- Идите, идите сюда, - пробасил Гальдер, показывая на свободное кресло напротив себя.
Аксель сел в низкое кресло, держа на задранных коленях папку.
- Значит, вы действовали в Мадриде? - спросил генерал. - Великолепная работа! Я бы на месте генералиссимуса Франко среди памятников, поставленных им самому себе, один воздвиг бы в честь вашей "пятой колонны". А? - Гальдер обернулся к Канарису и басовито рассмеялся, показав подозрительно белые зубы.
Канарис безразлично рассматривал свои короткопалые руки, лежавшие на столе.
- То, что мы применили в Испании, - продолжал Гальдер, - было тогда образцом тактической новинки. Девиз "Барбароссы" - тотальность. Однако наша священная обязанность - сделать все, чтобы не стали тотальными и наши потери. Вы долго жили в России? - спросил Гальдер, уставившись на Акселя водянистыми, светлыми глазами.
- Семь месяцев. - Внутреннее напряжение Акселя росло в ожидании развязки разговора.
- Немало, немало… - сказал генерал и, опустив тяжелые веки, замолчал.
В это время в радиоприемнике, приглушенно работавшем за спиной у Канариса, послышался фанфарный сигнал, предшествовавший передачам с Восточного фронта.
- Прибавьте, - попросил Гальдер.
Военный корреспондент говорил непосредственно из перевалочного лагеря для русских военнопленных…
- Я спросил у наших офицеров, сколько здесь русских, они не могли ответить, сказали: "Считайте сами…" - Голос замолчал, из приемника слышался ровный звук, будто кто-то непрерывно стонал на одной унылой ноте. Потом корреспондент с помощью переводчика брал интервью у пленных. Все они говорили, что война с Советским Союзом уже проиграна, и выражали радость, что остались живы и попали в культурный немецкий плен…
Гальдер приподнял руку, и Канарис убавил звук.
- Это те русские, которых вы знали в Ленинграде? - спросил генерал.
Аксель ответил не сразу.
- Мне кажется… наша пропаганда… не очень… - сказал он уклончиво, хотя хорошо знал, что при Гальдере можно сколько угодно ругать пропаганду.
- Э-э, оставим это, - поморщился Гальдер. - Наше дело - сама война.
- Но ведь это опасно и для нашего солдата… - более уверенно продолжал Аксель. Видя, что Гальдер ждет какого-то разъяснения, прибавил: - Я читал досье по Бресту - слишком много эмоций, непонимание обстановки и непомерное удивление, что русские не сразу капитулировали. Надо хотя бы немного знать характер противника.
- А вы знаете его характер? - прищурился Гальдер.
- Во всяком случае, я знаю, что в России давно романтизируется пограничная служба, что их пограничные войска должны драться особенно упорно.
Тяжелые веки Гальдера вздрогнули.
- Мы приближаемся к Москве и Ленинграду, обе цели грандиозны, - негромко сказал он. - О Ленинграде есть разные мнения. Фюрер сказал как-то, что землю, на которой стоит Ленинград, следует вернуть морю… Есть другое мнение - сохранить этот город как декорацию. Как декорацию, - многозначительно повторил Гальдер. - Я читал ваш меморандум. Сейчас вы ничего не хотели бы в нем изменить?
- Разве что нашел бы какие-нибудь более точные слова, - ответил Аксель.
- Этим вы займетесь, когда будете писать мемуары. А пока у меня к вам практический вопрос. Вы пишете, что очень трудно создать там "пятую колонну". Но не договариваете до конца - беретесь вы за эту затею или ее надо оставить. А? - Гальдер повернулся к Канарису.
- Мы занимаемся этим, - бесстрастно ответил Канарис. - Но нельзя нашу задачу рассматривать в отрыве от того, что делает армия. Вы же понимаете, что поднять город против самого себя можно только в атмосфере паники и страха. Именно в этот момент армия должна взломать двери города, как это было в Мадриде.
- Но когда взломаны двери, в дом входят посторонние люди… - сказал Гальдер и посмотрел на Канариса.
- Весь вопрос, сколько посторонних осталось лежать за порогом дома. Тотальные потери могут превратить победу в поражение, вы знаете это лучше меня… - спокойным, ровным голосом ответил Канарис.
Аксель затаив дыхание слушал их разговор, он прекрасно понимал, что именно сейчас решается его судьба.
- Я хочу одного - ясного представления о ваших возможностях, - раздельно и громко сказал Гальдер.
- В ближайшие два-три дня мы представим вам исчерпывающий документ… - ответил Канарис.
Когда Гальдер, тяжело поднявшись с кресла, ушел, Канарис долго молчал, разглядывая свои руки, щурил глаза. И наконец спросил:
- Все-таки трудно или невозможно?
- Трудно. Очень трудно, - негромко ответил Аксель. - На Мадрид похоже не будет.
Канарис встал и начал ходить вдоль стены, скрытой плотным занавесом, за которым висела огромная карта мира.
- Вам ясно стратегическое значение Ленинграда? - Адмирал остановился и взглянул вверх, туда, где на карте, за занавесом, был обозначен Ленинград.
- Да. И я читал записку фюреру генерал-фельдмаршала фон Лееба.
- Прекрасно… - Канарис снова мягко вышагивал по ковровой дорожке, вдоль стены. - Значит, вы понимаете, что означает для Германии не взять Ленинград. Не взять?! - вдруг громко спросил он и остановился. Высоко подняв голову и грозя пальцем, он повторил: - Не взять! Не!.. - И после выразительной паузы спросил: - Вы не хотели бы изменить вывод в своем меморандуме?
- Нет, - встал и вытянулся Аксель.
- Даже если бы вы знали, что на основании вашего вывода может быть отменен наш удар по Ленинграду?
- Ленинград будет взят общими усилиями - армия и мы. Как в Мадриде.
- На что же вы надеетесь? - спросил Канарис, шагая вдоль стены.
- На пророческое указание фюрера, однажды легкомысленно подвергнутое мною сомнению, - ответил Аксель, провожая взглядом шефа.
Канарис остановился и непонимающе, выжидательно смотрел на него.
- Государство в час больших потрясений слепнет и глохнет. Помните, как в Испании я попытался противопоставить этому опасность риска, а вы посоветовали мне поверить фюреру?
- Да, да, именно это… - словно про себя сказал Канарис. Он повернулся к стене и отдернул занавес. Взяв указку, адмирал издали нацелился на пятно, где крупными буквами было написано: "Петербург".
- Учитывая особенность города, - говорил Канарис тоном лектора, - все будет решать быстрота и смелость действий, начатых в точно избранный момент… в точно избранный момент, - повторил Канарис. И продолжал: - Группа "Север" будет наступать на город всей своей мощью. Ей будет придана часть войск группы "Центр". Накануне вашего дня город будет подвергнут тотальной обработке артиллерией и с воздуха. На плечах паники вы поднимете свои силы и добьете то, что еще будет сопротивляться в самом городе. Повторяю: темп, смелость и точно выбранный час.
- Я готов выполнить это задание, - сказал Аксель твердо, без всякого пафоса.
- Вот вы и дождались своего дела, - сказал адмирал и, подойдя ближе, пожал локоть Акселя. - Немедленно свяжитесь с офицерами первого и второго отделов, они в разное время занимались Ленинградом. Все, что у них найдется полезного для себя, забирайте.
- Мы будем действовать параллельно? - спросил Аксель.
- Их дело - каждодневная разведка и диверсии в советском тылу непосредственно для фронта, и это, так сказать, фон для вашей деятельности. Их силы для вас непригодны, агентура у вас должна быть своя, особо надежная и умелая.
- Меня тревожат сроки, вот-вот падет Новгород, - сказал Аксель.
- Он должен был пасть двенадцать дней назад, - ответил Канарис и закончил: - Действуем по нашему старому принципу - неторопливая быстрота. Но надо сделать все, чтобы вы вовремя заняли исходную позицию в городе.
Канарис уже пошел к столу и вдруг повернул обратно:
- Да, совсем забыл: должен поздравить вас с получением звания полковника. Очень рад за вас… - Он не подошел, однако, чтобы пожать руку Акселю, а только приветственно взмахнул рукой. Впрочем, в абвере все знали, что Канарис званиям не придает особого значения…
Глава третья
15 августа 1941 года немцы заняли Новгород.
Над городом клубился черный дым. Он медленно таял в ясном голубом небе. Еще слышалась стрельба на восточной окраине города. На базарную площадь только что согнали пленных, взятых в бою за город. Над старинными церквами, пронизывая дым, с тревожным криком летали тучи галок. Улицы, по которым несколько минут назад пронеслись серо-зеленые автомобили и гремучие мотоциклы, точно вымерли - ни единой живой души, куда ни посмотри.
Командующему группой армий "Север" генерал-фельдмаршалу фон Леебу не терпелось посмотреть на первый взятый им большой русский город.
Фельдмаршал ехал в огромном открытом "майбахе" с далеко выдвинутым вперед мощным мотором и скошенным задом. Когда автомобиль передними скатами начинал осторожно сползать в дорожную яму, тяжелое тело фельдмаршала тоже сползало с кожаного сиденья, и тогда он сердито подбирал ноги и снова садился очень прямо, высоко держа массивную голову.
Фельдмаршал настороженно, с каким-то жгучим интересом смотрел на деревянные дома, которые казались ему бедными и некрасивыми. На длинные дощатые заборы. На незнакомые цветы, глядевшие из маленьких окон. На визгливо лаявшего щенка, бежавшего за машинами. На голубей, сидевших на коньке крыши.
"И это Россия?" - спрашивал себя фельдмаршал…