- У нас два врага сейчас - фашизм и наша штатская безответственность, - сухо и гневно сказал он, как будто продолжая начатый разговор. - Только что у меня был директор завода. Война для него еще не началась. Весь - в прошлой славе. Как думаете, с чем он пришел? Посоветоваться, как быстрее перестроить производство на военный лад? Отнюдь! Просил забронировать чуть ли не весь завод! Хотя бы для отвода глаз о продукции для фронта сказал! Я, говорит, не имел на этот счет указаний. А? - Черные блестящие глаза Жданова закрылись на мгновение, он повертел головой, будто ему давил воротник рубашки. - Указаний не было. А? Спрашиваю у него: сын у вас есть? Есть, уже воюет. И это для вас не указание? Молчит. А если, спрашиваю, вашего сына убьют, потому что для него не хватило винтовки?.. - Жданов снова закрыл глаза и сказал тихо: - Безответственность… - И вдруг выпрямился, шумно вздохнул и громко сказал: - Народ мобилизовался, а они ждут указаний! - Он несколько раз молча и глубоко вздохнул и продолжал: - Иосиф Виссарионович сказал мне, что за Ленинград он не тревожится, питерские рабочие понимают, что победу нам обеспечит только полная военная мобилизация всех сил. А вот некоторые питерские руководители зтого еще не поняли…
Придвинув к себе пухлую красную папку, Жданов вынул из нее несколько листов, - Куприн издали узнал свои ежедневные сводки и увидел на полях размашистые знаки вопроса красным карандашом.
- Одно соображение общего порядка: по-моему, непосильно одному человеку возглавлять дела госбезопасности и особый отдел фронта, - решительно сказал Жданов. - Согласны?
Куприн наклонил голову.
- А чего же до сих пор молчали? Любите власть? Ждали указаний?
- Я поднимал этот вопрос.
- Где? Когда? Что предлагали?
- Я писал своему непосредственному руководству, - начал Куприн и сразу умолк, поняв, что сказал не то.
- Что замолчали? - грубовато спросил Жданов. - Вспомнили, что у вас нет более непосредственного руководства, чем партийная организация Ленинграда?
- Так точно, - по-военному ответил Куприн.
- Так точно… так точно… - ворчал Жданов, перелистывая сводки. Он отложил их на край стола и сказал: - Вот что меня тревожит. Работа фронтовой разведки и контрразведки ясна - они заняты схваткой с врагом, так сказать, лицом к лицу. Но что происходит здесь, в городе? - продолжал Жданов, показывая на сводки. - Регистрация болтунов. Мелочь и чепуха. Город сам справится с болтунами. Мародеры, спекулянты и прочая накипь - дело милиции и истребительных батальонов. А вам надо думать о показаниях немецкого майора - о тех, что вы присылали мне. Майор заявил ясно и недвусмысленно - немецкое командование рассчитывает на взрыв города изнутри. Так?
- Совершенно точно, - живо подтвердил Куприн, радуясь, что разговор неожиданно приблизился к делам, о которых он думает все последнее время.
- Вы понимаете, о каком взрыве они помышляют?
- Думаю, что понимаю.
- А в сводки лопатой сгребаете слухи? - Голос Жданова звучал громко и напряженно.
- Я не верю в возможность организовать вылазки, - упрямо сказал Куприн.
- А в попытку ее организовать?
- Пытаться они могут сколько угодно…
- Ах, вы им позволяете? - едко спросил Жданов. - А может, умнее пресечь любую такую попытку в самом зародыше? Вы понимаете, что всякая сволочь в особо трудных для нас обстоятельствах неизбежно поднимет голову? Вы это вовремя увидите?
- Мы все время думаем об этом и все же сначала должны помешать тем, кто может прийти оттуда, - начал Куприн, но Жданов перебил его:
- Так образцово поставлено у вас дело, что вы можете устанавливать очередность, кого, в каком порядке хватать? - Глаза Жданова - насмешливые и серьезные одновременно - стали вдруг очень большими на бледном лице.
- На наш взгляд, наибольшую опасность представляет прямая их агентура. Ее устранение…
- Таковая имеется? - снова перебил Жданов.
- Их консульство здесь действовало активно.
- А вы спали?
- Мы еще до войны натыкались на их агентуру.
- Что значит - натыкались? Как слепые? А теперь прозрели?
- Более двухсот наших опытных сотрудников ушли на фронт, - сказал Куприн, думая, что эта цифра пояснит его мысль, вызвавшую несправедливую насмешку Жданова.
- Вы хотели бы набрать двести новых? Не поз-во-лим! - раздельно сказал Жданов и мягко стукнул пухлым кулаком по столу. - А каждая диверсия в городе, каждый проникший в город диверсант или вылезший на белый свет доморощенный мерзавец - все они будут целиком на вашей совести! Готова ваша совесть выдержать такое испытание?
Жданов требовательно смотрел на Куприна, припухлости под его глазами нервно подрагивали. Куприн напряженно молчал.
- Я упомянул об ушедших на фронт только затем, чтобы показать нашу первоочередную заботу о линии фронта, - сказал наконец Куприн.
- И это правильно, - неожиданно согласился Жданов. - Но что дальше? Тришкин кафтан?
- Почему? И на фронте и в городе для нас главная цель - те, на кого они могут опереться.
- Могут или рассчитывают?
- Не улавливаю разницы…
- Они утверждают, что все наше государство - это колосс на глиняных ногах и что мы уже рушимся. Что наши идеи чужды народу и так далее и так далее. Они могут полезть напролом, надеясь реально, скажем, на панику в городе. Что вы по этому поводу скажете?
- Мне кажется, что следует отделять то, что они кричат по радио, от того, что предпринимают и могут предпринять реальные силы: их армия, разведка. Плюс, конечно, еще авантюризм как стиль действий. Но поднять восстание в городе они не смогут.
- А если они все же попытаются?
- Ленинград их раздавит. Население поможет нам.
Жданов долго смотрел на длинный стол с картами и вдруг чуть заметно улыбнулся:
- Не уговорил я вас на вариант с восстанием. У меня тоже нет сомнений в верности Ленинграда революции и Советской власти. Но тогда выходит, что вам нечем и заниматься?
- В таком огромном городе немало опасной публики.
- Да, найдутся способные выстрелить нам в спину! Найдутся саботажники! Уголовники! Их вы обезвредите?
- Я как раз хотел несколько подробнее доложить вам о нашей работе в городе, - начал Куприн, открывая папку…
Возвращался он к себе на Литейный по улице Воинова. Ночь была безоблачной, по-северному светлой, в Ленинграде бывают такие в августе, они как воспоминание о белых июньских ночах. Куприн решил выйти к Неве… Река поблескивала и казалась тревожной. В сером перламутровом небе покачивались темные рыбины аэростатов и, если приглядеться, становились видны блеклые звезды… Куприн видел все это, но как-то безотчетно - все это было знакомое, родное, но ничто сейчас не задевало души. Он думал о разговоре в Смольном. Жданов сказал, что чекисты просто не имеют права работать плохо, они должны слиться с сердцем города, чувствовать каждую его боль. А таящиеся в городе мерзавцы должны быть обезврежены раньше, чем они попытаются хотя бы шевельнуть пальцем.
Повернув за угол на Литейный, Куприн столкнулся с патрулем. Это были морячки - молоденький командир и два краснофлотца с винтовками за плечами.
- Пгедъявите пгопуск, - картаво потребовал командир. Возвращая пропуск, он картинно, по-морски, отмахнул честь.
- Ночь спокойная? - спросил Куприн.
- Спокойная… если не считать, что идет война, - ответил командир, и оттого, что он не скартавил ни в одном слове, показалось, что он сказал это совсем другим, более взрослым голосом.
Цокая подкованными каблуками по камню, патруль уходил к Неве. Голубой луч прожектора воткнулся в небо, рассек его пополам, исчез, и небо стало темнее. Где-то очень отдаленно громыхнуло - не то гроза, не то война. Навстречу Куприну промчалась, мигая притушенными фарами, легковая машина - наверное, в Смольный…
Поднявшись на четвертый этаж, Куприн вызвал своих заместителей. Макаров пришел очень быстро - его кабинет ближе, и он вообще более поворотлив. Сухощавый, всегда спортивно подтянутый, резкий в движениях, он был не особенно симпатичен Куприну своей самоуверенностью и склонностью спорить по любому поводу.
- Ну, как было? На или под? - спросил Макаров, входя.
За дверью послышался низкий голос Стрельцова, он уже вошел, но тут же повернул обратно и, приоткрыв дверь, сказал что-то дежурному.
- Прошу извинить… - проворчал он, садясь в кресло перед столом Куприна.
- Что случилось? - спросил Куприн.
- Два раза просил уточнить очередность эвакуации наших семей - как горох об стену! А в результате - звонили из горкома, завтра дают места, а кто может уехать, мы не знаем.
Стрельцов был возмущен, но говорил неторопливо, он вообще никогда не торопился.
- Ну, так что же, что же все-таки было в Смольном? - нетерпеливо спросил Макаров.
- По поводу наших сводок сказано, что мы берем поверху, слухи собираем, охотимся на болтунов. Товарищ Жданов напомнил, что за надежность тыла, за спокойствие города целиком отвечаем мы.
Куприн подробно рассказал о своем разговоре со Ждановым.
- Пахать надо глубже - факт, - нарушил молчание Стрельцов.
- Что вы имеете в виду? - спросил Макаров.
- Помните, мы закрыли дело деникинца, кажется, его фамилия Бруно? - спросил Стрельцов.
- Там не за что было зацепиться, - ответил Макаров.
- Сегодня майор Грушко доложил, что этот самый Бруно исчез и есть все основания полагать, что он отправился к немцам, - неторопливо сообщил Стрельцов. - Вот, мне кажется, это как раз пример мелкой пахоты.
- Когда он у нас проходил? - спросил Куприн.
- Меньше года, - ответил Макаров и пояснил: - Здесь, у вас, мы слушали доклад Грушко об этом деле и дружно его прикрыли.