- Судя по тому, что я о вас слышал, они правы. Кто еще рискнул бы пересечь Анды на потрепанном войной "Бристоле"?
- Разумеется, никто. Всякий раз, когда я поднимаюсь на одну из этих горок по пути в Боготу, душа уходит в пятки, и клянешься матерью, что в жизни больше не полетишь через горный хребет, даже приняв на грудь. И все же это не перестает меня завораживать.
- Обещаю вам, что наше путешествие будет еще более захватывающим.
- Допускаю! - Американец с силой всосал в себя дым, словно тот должен был придать ему вдохновение, в котором он нуждался, а затем отодвинул от себя пачку банкнот, будто опасаясь поддаться искушению. - Оставьте это у себя! - сказал он. - Мне завтра в рейс, жаль будет, если все эти деньги разметет по какой-нибудь заснеженной вершине. Поговорим, когда я вернусь.
- А когда вы вернетесь?
- Этого никогда не знаешь, дружище. Никогда не знаешь! Зависит от атмосферных условий, от того, будут ли поломки и как у нас будет обстоять дело с горючим… - Он пожал плечами: мол, ничего с этим не поделаешь. - Может, через неделю; может, через месяц; может, через год. Ведь следует учитывать, что на всем маршруте не существует ничего хотя бы отдаленно похожего на аэродром.
- Я не могу столько ждать… - Джон МакКрэкен облокотился на перила и слегка повернул голову, чтобы взглянуть на летчика. - А что, если я полечу с вами в Боготу? - спросил он. - А оттуда отправимся по нашему маршруту, сократив путь почти наполовину.
- Полетите со мной в Боготу? - переспросил Джимми Эйнджел, не веря своим ушам. - Вы хоть представляете, что значит штурмовать Анды на биплане, когда за тобой следуют еще два самолета, которыми управляют новички?
- Нет, даже отдаленно!
- А если бы представляли, вам в голову не пришла бы подобная идея.
- А вы представляете, что значит пройти шесть тысяч километров по сельве, где тебе и змеи, и ягуары, и речные пороги, и дикари-индейцы, и бандиты?
- Нет, абсолютно! Я даже по улице не передвигаюсь пешком.
- Так это примерно то же самое!
Король Неба уже внимательнее взглянул на франта: штиблеты у того блестели, воротничок был накрахмален, на галстуке красовалась булавка с огромным бриллиантом. Казалось, летчик пытался сообразить, что же на самом деле представляет собой незнакомец.
- Вы похожи на человека, у которого есть все что нужно, - наконец сказал он. - И я нисколько не сомневаюсь, что в прежние времена вы бы ни перед чем не спасовали… - Он показал пальцем вверх: - Но только там, наверху, да еще и в Андах, дело обстоит совсем иначе. Человека одолевают слабость и головокружение. Машина-то старая и хлипкая, она и без того с трудом удерживается в воздухе, а если вдобавок у пассажира сдадут нервы - пиши пропало. Вы ведь это понимаете, правда?
- Понимаю, - кивнул шотландец, который, похоже, вовсе не собирался сдаваться. - Ваши опасения мне понятны, только на этот случай существует простое решение.
- Какое же?
- Я полечу без ремня безопасности, - спокойно ответил он. - И если вы вдруг решите, что из-за меня подвергаетесь опасности, вам надо лишь сделать мертвую петлю и выбросить меня в пропасть.
- Вы в своем уме?!
- Беру с вас пример.
Джимми Эйнджел выбил трубку о подошву ботинка, посмотрел, как разлетается пепел, исчезая в темноте, в задумчивости почесал лоб и наконец едва заметно кивнул.
- Дайте мне день на размышление! - сказал он. - Парни простят меня за задержку. Жду вас здесь завтра, в это же самое время, только предупреждаю: если я принимаю решение, то, как правило, его уже не меняю.
- Согласен!
Когда они с Флоральбой закончили заниматься любовью и мулатка уснула, Джимми Эйнджел устремил взгляд в широкое окно, за которым уже занимался рассвет - такой же жаркий и липкий, как почти все панамские рассветы, - и постарался припомнить все, что наговорил ему франтоватый господин несколько часов назад.
Человек он прямой, что и говорить.
Если кто-то для начала выкладывает на стол кругленькую сумму, с тем чтобы его доставили в глухой угол далекой сельвы, он наверняка прекрасно знает, что ищет.
Золото и алмазы!
Для американца не было секретом, что самолеты, на которых он летал из Панамы в Боготу, по большей части предназначались для контрабанды изумрудов, чтобы вывозить товар из сельвы и перебрасывать через бразильскую границу, не платя пошлины. Однако колумбийские месторождения уже давно - считай, несколько веков - слыли самыми богатыми в мире, а вот то, что в Гвианах имеются сказочные месторождения золота или значительные месторождения алмазов, было новостью.
Что-то такое ему рассказывали о золотом песке, который несли некоторые реки амазонского бассейна, и о заброшенных серебряных рудниках Перу, а вот об алмазах в Южной Америке - именно о качественных алмазах - слышать не приходилось.
В его сознании они непроизвольно связывались с Конго, Южной Африкой и Намибией.
И вдруг к нему является сногсшибательный господин - будто только что вышедший из бутика на Пятой авеню - и заводит абсолютно серьезный разговор о сказочном месторождении, подкрепляя свое заявление обещанием заплатить пятнадцать тысяч долларов плюс десять процентов от прибыли.
Вот черт!
Пятнадцать тысяч долларов - это никак не меньше шести рейсов в Боготу и обратно; двенадцать перелетов над заснеженными вершинами, над долинами, где, как правило, дуют встречные ветры, да еще тысячи миль над густыми лесами, в которых никто не сумеет его отыскать, если мотор вдруг откажет.
Пятнадцать тысяч долларов - это новый мотор и заслуженный отдых в компании какой-нибудь знойной красотки.
И у него еще и останется горсть золота и алмазов.
Проклятие!
Перед таким предложением устоять невозможно, а он терпеть не мог искушений, зная по опыту, что так и не научился им сопротивляться.
Однако что ему известно - да вообще кому-либо! - об огромной неисследованной территории, которую называют Гвианским щитом?
Какие ветры, какие потоки или какие горы ждут пилота там, где до сих пор никто не летал?
По крайней мере, неизвестно, что кто-то летал и вернулся, чтобы об этом поведать.
К середине утра следующего дня он уже успел изучить немногочисленные и весьма приблизительные карты этого обширного региона, какие только можно было найти в Панаме: хребет Серра-Парима, хребет Серра-Пакарайма, гора Рорайма, река Ориноко, река Карони… Названия, разбросанные там и сям, не заслуживающие ни малейшего доверия, и ни одной отметки, ни одной хотя бы ориентировочно указанной высоты. Единственный пункт дозаправки, Сьюдад-Боливар, так далеко, что не существует никакой возможности до него дотянуть, не рухнув вниз посреди сельвы.
Проклятие.
Это безумие.
Очередной фортель в его короткой жизни, наполненной подобными безумными поступками!
Но это было невероятное искушение, поэтому, встретившись с элегантным господином с впечатляющей золотой цепью, он с ходу объявил:
- Вам потребуется одежда для полета.
- Она у меня есть.
- И вам придется путешествовать без багажа.
- Я никогда им не пользуюсь.
- А куда вы денете свою элегантную одежду?
Джон МакКрэкен снял пиджак, вынул все из карманов и преспокойно швырнул его в темноту панамской улицы.
- Одежда - это всего лишь одежда, - сказал он.
Джимми Эйнджел сначала опешил, а потом с шумом выдохнул.
- Ладно! - кивнул он. - Вылетаем на рассвете.
За полчаса до того, как над перешейком, разделяющим два самых больших океана на земле, встало солнце, три аппарата запустили двигатели, и с рассветом потрепанный белый "Бристоль-Пипер" Короля Неба начал разгоняться по длинной взлетной полосе, стремясь оторваться от земли раньше, чем цветущие фламбояны, маячившие в конце дорожки, поцарапают ему брюхо.
Уже в воздухе, дожидаясь взлета обоих бывших бомбардировщиков "Кертисс" - машин медленных и тяжелых, хотя не в пример более надежных, чем легчайший биплан, выступающий в роли их проводника, - он описал широкий круг, пролетая над проржавевшим грузовым судном, которое буксировали через шлюзы.
Еще один круг - своего рода знак прощания с цивилизованным миром, - и Джимми Эйнджел немедленно развернул нос самолета на восток. Вечно шумный и неугомонный город Панама мало-помалу остался позади.
Сидя за спиной пилота, Джон МакКрэкен глядел по сторонам с удивлением человека, который впервые ощутил, что земля исчезла у него под ногами.
Он задыхался в страшно неудобном кожаном комбинезоне, подбитом овчиной, пот лил с него градом, однако в отношении одежды пилот был непреклонен: