Об этом уже говорилось. Прежде всего, повторим: то "вечное и неизменное", что усматривается благодаря картезианскому обращению, - это в данном случае всего лишь форма вечно иного сбывания представлений. Соответственно, само представление - это всегда "наполнение" этой формы неким чувственным содержанием, почему Кант и говорит о представлении как синтезе, соединении чувственности и рассудка. При этом объективным, или общезначимым, представление делает одна лишь форма представления. Философия по-прежнему значима в той мере, в какой обнаруживает вечное и неизменное, однако обнаруживаемое сю вечное и неизменное представляет собой лишь форму события, его алгоритм; действительно, вневременную - всегда воспроизводимую - форму всегда неповторимого события. Критика чистого разума - какую бы онтологию с ней не связывали - выявляет универсальную форму явления вообще, форму представления нам всяческих представлений. О "я" трансцендентальном, как и об объектах, или феноменах, среди которых и "я" эмпирическое, речь идет не как о каких-то сущностях (субстанциях), но как о функциях самого события - сбывания представлений. На смену логике Сущности, или Субстанции, пришла логика Представления. Объективность (общезначимость) представлений обеспечивается универсальностью формы Представления. Поэтому возможна объективная (^общезначимая) наука о мире: вопреки Юму, мы и в самом деле вправе говорить, например, что тела тяжелые, а не только лишь, что мне тяжело нести этот чемодан. При этом Кант замечает, что не обязательно ученому знать об основаниях объективности науки, достаточно верить в нее. И это свидетельство того, что философская и научная "теории" разошлись, что наука развивается автономно. И коль скоро научная объективность имеет своим условием время (схемы категорий), она требует периодического удостоверения (не объективность науки вообще, удостоверенная "Критикой чистого разума", а тех или иных положений науки или научных истин). А это значит, что и само научное знание должно стать бесконечным движением вперед, прогрессом. Теория становится проектом, гипотезой, требующей практической проверки. Соответственно, "практика" тоже двоится. С одной стороны, это практический разум, этика; с другой - практическая проверка теории. Такова, в самых общих чертах, субъект-объектная парадигма, та самая, которой мы, по-видимому, все еще принадлежим как "дети Просвещения", которая в нас все еще действует, в том числе, и, пожалуй, прежде всего, "на уровне обыденного сознания", но начинает давать очевидные сбои.
Удостоверение личности
Итак, если "я" - трансцендентальное я - не декартова "мыслящая вещь", не субстанция, а всего лишь функция представления, понимаемого как сбывание представлений, т. е. "пустое" бсскачествсннос "место", метафизическая (хотя и не в лейбницевском понимании) точка, то самое "никакое я", каковым оказываемся все мы, когда "опоминаемся", "приходим в себя", благодаря тому, что отрываемся от себя самих каких-то и отступаем в эту самую точку здравомыслия, откуда видим себя и свои, как говорил Ортега и Гассст, "обстоятельства" (circun-stancias), то рушится множество философских мифов, накрученных вокруг пресловутой "субъект-объектной парадигмы", а также новоевропейского субъекта и его "субъективизма". Мы не будем разбирать эти мифы, а посмотрим, что остается после их обрушения.
Фундаментальным для классической эпистсмы остается принцип механицизма. (Уточню: не сам взгляд на мир как на машину, многократно раскритикованный, опровергнутый и отвергнутый, а условия возможности такого взгляда на мир и соответственно возможности его принятия или непринятия). Декарт действительно был первым, кто попытался обосновать возможность такого взгляда метафизически, скорректировав традиционное понимание истины как соответствия представлений (восприятий) вещам: если я чувствую тепло вблизи от огня, то из этого не следует, что жар - сущность последнего, ощущение жара не похоже на сущность огня. В огне жара нет. Жар - в душе, в огне - движущиеся частички материи, субстанции протяженной. С Декартом много спорили и современники, и потомки, и "рационалисты", и "сенсуалисты", но то, что Декарт уловил что-то фундаментальное, доказывается хотя бы тем, что вес спорщики задавались - их "задавал" задаваемый ими вопрос - одним и тем же вопросом: как объяснить переход от душевных движений к движениям телесным и обратно. Ответы давались разные, но вопрос был одним и тем же. Связь души и тела несомненна, я хочу пошевелить пальцем и шевелю им, ушибаюсь и чувствую боль, и все же, где то "место", в котором пространственное движение тела (в теле) переходит в ощущение боли? Нигде не переходит. Нет такого места. А как же обеспечивается несомненная координация тех и других, телесных движений и движений души? Ответ Н. Мальбранша - окказионализм. Ответ Г. В. Лейбница - предустановленная гармония. Кстати, и Спиноза - не такое уж исключение, он тоже - картезианец: модусы субстанции (из бесчисленного числа которых мы знаем два: мысль и протяжение) "сообщаются" через саму субстанцию, порядок идей - тот же, что порядок вещей. И вот утверждение этого самого принципа - принципа механицизма - имело прямым следствием решительное удостоверение личности, произведенное Новым временем.