Она пришла в себя, когда налет уже прекратился. С трудом пошевелила головой. Ощущение страшной тяжести не проходило. Попробовала подняться, но тяжесть, давившая на нее, не давала двигаться. "Засыпало", - поняла Вера. Медленно, сбрасывая навалившуюся землю, она выбиралась из завала, с огромным напряжением столкнула наконец с себя неподатливую мягкую тяжесть. Посмотрела на руки, темные от крови. Кровь была и на разорванной гимнастерке, покрывала черными сгустками колени. Но это была не ее кровь. Рядом Вера увидела мертвое, изуродованное тело того самого бойца, который только что советовал ей укрыться в нише. Теперь и ниши не было. Снаряд разорвался в самой траншее и наполовину засыпал ее.
Вера поднялась, переступила с ноги на ногу, осторожно пошевелила руками. Как будто все цело. Только жужжит, жужжит в ушах, точно над ней кружатся шмели. Обломки велосипеда торчат из земли, засыпавшей траншею.
Обтерла, как могла, руки и колени, отряхнула гимнастерку. Беспокойно подумала: "Много времени прошло, надо бежать".
Ноги плохо двигались. И все-таки она, превозмогая себя, то шла, то бежала - сперва по траншее, потом выбралась на железнодорожную насыпь и двинулась по ней. На полотне дороги лежали раненые.
- Сестрица, пить, сестрица, помоги, - просили они.
- Сейчас придут санитары, мне задерживаться нельзя, - виновато отвечала она, задыхаясь.
Она плакала от острой жалости к этим страдающим людям, но не замечала слез, которые текли по лицу. "Не останавливаться, скорее", - твердила она себе, чувствуя, что, если остановится, уже не сможет бежать дальше.
Чтобы сократить путь, Вера свернула с насыпи в поле. И теперь бежала напрямик. Стало очень темно, только справа, там, где проходила передовая, поднимались в небо ракеты. Вера с удивлением отметила, что уже долго никого не встречает.
"Не сбилась ли, туда ли иду?" - думала с тревогой. И очень обрадовалась, увидев перед собой бойца. Он что-то закричал ей отчаянным, исступленным голосом и стал размахивать наганом. Вера не различала его слов-, только радовалась и старалась отдышаться.
- Стой!.. Руки вверх!
Наган почти уперся ей в грудь.
- С ума ты сошел, что ли? - Вера медленно подняла руки.
Лейтенант, к которому Веру привел боец, разобрался в деле довольно быстро. Он знал часть, где она служила, а документы у нее были в порядке.
- Следуйте дальше, - сказал лейтенант. - Идти можете?
Она молча кивнула.
- Проводи, - приказал лейтенант бойцу.
- Шофер я, командира полка вожу, - смущенно объяснял боец по дороге. - Теперь задразнят - с девчонками воюешь. А откуда мне знать, кто ты такая? Прешь как ненормальная и даже не понимаешь, что тебе кричат. И откуда прешь? Прямо с минного поля. Разве кто из наших там пойдет? Ну и принял за шпионку. Вид у тебя тоже… Точно собаки рвали.
У Веры не было даже сил, чтобы посмеяться над шофером. Нашелся герой! Он что-то говорил еще, смущенным, извиняющимся тоном, кажется, объяснял, что мины на поле были поставлены противотанковые, иначе Вере не остаться бы в живых… Она, почти не слушая его, с трудом преодолевала эти последние, казалось, самые тяжелые метры до командного пункта батальона. Отдала донесение.
Сон одолел ее сразу, как только удалось добраться до нар. Она словно провалилась в него, как в темную пропасть, - ведь сорок пять часов была на ногах.
Когда проснулась, хотела спрыгнуть с нар, но малейшее движение вызывало острую боль в правом боку. Слезать пришлось с помощью девушек.
- Еще бы, - сказал врач, - при таком-то кровоизлиянии…
Только тут Вера увидела, что весь правый бок у нее посинел. Да и нога тоже.
- А в общем, вы счастливо отделались.
Врач оказался прав. Через несколько дней она снова села на велосипед и, удивительное дело, стала ездить куда увереннее.
Вера возила пакеты по нескольку раз в день. Маршруты были дальние - от Средней Рогатки к Понтонной или Лигову, потом в Смольный, на Дворцовую площадь, в Сосновку. За иной день проезжала больше сотни километров. Теперь у нее был хороший полугоночный велосипед. Близ передовой с него приходилось слезать. Под Лиговом Вера оставляла его у артиллеристов и шла вперед ходами сообщения. Редко выдавались спокойные дни, а чаще приходилось опять попадать под артиллерийские налеты, под бомбежки и пулеметный огонь. Видеть кровь, слышать стоны раненых. Но теперь для нее это были будни войны.
ЛИНИЯ СВЯЗИ
Привыкают…
По интонации командира батальона Петров не понял - утверждение это или вопрос. Командир теперь часто приезжал в Сосновку, его интересовало, как идут занятия в "девичьей команде".
- Привыкают, товарищ майор, - сказал старшина, - так точно. С животными занимаются охотно, и, что я замечаю, собаки к ним привязываются, признают быстрее даже, чем вожатых-мужчин. Девичье сердце - оно ведь ласковое, а животное это чувствует сразу. Вот только…
Они шли по учебному полю, просторному и залитому солнцем. Было жарко. Девушки занимались мелкими группами в разных концах. Инструкторы учили их дрессировке собак, а некоторые девушки работали с собаками сами.
Старшина и майор остановились возле Лизы Самойлович. Она не заметила их. Миг только что пулей подлетел, услышав команду хозяйки, и стоял, глядя на нее преданными глазами. Его хвост так и ходил из стороны в сторону.
- Мигуля, милый ты мой! Умница, все понимаешь, - тихонько приговаривала девушка, нежно гладя собаку.
Комбат не стал мешать Лизе.
- Что "только"? - спросил он Петрова.
- Нежности, товарищ майор, видите сами. Трудно ей будет послать этого Мига под танк…
- Еще бы… А тебе разве легко?
- И мне трудно, но уж девчонке…
Петрову вспомнилась вдруг декабрьская ночь под Пулковом. Траншея боевого охранения, а перед ней синеющее в холодном свете луны снежное поле, застывшая в лютом морозе нейтральная полоса. Петров стоит в траншее с несколькими бойцами, и все они напряженно вглядываются в нейтралку.
- Амур, Амур, - тихо зовет то один, то другой.
Там, впереди, собака, она лежит как раз посередине между нашей передней траншеей и немецкой. Прошлой ночью стрелковый батальон предпринимал разведку боем. Ему придали взвод истребителей с собаками - на случай танковой контратаки. Один из истребителей был убит на нейтральной полосе.
Под утро батальон, проведя разведку, отошел. Истребители вернулись вместе с ним. Бой утих. Санитары вытащили раненых, но, когда совсем рассвело, из траншеи заметили какое-то движение в середине нейтральной полосы. Возле трупа лежала собака. Она время от времени настораживала уши, поднимала голову, потом снова опускала ее к телу вожатого.
Собаку много раз пытались подозвать - окликали, свистели. Она только поднимала голову и опять укладывалась в снег.
Конечно, Амура видели и немцы, их снайперам ничего не стоило убить собаку, но они не стреляли. Может быть, собака их не интересовала, а может быть они ждали, что к ней попробует подобраться человек.
- Надо самим пристрелить ее, - сказал кто-то из пехотинцев, - все равно замерзнет или осколком ее…
На него зашумели.
А собака продолжала лежать почти неподвижно, лишь время от времени поднимая голову, и только по этому можно было судить, что она еще жива. Так прошел день. К ночи стало морознее. Холод сковывал тела бойцов, коченели руки и ноги.
- Амур, Амур…
Не выдержало солдатское сердце. Два бойца выбрались из траншеи и поползли по нейтральной полосе. Из траншеи видели, как подрагивают, качаются за их спинами винтовки, потом различить их стало трудно.
А бойцы все ползли: один - впереди, другой - на шаг за ним. Они добрались до собаки, и первый протянул к ней руку.
Амур глухо зарычал и щелкнул зубами. Уходить от тела своего вожатого он упорно не хотел.
- Пусти меня, - сказал шепотом второй боец. - Меня он знает, из нашего ведь отделения.
Вытащил из кармана длинный дрессировочный шнур - хорошо, что захватил с собой, - подполз к собаке поближе.
- Амур, Амур, - тихонько звал он.
Услышав знакомый голос, Амур стал рычать не так грозно.
Боец сделал петлю, накинул на шею собаке и пополз назад, таща Амура за собой. Тот упирался, но шнур сдавливал горло, да и после суток, проведенных на лютом морозе, без пищи, у собаки сил сопротивляться оставалось мало. Второй боец выносил тело убитого вожатого. Продвигались они очень медленно. Несколько раз бойцам приходилось отдыхать и сменять друг друга. Хорошо еще, что луна скрылась и ночь стала совсем темной. Немецкие наблюдатели не заметили их.
К траншее подползли, уже когда начало светать, с трудом перевалили через бруствер. Собака свалилась вслед за бойцами и не сразу встала на ноги. В землянке они давали ей хлеб - отламывали от блокадного пайка. Амур не ел, только полакал немного воды.
Он еще долго был сам не свой, ходил, опустив хвост, и смотрел на всех тоскующими, влажными глазами. Не мог забыть вожатого…
- Да, война… - проговорил комбат, словно угадывая мысли Петрова. - Всем трудно.
Он посмотрел на Лизу, продолжавшую заниматься со своим Мигом.
- А посылать эту собаку под танки не придется. Сейчас нам прежде всего нужны собаки-связные.
Рита Меньшагина пришла на КП стрелкового батальона с напарником. Они вели двух собак на коротких поводках. Собаки были очень разные: рыжая гончая Кайкер - порывистая, любопытная, всюду старавшаяся сунуть свой мокрый нос, и несколько медлительная важная красавица Ретчер - колли, шотландская овчарка, с длинной роскошной шерстью, желтой на спине и белой на груди.