Затем друзья перешли через узкий канал и оказались на небольшой площади, усаженной уже отцветающими декоративными кустами вокруг высокой статуи. Она изображала бородатого человека в богатом кафтане и высокой меховой шапке, попирающего ногой каменного льва. Гато поклонился изваянию, прочел вслух молитву о благополучии родных и рассказал, что здесь изображен древний царь Гильгамеш, национальный герой Урука, объединивший вокруг города обширные земли. Тогда, до построения Вавилона, здесь была столица царства.
После этого ритуала шумер свернул с главной улицы в проулок и повел друзей к восточной окраине города, где жили ремесленники и мелкие торговцы. Здесь был разгар рабочего дня, отовсюду, из-за глухих заборов, доносился трудовой шум. Гато то и дело вносил комментарии: вот слобода плотников, вот ткачей, шерстобитов, гончаров. И тут же: вот по этой дороге я с другом Рифатом уходил на войну, вот на этом пустыре мы еще юношами устраивали кулачные бои, я и мой друг были самыми умелыми, а вот определить сильнейшего из двоих так и не смогли. А вот это - он указал на домик с замысловатой вывеской, изображавшей красивые мужские лица, - цирюльня дяди Оло, отца Рифата. И тут же выразил желание зайти.
Дверь была открыта настежь, но занавешена от насекомых кисеей с медными кольцами внизу. При отбрасывании ее в сторону раздался легкий звон, на который тут же выглянул юркий сухой бритоголовый старик в легком хитоне и кожаном фартуке. Он близоруко вгляделся в посетителей, угадал в них чужеземцев и спросил, чем может служить. Гато решил соединить приятное с полезным и измененным голосом попросил привести в порядок волосы и бороду. Хозяин пригласил клиента к скамейке перед большим треснутым зеркалом; Гато про себя отметил, что второй скамейки, возле которой когда-то работал друг, нет, и ощутил болезненный укол в сердце. Двое товарищей разместились на длинном ларе у стены и начали тихий разговор на египетском языке. Впрочем, дядя Оло весь погрузился в дело и очень умело придавал клиенту приличный вид, болтая о том о сем. Гато вдруг подумал, что он совсем не похож на согнутого горем отца, и немного приободрился.
По окончании работы гость встал и повернулся к товарищам, удивленно уставившимся на него. Нарядно одетый, аккуратно подстриженный и причесанный, Гато выглядел очень эффектно, совсем не так, как в рабстве и походах.
- Дядя Оло, ты меня не узнаешь? - спросил он тихим, но естественным голосом.
Старик прищурился, привстал, вглядываясь в лицо, и вдруг выронил ножницы, замахал руками и попятился.
- Ты?! Живой! Но как?..
- Я все расскажу, потом… Я только что вошел в город. Расскажи, как там мои, они живы?
- Конечно. Отец был у меня дней десять назад. Мать здорова, только очень сдала после твоего исчезновения.
- А Нефире… ждет меня? Или ушла к своим родителям?
- Зачем ей уходить? Она сына воспитывает.
- Кого?!
- Как кого? Ты что, не знаешь? Ну да, конечно, ты же ушел, когда он еще не родился.
- Да я и не знал, что она ждет…
- Иначе не ушел бы? - уже ехидно спросил дядя Оло.
- Я сейчас же к ней побегу! - вывернулся Гато. - Спасибо тебе за эту весть.
Гость метнулся к выходу, но в последний момент остановился.
- А как Рифат, он вернулся?
- Давно, с тех пор все хромает. Не захотел, негодник, продолжать мое дело, занялся крашением тканей. И живет отдельно, в их слободе. Женился, две дочурки у него. От него мы и узнали, что ты попал в плен.
- Дядя Оло, не говори пока никому, что я вернулся. Я хочу сегодня побыть наедине со своими.
- Ну что ты, что ты. Я буду молчать, как мой намасленный посетитель.
Гато исчез за дверью. Кумик, с понимающей улыбкой, подошел к зеркалу и положил на столик серебряную монетку за работу. Хозяин вновь замахал руками, но гости уже уходили. Старик минуту помолчал, обдумывая новость и борясь с желанием понести ее дальше. Обещал молчать; но ведь жене рассказать можно, разумеется, под строгим секретом. И он заспешил на кухню. А уже через десять минут старушка под спешным предлогом, с горячими клятвами о молчании, засеменила к соседке.
Гато собирался лететь дальше соколом, но Кумик остановил его. Теперь, когда выяснилось, что дома все благополучно, можно чуть задержаться и что-то купить: угощение, небольшие подарки, игрушку ребенку. Нужно зайти в какие-нибудь лавочки. Блудный сын согласился, и они наскоро купили белые лепешки, копченую грудинку, сыр, сладости и кувшин вина. Для сына Гато купил глиняный свисток и маленький кожаный барабан - музыка очень подходила к радостному событию. Затем происходило нечто примечательное: чем ближе становился родной дом, тем медленнее шагал шумер. Наконец, остановился у входа в переулок, молча указал на ворота и скамейку возле них.
Путники подошли и сложили покупки на старую скамью, помнившую еще и мальчика Гато, и молодую супружескую пару, отдыхавшую здесь вечерами. А хозяин вскочил на скамью и заглянул во двор. Здесь мало что изменилось: те же деревья, грядки, справа от ворот - кузница, из которой доносился металлический звон. Опытное ухо Гато уловило двойное постукивание - значит, отец работал с подручным, приходилось нанимать работника. Опять сын почувствовал укол в сердце. И тут он разглядел нечто совсем новое - под старой сливой лежала маленькая металлическая лошадка; игрушек в этом доме давно не было. Затем послышались шаги, и к колодцу прошла пожилая женщина, мать; поступь ее была по-прежнему твердой, но спина - согнутой. И Гато без сил слез и опустился на скамью.
- Кумик, прошу тебя, пройди первым и подготовь их. Мне стыдно, да и не хочу никого испугать.
Лицо шумера было таким бледным, что можно было опасаться, как бы он не умер на самом пороге родного дома подобно Нафо. Приказав Оя не спускать с товарища глаз, финикиец постучал в окованную железом низкую калитку. Стук пришлось повторить несколько раз, и каждый удар отдавался молотом в груди блудного сына. Затем калитка без скрипа приоткрылась, и женщина удивленно уставилась на нарядного гостя. Чувствовалось, что в молодости она была красивой, но сейчас ее накрыла преждевременная старость. Кумик вежливо приветствовал хозяйку и спросил, не здесь ли живет мастер Хотур, к нему есть важное дело. Женщина пригласила гостя пройти в маленькую беседку в углу сада, а сама заспешила к кузнице. Удары молотов продолжались еще минут десять, хозяин то ли не хотел останавливать ответственную работу, то ли показывал гостю свою солидность. Затем хозяйка попросила Кумика немного подождать, а сама достала из колодца ведро воды и опять пошла к кузнице.
Наконец, появился и мастер, приземистый и такой широкоплечий, что казался квадратным. Издалека кивнув гостю, он принялся неторопливо умываться, затем дал жене какую-то команду, а сам пошел к беседке. И лицом, и поступью сын очень напоминал отца. Обменявшись приветствиями, они принялись за прохладительное питье, принесенное хозяйкой. Кузнец сделал жене знак удалиться, но Кумик попросил ее остаться, чему любопытная женщина была очень рада. Хозяин же недовольно спросил:
- А у вас всегда жен посвящают в деловые вопросы?
- Я пришел не с заказом, а по вашему семейному делу.
Недоумение на лицах обоих было так велико, что стало ясно: о сыне, как члене семьи, здесь перестали думать. Правильно сделал Гато, что не вошел без предупреждения.
- Я пришел с вестями о вашем сыне, Гатори.
Солидность мгновенно слетела с кузнеца, он вместе с женой буквально вцепился в одежду гостя.
- Тебе что-нибудь известно? Он жив? Он на свободе? Он где? - посыпались вопросы, прерываемые всхлипываниями матери. - Говори скорей, не мучай нас.
- Жив, жив. Он в той несчастной битве попал в плен и стал рабом в далекой стране Та-Кемт, в Африке.
- Мой сын - раб, - прошептал мастер. - Вот она, цена неповиновения родителям. Но скажи, чужеземец, нельзя ли выкупить его из плена? Я готов продать последнюю рубашку…
- В этом нет нужды. Когда я встретил Гатори в Африке, он уже добился освобождения.
Мать сорвалась с места и принялась рыдающим голосом звать невестку. Молодая женщина появилась с подозрительной быстротой, явно была рядом, интересуясь происходящим. Узнав суть дела, она схватилась за горло, чтобы не закричать. Красивое лицо ее скривилось на сторону.
- Но ведь ты здесь, - спохватился отец. - Скажи, почтенный купец, почему ты не взял его с собой? Я бы оплатил тебе расходы сторицей! Я ведь все надежды возлагал только на него, он же из всех детей у нас один выжил.
Кумик впервые улыбнулся.
- Я взял его с собой, привез на корабле в Азию. Уже совсем близок час, когда вы обнимете своего Гатори.
Слушатели совершенно остолбенели, онемели. Лишь в глазах читался мучительный вопрос: когда именно? Финикиец почувствовал, что подготовка окончена, больше мучить этих славных людей незачем.
- Ваш сын сегодня прибыл вместе со мной в Урук, он сейчас стоит возле вашей калитки, не смея войти.
Отец даже налился кровью от негодования и буквально зарычал:
- Если ты пришел посмеяться над нашим горем…