- Оставь свои глупости, Эдвард, - строго сказал он. - Ты получил по заслугам, позволив себе ударить - я бы даже сказал, пнуть ногой! - лежачего, будь он хоть трижды пират!
Поняв наконец, что эти достойные люди готовы впасть в прискорбную ошибку, я счел уместным их поправить.
- Никакой я не пират, - заявил я, - и Саймон Гризейл может это подтвердить.
- Так почему же ты оказался на пиратском судне? - спросил старик, осуществлявший здесь, видимо, верховную власть.
Я рассказал ему свою историю, изложив все обстоятельства моего появления на галере, упомянув, правда лишь вскользь, о поединке с французом и умолчав о секретных бумагах заговорщиков.
- Правдоподобная версия, - сказал он, - вполне достоверная и убедительная. Жаль только, что, кроме твоих слов, ее ничто не может подтвердить.
- Если вы спросите Саймона Гризейла, - возразил я, - то увидите, говорю ли я правду!
- А кто такой этот Саймон Гризейл? - спросил старик, и все вокруг захохотали при виде недоумения и замешательства, отразившихся на моем лице.
- Шпион, - сказал я, - английский шпион, который привел пиратскую галеру под удар ваших пушек.
Капитан покачал головой.
- Боюсь, - сказал он, - удар по затылку что-то повредил в твоей голове. Не знаем мы никакого шпиона и понятия не имели о пиратской галере, пока не услыхали шлепанье ее весел по воде.
Слова эти вселили немалый страх в мою Душу.
- Как называется ваш корабль? - торопливо спросил я.
- "Золотой дракон", - последовал ответ.
- Не "Королевская гончая"?
- Нет, хотя мы встретили судно с таким названием на траверзе Плимута.
- Понятно, - вздохнул я, - этим все и объясняется: нас должна была захватить "Королевская гончая"…
- Не могу согласиться с такой постановкой вопроса, - возразил капитан, - хотя, конечно, приношу свои извинения! - и толпившаяся вокруг команда вновь разразилась громким смехом.
- Но ведь Саймон Гризейл не погиб? - настаивал я. - Он ведь жив, не так ли?
- Ты единственный, кто спасся из всей шайки бандитов, - сказал старик, - и поэтому будешь повешен, невзирая на твои увлекательные побасенки. Двадцать два человека потерял я, двадцать два честных матроса, не говоря уже о бушприте! Отвести его вниз, - строго добавил он. - И заковать его в цепи!
- Но сэр!.. - взмолился я, ибо дела мои начинали принимать угрожающий оборот. Тем не менее капитан молча отвернулся и взмахнул рукой; меня потащили вниз, и я вновь услышал смех, а кто-то из собравшихся заметил:
- Хитрый негодяй, хотя и довольно необычного телосложения даже для морского разбойника!
После этого голова моя очутилась ниже уровня палубного настила, и я больше ничего не слышал. Мои тюремщики сковали мне руки цепью и втолкнули меня в темную зловонную конуру где-то в недрах огромного корабля; когда они открыли дверь, до меня донесся шорох, писк и топот многочисленных крысиных лапок по грязному полу, и сердце мое упало при мысли о том, что мне предстоит остаться здесь, в этой гнусной дыре.
- Долго ли меня здесь будут держать? - спросил я у одного из матросов.
- Только до тех пор, пока тебя не вздернут, - ответил тот.
- И когда же это произойдет?
- Завтра, я полагаю. Капитан Эмброуз никогда не откладывает такого рода дела, а сейчас он порядком зол, потому что эти дьяволы наделали немало хлопот и всё зазря. Так что, недоросток, можешь приступать к молитвам!
- Господи, помоги мне! - пробормотал я.
- Ему придется для этого здорово постараться, - сказал один, и другие захохотали в ответ на столь сомнительную шутку; затем, заперев за собой дверь, они ушли, оставив на полу для меня каравай хлеба и кувшин с водой. Я остался в темноте.
Почти целых два часа я мерил шагами эту мрачную дыру с тоской на сердце и в смертельном страхе, разъедавшем душу, потому что жизнь моя могла закончиться, так и не начавшись, а ведь по возрасту я не дорос еще до настоящего мужчины. Я передумал обо всем, что случилось со мной после того, как я повернулся спиной к Керктауну, и поразился неимоверному количеству неудач, постигших меня с тех пор. Я голодал, я стал обладателем важного секрета, которым не сумел воспользоваться, но которым пожертвовал, чтобы спасти свою шею от петли, я подстроил ловушку своим убийцам, бежал, очутился среди бандитов, и вот теперь завтра, если тот матрос не солгал, меня должны повесить, хоть я не совершал никаких преступлений и совесть моя чиста. Правда, за эти несколько дней я увидел и пережил больше, чем ожидал увидеть и пережить за всю свою жизнь. Не удивительно, что выловившие меня англичане не поверили моей истории - да я и сам бы ей не поверил! - но все равно я очень сокрушался и переживал, тем более что у меня отобрали мою добрую шпагу вместе с кинжалом де Папильона и отцовским самострелом, которые я сумел сохранить даже в плену у пиратов.
От всех этих тяжких мыслей голова моя разболелась настолько, что я прилег на полу и попытался заснуть; но мозг у меня был настолько перевозбужден, что я мог лишь сидеть на полу и уныло размышлять о своей судьбе, хотя полностью я надежды не терял и продолжал верить в лучший исход.
Спустя некоторое время, проведенное мной в таком состоянии, дверь моей темницы раскрылась, и мой тюремщик грубо приказал мне встать и следовать за ним, ибо капитан Эмброуз желает говорить со мной. Когда я вышел за дверь, двое матросов при кортиках подошли сзади и последовали за мной в качестве конвоиров. В полном молчании мы миновали темный трюмный проход, затем пересекли среднюю палубу, откуда узкий крутой трап вел наверх, и наконец я очутился в просторной каюте со стенами, отделанными дубовыми панелями и уставленными темными шкафами, и с широким окном, откуда открывался великолепный вид на море с крутыми пенистыми валами, бегущими за нами вперегонки, потому что ветер поднялся снова я судно имело хороший ход. За столом в каюте сидел капитан Эмброуз, а рядом с ним - молодой франт, который пинал меня сапогами под ребра и которого я свалил с ног на палубе. Позади них стоял коренастый приземистый мужчина с каштановой бородкой и красным обветренным лицом, что-то со смехом быстро говоривший обоим, когда я вошел. Меня усадили на табурет перед этой троицей, и охрана встала за моей спиной, готовая при малейшем признаке опасности разделать меня на части; но, если бы они знали, какую боль причиняют мне тяжелые кандалы, врезавшиеся в тело на моих запястьях, они бы особенно не тревожились.
- Итак, сударь, - сказал капитан, уловив мой пристальный взгляд, - готовы ли вы теперь признать, что лгали нам до сих пор?
- Ни в коем случае, - возразил я.
- Помните, сударь, - строго предупредил он, - единственный шанс сохранить вашу жизнь - это говорить правду!
- Значит, я максимально использую этот шанс, - ответил я.
- Дай-ка проклятому псу пинка под зад, Грэхем, - сказал молодой щеголь одному из моих охранников, - а то он что-то чересчур умничает и распускает язык!
- Полагаю, - заметил я, - сами вы не захотите выполнить подобное действие?
Юнец вспыхнул до корней волос, но капитан призвал его к порядку, а человек за моей спиной незаметно кивнул и улыбнулся, как бы одобряя мой ответ заносчивому молокососу.
- А теперь, сударь, - сказал капитан, - как называлось судно, которое мы потопили?
- "Блуждающий огонек", - ответил я.
- Откуда оно вышло?
- Из Лейта.
- Имя капитана?
- Хью Дизарт.
- Клянусь честью, - воскликнул капитан, - значит, мы покончили с этим подонком! Отличная новость, хоть я и предпочел бы взять его живым, чтобы повесить рядом с вами!
- У вас нет никаких оснований отправлять меня на виселицу, - твердо возразил я.
- Предоставьте мне судить об этом, сударь, - ответил капитан, постукивая пальцами по столу.
- Очень хорошо, - сказал я, - но мне кажется, любой человек имеет право высказать свое суждение по поводу собственной шеи!
- Вы удивительно хладнокровны, - не без одобрения произнес капитан, тогда как краснолицый бородач за его спиной не раз улыбался в ответ на мои реплики.
- Я далеко не столь хладнокровен, как кажется, - возразил я. - Просто такова моя манера разговаривать.
- И чертовски гнусная к тому же, - вставил молодой франт, небрежно развалившись в кресле.
- Тем не менее, - заметил я, - она значительно вежливей вашей, сударь!
- Как ты посмел сказать мне такое! - завопил юнец, вскакивая на ноги.
- Оставьте нас, сэр, и немедленно! - сказал капитан Эмброуз, указывая молодому человеку на дверь.
- Но, дядя…
- Вы слышали, что я сказал, сударь?
Юный щеголь опустил голову и словно побитый щенок молча вышел из каюты, мимоходом окинув меня взглядом, полным жгучей ненависти.
- Вы храбрый человек, хоть и малы ростом, - сказал мне капитан, когда дверь за юношей затворилась.
- Я не храбрее любого другого, - ответил я, - но я нахожусь здесь по фальшивому обвинению и поэтому разговариваю с вами на равных.
- Ваше имя?
- Джереми Клефан.
- Шотландец, судя по произношению?
- Совершенно верно.
- Католик?
- Боже сохрани!
Оба засмеялись, и я услышал, как мои стражники сзади тоже захихикали.
- Мастер Роджерс, - сказал старый капитан краснолицему мужчине, стоявшему за его креслом, - будьте любезны занести показания этого человека на бумагу; они могут нам понадобиться.