Паучок-строитель
Я сижу в тени большого лоха на вьючном ящике и пишу отчет о работе.
Тугаи изнывают от зноя, а солнце такое яркое, что слепит глаза. Вокруг кипит разноликая жизнь, она везде, всюду и пульсирует быстро, неуемно, как сердце после усиленного бега.
Вот рядом со мною на широком листе невысокого тростничка примостился небольшой светлый в мелких пятнышках и полосках паучок-тенетник. Он бегает взад и вперед, волнуется, что-то затеял или потерял и никак найти не может. Но вот закрутился на одном месте. Взбалмошный какой-то или больной? Зачем так попусту тратить силы?
Но я неправ. Каждое движение паучка рассчитано. Он занят делом, и на листике постепенно появляется белое прозрачное пятнышко, тончайший шелковый платочек из нежнейшей паутинной ткани.
У паучка же важное дело. Из брюшка появляется желтоватая капелька и быстро растет. Через лупу видно, что в ней плавают крохотные идеально круглые прозрачные шарики-яйца.
Я все поглядывал на паука краешком глаза, но когда различил яички, не смог писать, отложил в сторону работу и смотрю, что будет дальше.
Паук торопится, не отдыхает. Теперь он набрасывает над желтой каплей широкие петли рыхлой паутинной ткани. Потом они становятся все гуще и гуще, плотнее, в то время как жидкость высыхает и осаждается мельчайшим порошком на яичках.
Кажется, упорная работа заботливой матери закончена. Теперь яички тщательно упакованы, обложены рыхлым войлоком, прикрыты плотной тканью. Паучок замирает на месте, чистит ноги, облизывает коротенькие придатки - педипальпы. Ему пора отдыхать, а мне приниматься за дело.
Но через полчаса он снова беснуется над своим детищем, затеял еще что-то, протягивает нити над коконом, прикрепляя их к краям листика. Они прямы и натянуты, как струны на арфе, и, наверное, из-за этого листик слегка вогнулся. Нитей же все больше и больше, а листик постепенно сдается, складывается вдоль, почти совсем сомкнулся краями, образовав уютную каморку над коконом. Не беда, что нижние нити провисли. Они выполнили свое назначение, и паук убирает их.
Кончил, наконец, паук трудиться, отдыхает. Теперь-то уж, наверное, не будет меня отвлекать!
Но я ошибся. Неуемный строитель, такой быстрый и юркий, принялся за другую работу - начал сворачивать самый кончик листа. Вскоре из него получается небольшая трубочка, в нее и забирается хозяин жилища и, наверное, надолго. Здесь он будет сторожить детище, а сейчас, утомленный, спит.
Я трогаю карандашом оплетенный кончик листа - из него стремглав выскакивает паук, падает на землю и отбегает в сторону.
"Зачем было попусту беспокоить труженика? - досадую я на себя. - Как он теперь обратно найдет путь в свое жилище?"
Но тревога напрасна. Ветер шевелит травами, от них скользят по земле тени, и видно, как к тому месту, куда скрылся паук, тянется, сверкая, паутинная нить.
Испуг маленькой матери недолог. Она мчится обратно, ловко взбирается по паутинке, быстро, на ходу свертывает ее в клубочек (зачем оставлять после себя следы?), а потом, добравшись до листика-домика, его съедает.
Не пропадать же добру попусту!
Жара еще сильнее, солнце еще ярче, и тень от лоха, в которую я спрятался, кажется, чернеет больше. Немного досадно, что паук отнял столько времени. Но я успокаиваю себя: все же между делом удалось подглядеть за ним и открыть маленький секрет его жизни.
Обманщики
Пыльная, белая, бесконечная дорога, жаркое солнце, высокие сухие травы. В ритм шагам поскрипывает полевая сумка, звякает морилка о лопатку. И так давно, этот ритм шагов.
Иногда по дороге пробегает черная оса-помпилла с убитым пауком, мечутся муравьи-бегунки. По дорожной пыли всюду следы: гладкая извилистая полоска - проползла змея; короткие закорючки и посредине тонкая линия - пробежала ящерица; странные, собранные в кучки запятые, все в разные стороны - ковыляла жаба; мелкий узор из нежных штрихов и полосок - прополз какой-то жук. А вот на самой середине дороги сидит неподвижно большой серый слоник с длинным хоботком.
Жив ли он? Я поднимаю жука, рассматриваю в лупу. На него это не производит никакого впечатления. Он все также недвижим, но его конечности гибки, в ногах чувствуется сила, усики едва-едва трепещут.
И снова ритм шагов и поскрипывание полевой сумки. Теперь по пыльной дороге нас двое - я и слоник.
- Да перестань притворяться! - говорю я своему пленнику.
Подбрасываю его в воздух, поглаживаю по спинке, расправляю цепкие ноги. Но слоник по-прежнему ко всему равнодушен, его черные глаза невыразительно и тупо смотрят на окружающий мир.
По самой средине дороги копошатся муравьи-жнецы, выскакивают наружу и, покрутившись, заползают обратно. Еще недавно было пасмурно, прохладно, жнецы работали, а вот сейчас печет солнце, и кто выполз наверх, спешит обратно в прохладное помещение. Муравьи, такие опытные сигнализаторы, на этот раз не сумели сообщить всем, что солнце вышло из-за тучи и опалило жаром землю. Или, быть может, это только одни неугомонные? Интересно бы посмотреть, сколько времени будет так продолжаться? Но путь еще далек, пора проститься со слоником и прибавить шагу. Я кладу его у входа в муравейник.
Жнецы мирные вегетарианцы и равнодушны к насекомым. До слоника нет никому никакого дела, но он зачуял муравьев. Куда делось притворство и сонливость! Затрепетали усики, вздрогнули лапки, зашевелились ноги, лихорадочно замахали в воздухе. Жук перевернулся и помчался во всю прыть прочь от мнимой опасности. Да так быстро, не уследить глазами.
Вот так обманщик!
В рюкзаке в котелке остатки пшенной каши. Не дать ли муравьям? Каша - отличное угощение. Скоро возле нее - масса жнецов. Для всех нашлась работа - тащить добычу домой. Будто поняв причину суматохи, наверх выползла приживалка муравьев, большая волосатая личинка жука-кожееда. Добралась до каши и впилась в нее челюстями. Видимо, не сладко ей жилось в голодающем муравейнике. Но как она поняла муравьиный язык и узнала, что наверху богатая добыча?
По ветру летят жуки-нарывники и часто садятся на меня. Жуки надоели. Я беру одного и бросаю на кучку муравьев. На этот раз жука сразу заметили, скопились возле него, стали щупать усиками, хватать за ноги челюстями. Жук испугался, скрючился, замер, притворился мертвым. Большеголовый солдат, старый и бывалый, стукнул его челюстями и резко отпрянул в сторону; снова приблизился к жуку и опять повторил то же, продемонстрировал перед всеми отвращение к нарывнику. Это был своеобразный сигнал, который можно было перевести на человеческий язык словами: "К еде не годен!"
С таким сигналом у жнецов я познакомился впервые. Муравьи-древоточцы заскакивают на несъедобное насекомое и с него спрыгивают. Если пример не понят, сигналящий муравей оттаскивает товарищей от негодной добычи. Почти так же поступает рыжий лесной муравей. Жест муравья-жнеца менее показателен: ему приходится иметь дело с зернами.
Так же поступили еще два жнеца. Наверное, их поняли, так как толпа муравьев рассеялась в стороны. Но наиболее ретивые не угомонились, стали оттаскивать жука подальше от жилища. Нашелся еще запоздавший глупышка. Не разобрался, в чем дело, потянул жука за ногу в гнездо. Но где ему справиться: силы неравные.
Жук чувствует опасность: его терзают, куда-то волокут. Надо защищаться по-другому, раз не действует притворство. И выпустил из сочленений голеней с бедрами янтарно-желтые капельки ядовитой крови.
Жнец-солдат случайно притронулся челюстями к капельке, отскочил, затряс головой, стал отчаянно тереться о землю, чтобы снять следы противной жидкости.
К тому времени нарывника оттащили от гнезда и оставили в покое. Жук еще полежал некоторое время скрючившись, затем мгновенно вскочил на ноги, поднял красные с черными пятнами надкрылья, загудел и понесся по ветру подальше от опасности.