Смотр прошел очень хорошо: собаки отлично работали - брали высокие барьеры, доставляли пакеты, ловили "нарушителей". Юных собаководов к тому времени было уже много, их разделили на группы. Одной группой командовала Рита Меньшагина, другой - Геня Куус, в будущем генерал бронетанковых войск. Но тогда они не знали, что скоро им придется воевать. Смотр в Таврическом саду происходил ровно за год до начала Великой Отечественной войны…
О многом заставил вспомнить Риту Меньшагину белый бумажный листок-повестка из районного военного комиссариата. Ей казалось, что она ходила в клуб на улице Рубинштейна давным-давно, в какой-то совсем другой жизни, хотя бывала в клубе уже после того, как началась война. В городе тогда проводилась мобилизация. Сотни тысяч людей шли в армию. Те, кого не призывали, являлись сами, спорили, сердились, если по какой-либо причине их не хотели брать.
Рита училась в Институте водного транспорта. Оставалось сдать два экзамена, чтобы перейти на второй курс. Рита так и не успела их сдать. Ей поручили отбирать и дрессировать собак для воинских частей. Этим она занималась лето и осень. Потом собак в городе уже не осталось. Люди голодали, и кормить животных было нечем. Клуб на улице Рубинштейна закрылся. Тогда Рита решила пойти работать в банно-прачечный комбинат - стирать белье для фронтовиков.
Зачем же ее теперь вызывают на улицу Рубинштейна?
В повестке говорилось, что надо явиться от 10 до 12 часов. Рита пришла ровно в десять.
Клуб, прежде такой многолюдный и тесный, выглядел теперь заброшенным и пустым.
В одной из комнат сидел высокий человек в военной форме. Рита посмотрела на него и обрадовалась: старый знакомый! Она узнала хозяина Валета. Это ведь он подал когда-то мысль организовать команды юных собаководов. После того Рита часто встречала его здесь, в клубе. В петлицах у хозяина Валета было теперь по две шпалы. "Майор, - с уважением подумала Рита, - видно, большой начальник".
Майор тоже узнал ее, встал навстречу и долго держал за руку, печально вглядываясь в ее лицо. Рита очень изменилась за прошедшую зиму.
- Давно мы не виделись, - сказал майор. - Раньше сколько ребят сюда приходило! Мы всем послали повестки по старым адресам, но пока вас только трое… Кто воюет, кто погиб, кого уже нет в Ленинграде. - И после небольшой паузы добавил: - Так, Маргарита Меньшагина, мы вызвали тебя, чтобы спросить, не хочешь ли пойти в армию, в нашу часть? Мы тебя не мобилизуем, предлагаем вступить добровольно. А часть у нас особенная, нам требуются люди, умеющие дрессировать собак.
- Какие нужны документы? - осведомилась Рита. - Я могу хоть сейчас.
- Пиши заявление, - сказал майор. - Военкомат оформит. Ну, еще медицинскую комиссию придется пройти.
Дома Рита разыскала гимнастерку, в которой ходила на показательные выступления в прежние времена. Потом гимнастерка стала ей тесна, но за блокадную зиму Рита сильно похудела, гимнастерка снова годилась. Девушка надела ее, сунула кое-какие вещички в заплечный мешок, заперла свою комнату на ключ. И отправилась на другой конец города, в Сосновку. Добираться пришлось далеко. Но эти места Рита хорошо знала. Здесь когда-то размещались их летние лагеря, находился питомник собак. Он существовал и сейчас. Оказывается, собаки в блокадном Ленинграде все-таки были.
Вера Александрова в четырнадцать лет осталась без родителей. Она жила у бабушки. Окончив семь классов, поступила в педагогическое училище. Но бабушка старела, жить было трудно, и Вера поняла - училище ей не осилить. Ее сверстницы еще не расстались с беспечным детством - заворачивали школьные тетрадки в глянцевую бумагу и не спешили дарить сестренкам любимых кукол. А Верино детство уже осталось позади. Надо было самой думать о своей судьбе. Вера пошла на завод и встала к станку.
Теперь приходилось подниматься раньше обычного, ехать в переполненном трамвае, потом целый день проводить среди взрослых людей и заниматься совсем непривычным делом. Что она знала еще вчера о шлифовальном станке? Сегодня надо было на нем работать. Но трудности не пугали Веру.
На заводе приняли ее хорошо, да и она была не робкого десятка. Оказалось, что сил у нее хватает не только на работу. Участвовала в самодеятельности, училась на курсах сандружинниц. Окончила курсы перед самой войной.
И она стала сандружинницей в первые военные дни. Сперва была дружина при заводе, потом их собрали в районный отряд. Заводские ребята торопливо прощались с девушками и уходили на фронт. Вера, всегда такая бойкая и острая на язык, молча смотрела им вслед влажными глазами. Они шли воевать, а она оставалась в тылу, на Выборгской стороне.
- А на заводы Выборгской стороны уже падали бомбы, на улицах рвались снаряды. По радио звучал тревожный сигнал - дружинницы быстро перекидывали через плечо свои сумки, хватали носилки и бежали туда, где грохотали разрывы. Они вытаскивали искалеченных людей из-под развалин, оказывали помощь тем, кто был еще жив, убирали трупы. Тут нельзя было думать о себе, давать волю усталости или страху. И страх, и усталость отступали перед видом человеческих страданий.
Зимой они патрулировали по проспекту Карла Маркса и Лесному, по Бабурину и Нейшлотскому переулкам. Подбирали людей, упавших, не дойдя до работы, до дома.
Люди стали невероятно легкими и маленькими, но девушки таскали носилки уже не вдвоем, как осенью, а вчетвером. У них была трудная служба, а еды они получали не больше чем все.
И еще нужно было ходить по квартирам. Там тоже лежали люди - умершие и еще живые. Умерших свозили в покойницкие, но что было делать с теми, в ком теплился готовый вот-вот угаснуть огонек жизни?
Подобрав обессилевшего человека, они укладывали его на детские санки и везли к ближайшей больнице. Это был Педиатрический институт, но свободных мест там давно не оставалось. Девушки хорошо знали, что принять еще одного дистрофика институт не может. И они хитрили - тихонько втаскивали больного в коридор и укладывали у дверей приемного покоя. И так же тихо уходили. Через несколько минут кто-нибудь откроет дверь, лежащего у порога увидят и окажут ему помощь. Свободных коек давно нет, но все равно врачи не оставят человека на полу.
Весной стало все-таки полегче, хотя ко всему прибавилась неимоверно тяжелая работа по очистке города. Дружинниц первыми бросили на нее. Дома Вера почти не бывала. Дружина размещалась в Батенинских банях - они стали общежитием. Только в июне Вера забежала на минуту к бабушке. Та подала ей повестку:
- Вот, вызывают тебя в военкомат.
Вера рассмеялась:
- Каждый день дежурим в том доме, где он помещается, а повестку послали сюда. Давно она лежит?
- Давно, - сказала бабушка.
Но Вера пришла в военкомат все же вовремя. Майор, к которому направили Веру, спросил, хочет ли она пойти в армию.
- Конечно.
Она давно была готова к этому. Работая в дружине, занималась в военно-учебном пункте. Там проходили подготовку все мало-мальски способные держать оружие. Да и работу в дружине Вера уже не считала тыловой. Сколько подруг погибло на ее глазах!
- Животных любите? - задал странный вопрос майор.
Вера пожала плечами:
- Люблю, конечно.
Животных она и в самом деле любила, только не думала никогда, что придется иметь с ними дело на войне.
- Значит, на фронт собралась? - спросил врач в медицинской комиссии. - Ладно, пропустим тебя, хотя какая уж ты годная, если судить по инструкциям? А дистрофию и цингу записать все-таки придется. Ну, это ведь у всех.
На сборный пункт следовало явиться на следующий день.
Почти все девушки, приходившие в Сосновку, были ровесницами - по восемнадцать-девятнадцать лет. Лишь Ольге Дмитриевне Кошкиной перевалило за сорок, она там в матери годилась. Ее затребовали в часть как специалиста. Когда-то Ольга Дмитриевна училась в архитектурном институте, потом работала в архитектурно-планировочном отделе Ленсовета. Но за несколько лет до войны вдруг переменила профессию - стала инструктором в питомнике служебного собаководства.
В архитектурном отделе на Ольгу Дмитриевну, когда она прощалась, смотрели как на чудачку. Подумать, на что она меняла свою специальность! И зачем? Пускай бы дело у нее не ладилось, но ведь все шло хорошо, ее ценили, ее хвалили…
- Что, вам очень большую зарплату положат за этих собак?
Нет, в зарплате она теряла. Просто эта работа привлекала Ольгу Дмитриевну. Ее не интересовали рассуждения о том, какое дело почетнее и почтеннее. Она любила животных и умела обращаться с ними. У нее всегда были собаки, она много занималась верховой ездой. На конно-спортивных соревнованиях Ольга Дмитриевна получала призы. Маленькая, суховатая и подвижная ее фигура во время скачек казалась влитой в седло. Зрители поражались ее мастерству, а сама она хвалила коня, искренне считая, что ему обязана успехом: такой уж необыкновенный конь, понимает каждое ее желание.
В те годы страна жила в предчувствии войны, и многие учились военному делу - сдавали нормы на звание "Ворошиловский стрелок" или на значок "Готов к санитарной обороне". Ольга Дмитриевна стала классным стрелком, хорошо владела винтовкой, пистолетом. Иногда она приносила домой свои мишени. Их не стыдно было показать - пробоины кучно лежали в центре, у заветной десятки.
Когда Ольге Дмитриевне предложили пойти в армию, она с готовностью согласилась, лишь где-то в самой глубине души была тревога, какой не испытывали девушки, шедшие на фронт вместе с ней.
Все-таки она много больше видела в жизни да, наверное, и лучше понимала, как трудно женщине в армейских условиях.