- Люба ты мне, - сказал. - Ой как люба! Увидел и обомлел. Все бы отдал за тебя, - сорвалось с языка. Он удивился невольно сказанным словам, скосил глаза на левое плечо, рассудочно добавил - не для девки, но для подначившего беса: - Кроме воли и сабли!.. Только… Была у меня жена венчанная. Три года - ни слуху ни духу… Если люб я тебе, пойдем к батюшке, спросим, согласится ли венчать.
Она не вырвала руки, не убежала, не зарделась стыдливо, взглянула насмешливо, как на ребенка, вздохнула и пробормотала нараспев:
- Сваталась Маланья на Масленице, а того не ведала, что Масленица тока напоказ ставит красавцев.
- Я с ней недолго пожил… То ли сманили, то ли убили - кругом измена, кровь! - по-своему понял насмешку Пенда.
- Будто я лучше, - хохотнула Маланья. - Рада бы под венец - да зад в дегте! У меня тоже жених был, молодец - полюбовный удалец… А к Евстафию не пойду: он на исповеди епитрахилью накроет и рукой за пазухой шарит… После покаемся у кого-нибудь. Ты сперва купцу заплати, чтобы силком за кого не отдал. От Обдорска черствым куском попрекает - ворчит, пора, мол, козу на торг вести.
"Хорош соболек, да смят!" - беспечально подумал Пантелей, вслух же пропел:
- Не пил бы, не ел, все на милую глядел! - Подумав, добавил: - У моря горе, у любви вдвое!
- Ты заплати! Людям скажешь, что сестра сродная. Разбогатеем, покаемся.
Казак обнял Маланью. Она с готовностью прильнула к нему, положила подбородок на крепкое плечо, вздохнула с бабьей тоской. Вспомнились обоим оттаявшие весенние поля, обнажившие сотни скрюченных тел, окрашенные кровью зори в родимой западной сторонушке. Почуяла девка сердцем, какие мысли нахлынули на молодца, закрыла ему глаза теплыми ладонями, прошептала строго:
- Как вечерняя и утренняя заря станут потухать, так бы у моего друга милого всем бы скорбям потухать!
Убрала с глаз ладони, и увидел он ее лицо не таким, как представлялось. Она же со стоном ткнулась лбом в его плечо, всхлипнула:
- А ведь ты не служилый, не казак! Гулящий, поди?
Розовела заря утренняя. Приятная прохлада веяла с реки.
- Как не казак, - приосанился Пенда. - Настоящий, родовой казак с Дона-батюшки, и по отцу, и по деду, и по матери казак.
Маланья терлась лбом о его плечо и постанывала. Оторвалась, пересилив себя, вздохнула:
- Судила Маланья на Юрьев день, на ком справлять протори. - Зевнула, крестя рот. - Однако надо возвращаться к купцу. А то и в сени не пустит.
Тих был город светлым полуночным утром. Встретились на небе супруги вздорные - месяц ясный с солнцем красным. Миловались ласковые, не успев рассориться. Блистал меч в руке могучего старца Ильи Пророка. Страшась его жгущих глаз, пряталась нечисть, запираясь под землей за воротами меднокаменными.
Угрюмка с Третьяком мирно спали в летнике. Пенда растолкал их, стараясь не разбудить других, зашептал:
- Займите-ка что у вас осталось из денег.
Вместо того чтобы по казачьему обычаю братской взаимопомощи отдать все, что нажито, Угрюмка, краснея и позевывая, сказал, что денег нет - все потратил. Третьяк стал выспрашивать, не на девку ли нужны деньги, на которую глазел на гостином дворе? Бодро поднялся с нар, крестясь. В городской церкви зазвонили, да он на литургию ходил прилежно, святые книги читал, чистоту душевную и телесную без скверны соблюдал.
- Хоть бы и на девку! - огрызнулся товарищ. - Ее московский купец примучил.
- Ты сперва выспись и помолись! - шепотом стал поучать Третьяк. - Девок полсотни везли. Эти - высевки: даже в Обдорске никому не понадобились… Четыре - убогие, а твоя - пава!
- И что? - обиженно уставился на него Пенда. - Сколько у тебя осталось?
- Рубль с полтиной! - ответил Третьяк, глядя на товарища немигающими глазами. - На новый храм отдал. Забери рубль. Только подумай прежде, отчего твоей зазнобе в Обдорске жениха не нашлось?
- Отчего? - повеселев, спросил Пенда.
- Если дарует Бог жену добрую, это лучше камня драгоценного; она из выгоды всегда устроит мужу своему хорошую жизнь. Хорошая жена - награда тем, кто боится Бога, - занудно стал поучать.
- Разве я Бога не боюсь? - пересчитывая деньги, рассеянно спросил Пенда.
- Тебе-то жена зачем? - в голос воскликнул Третьяк. - К тому же твоя с купцом живет! - выпалил, пристально глядя на товарища.
- Брешут! - Мотнул головой Пантелей, не желая обсуждать достоинства Маланьи. Про то, зачем она ему нужна, не вспомнил, побежал к купцам на гостиный двор.
- Вот уж верно, - с тоской взглянул ему вслед Третьяк. - Глупых не сеют и не пашут, в житницу не собирают - сами родятся… В церковь пойдешь? - спросил Угрюмку.
Тот потянулся, поморщился досадливо, зевнул и укрылся новым зипуном.
Было ясное безветренное утро. Купцы открывали лавки, громко переговаривались друг с другом. Раз и другой рассказал Пенда Никифору о своей нужде, что ему надобно семь рублей, а имеет только четыре, выгреб из кожаного кошеля за кушаком все, что было.
Устюжанин с удовольствием пересчитал деньги и ссыпал их обратно. Ласковые морщинки лучились от уголков умных, ясных глаз. Посмеиваясь, он стал рассуждать, что три рубля - не те деньги, чтобы кабалу просить, а так давать - накладно.
- Ни сват, ни брат - человек вольный, гулящий, возьмешь деньги - и поминай как звали.
- Саблю и волю не закладываю! - резко отрезал казак. Понимал, что-то вымогает устюжанин, но рядиться не умел.
- Из-за женщины прадед наш Адам из рая изгнан был, из-за женщины, - перекрестившись, многозначительно поднял перст Никифор, - Иосиф Прекрасный в темнице затворен был, из-за женщины Даниила Пророка в ров бросили, и львы ему ноги лизали, - поучал, набожно крестясь и возводя глаза к небу.
Пенда озлобленно натянул колпак до самых ушей и, не прощаясь, вышел из лавки.
С Баженом Поповым разговор у него получился душевней. Тот не отговаривал, не стыдил, хоть дотошно выспросил о нужде. При том думал, вздыхал, хмурил косматые брови. После сказал:
- Тебе и десяти рублей мало! Венчание - батюшке поклон, поклоны воеводе и письменному голове, как здесь принято. А каждый поклон - соболишко. Да свадьба, да на промыслы уходя - не бросишь ведь жену на чужом дворе?
Только из купеческих слов понял Пантелей, какая прорва денег ему нужна. И верилось отчего-то, что Бог не оставит, только бы выкупить девку.
- Я-то насмотрелся за зиму на здешние нравы, прости, Господи! - ворчал Бажен, хмурясь. - Иной непрожиточный промышленный, по бесовскому научению, свяжет себя браком, а после идет на промыслы кабальным. А то жену продаст служилым. Те и сами не лучше.
- Как продать вольную? - вскинул обиженные глаза казак.
- А будто прислугой или стряпухой наймется к холостому и живет с ним, как с мужем, с согласия своего венчанного… Табанька наш гуляет который день. Жена знает, что он здесь, но не ищет. Хорошо пригрелась в чужом доме.
Казак побагровел, опустил глаза и пробормотал:
- Это сестра моя сродная! Встретились вот…
Бажен метнул колкий, недоверчивый взгляд из-под нависших бровей:
- Так-то оно проще и дешевле. Только смотри, купишь девку недешево, вернешься с промыслов, а она замужем. Не возьмешь ведь с нее закладную или кабальную.
Пенда взглянул на купца рассерженно, спросил резко и раздраженно:
- Ты скажи, дашь ли денег? С остальным разберусь.
- Я сам девку выкуплю. Тебе дешевле будет. А ты, нынче гулящий, помоги мне в противозаконном деле. - Заметив беспокойство во взгляде казака, добавил: - Здесь все живут против государевых законов. Служилым торговать запрет - на одно жалованье жить. Воеводе все подарки в казну вносить. По закону торговать - без порток останешься: кругом поборы, - проворчал крестясь. - Ты не болтлив, не хвастлив, не любопытен до чужого, не завистлив, слава Богу… Вижу, до девок слаб. Ну, да все мы… Сказано - кто без греха?.. Слава Богу, только до девок, не до зелья…
- Говори, что за дело, - дернул плечом Пенда.
- Сплывешь по реке к устью и там наш кочишко наладишь. К Иванову дню придем мы к тебе с товаром на шитике или на стругах, и куда я укажу - поплывем. После вернемся, станем готовиться к новым промыслам… Если тебя воевода к себе не переманит.
- Опять тайный торг? - скривил губы казак.
- Он самый! Твое дело - судно вести да саблей махать, если понадобится. А попустит Бог да бес попутает - ответ держать поровну.
Купец - он и есть купец! Денег на руки не дал. Но, забрав все, что было у казака, сам пошел торговаться. О чем он говорил с московским торговым гостем, на чем сторговался - этого никто не узнал. Пенда же с нетерпением ждал возле московской лавки и не находил себе места. А разговор тянулся долго. Едва ли не к полудню Бажен с московским седобородым купцом направились в посадский дом. Оттуда они вышли быстро. Следом, с узлом на локте, покачивая бедрами, появилась Маланья.
Белобородый московский купец перекрестил ее, передавая из рук в руки. Вдруг Маланья со слезами повисла на его шее. Купец похлопал ее по плечу, как кобылу по загривку, и ласково отстранился.
И пошла она за Баженом будто сама не своя: кручина да печаль девичьи свесили головушку промеж плеч. Зажала руки вкруг сердечка, ясные очи утопила в сырую землю. И так жалко стало казаку ее, несчастную, - он тут же и простил, что висла на шее у купца московского. Не успел подумать, отчего закололо в груди, как услышал:
- Доброму молодцу - красавицу-девицу!