Остяк поднялся первым. Встав на лыжи, ловкими привычными движениями вдел ноги в юксы, взвалил понягу и, кивком головы попрощавшись с Хабелем, исчез за заснеженными деревьями.
Когда затих шорох широких охотничьих лыж, Петрован вынул из грязного продымленного куля черную тряпочку и трясущимися руками начал осторожно развертывать ее. При виде темного клубочка меха зрачки серых глаз лихорадочно заметались. Покрытое рыжеватой щетиной лицо расплылось в улыбке. Он дунул на ворс. Ворсинки заметались, заискрились солнечной радугой. Расправив шкурку, охотник тряхнул ею, и чудесный мех весь загорелся мельчайшими огоньками, чернотой соперничая с крылом вещего ворона. "Ух ты! Душа-голубка, красота-то, красота!.." - зашептали обветренные губы. Таежник осторожно провел мехом по грязной обмороженной щеке. Прикосновение нежного шелковистого меха заставило его зажмуриться. Как в чудесной сказке, перед Хабелем всплыли безмятежные дни молодости, и словно наяву почувствовал он ласковое прикосновение девичьей щеки.
- Головной-то соболь, кажись, еще не вывелся, - вслух проронил охотник и перекрестился, - слава богу, спасибо Миколе-чудотворцу, благодетелю и заступнику нашему.
Глубоко, где-то в лохмотьях грязной запазухи, спрятал он драгоценную шкурку, надел лыжи и скатился на крохотную полянку. Огляделся. Тихо-тихо кругом. Морозно. А долина Баргузина окуталась тонкой кисеей.
- Внизу кыча идет… там теплее, - сказал Хабель малюсенькой елинке , - катись со мной, дуреха, чем тута мерзнуть на ветру.
Оглядываться назад ему не хотелось. А тем более думать о последних днях страшной погони, когда стражники, подменяя один другого, гнались и гнались за ним. Его спасла виртуозная техника ходьбы на охотничьих лыжах. Несколько раз он приводил своих преследователей к головокружительным кручам и, помахав им, бросался вниз. Пока они обходили этот опасный спуск, Хабель успевал напиться чаю и отдохнуть. Но все равно он еле-еле сумел избежать ареста.
Охотник облегченно вздохнул: "Еще раз удрал от Зенона Сватоша… Черт бы его побрал!" Уже потеплевшими глазами взглянул на долину, где стесненный крутыми скалистыми горами и гранитными порогами беснуется голубой Баргузин. Здесь стоит извечный гомон - спор реки с Шаман-горой. А чуть повыше, на высоком сухом берегу, приютилось старинное село, которое местные старожилы именуют городом. Там, у Банной речки, охотника ожидает старенькая, с низким потолком изба, о которой ходит дурная слава, и называют ее "Бабьи слезы". В этом "заведении" даже стены пропитались спиртом и изо всех углов тянет горьким водочным перегаром.
А выйдя из тайги с добычей, Хабелю, да и всем его дружкам просто грех обойти этот дом. Лишь перешагни грязный порог - неделя пролетит в нем, как одна кошмарная ночь. От соболька и хвостика не останется.
- Ничё, пропьем, а по миру не пойдем!.. Собольков Зенон расплодил… - кому-то вслух сказал Хабель в подтверждение своих мыслей. Проверив юксы, подтянул кушак, туже нахлобучил свою обгоревшую, оборванную шапчонку. Набрав полную грудь воздуха, бросился вниз по крутому склону.
ГЛАВА 2
Из мрачного ущелья диким галопом вылетает шумливая речка. Очумев от буйного бега, она сначала ничего не может понять, но потом, чуть приостыв при виде Байкала, тихо журча, бросается в объятия моря.
Речку эту зовут Кудалды, от слова "худалдан", что означает "торговля". С незапамятных времен по устьям подлеморских рек жили эвенки Самагирского рода. А в устье Кудалды находилась резиденция вождя самагиров. В определенное время в свое родовое управление съезжались все члены рода. Везли черных соболей для оплаты ясака - подати. Везли и другие дары богатой природы. Сюда же съезжались и соседи: буряты, русские. На празднике открывался торг. Вот и прозвали шумливую речку торговой.
У самого берега на крепких опорах возвышается маяк. Немного подальше - дом маячника. А еще выше - добротное здание с большими светлыми окнами. Видать, дом рубили отличные мастера. И для долговечности покрыли железной крышей.
До тысяча девятьсот шестнадцатого года в этом доме находилась канцелярия родового управления.
А в тысяча девятьсот шестнадцатом, в самый разгар первой мировой войны, по решению царского сената эвенков переселили в устье реки Томпа, а здесь был организован соболиный заповедник.
В январе 1926 года декретом СНК РСФСР был учрежден Государственный Баргузинский заповедник, основной задачей которого являлось сохранение и увеличение запасов ценного баргузинского соболя.
Охрана заповедника имела целый штат лесников, которые еще долго именовались по старинке стражниками.
В доме бывшего родового управления теперь находились канцелярия заповедника и квартира директора.
В крайнюю избенку вошел высокий молодой стражник. Голубые глаза его встретились с лучистым детским взглядом.
- Ну как, "от хвостика грудинка", давно проснулся? - спросил он своего сына, сидящего на лавке.
- Я уж чай пил… с сахаром.
- Вот и молодец; а почему без штанов-то?
- Завтра мама их стирала.
- Вот тебе на: "завтра". Говори: "вчера". А мать-то где?
В сенцах послышались чьи то шаги. Отец с сыном оглянулись. В распахнувшейся двери показалась высокая стройная женщина. Мороз разрумянил белое лицо. Темно-синие глаза искрились счастьем.
- Куда, Витя, ходил?
- К Зенону Францевичу.
- Снова в обход идете?
- В этот раз далеко пойдем… В верховьях Лунной речки появились хищники. Надо их поймать…
- Тятя, они страшные?.. Рога есть?..
- Аха, сынок, бодаются, как дедушкин бык, смотри не бегай к морю. Раз-два, и посадят тебя на рога, а потом уволокут к себе в море. Вот…
У ребенка расширились глаза. От страха и удивления раскрылся ротик.
Отец рассмеялся и, схватив сына, прижал к широкой груди.
Валентина, поставив подойник с молоком на стол, подошла к мужу и погладила широкое плечо, тихо, почти шепотом сказала:
- Какой ты ласковый, милый Витя!.. Ты… ты уж, Витенька, стерегись… ладно?.. Добра-то от них не жди… Начнут огрызаться… а стрельнуть-та им, каторжным, ничего не стоит…
- А ишо чо будешь баить?
- Каждый раз сердце ноет… пойми…
- Эх, Валюша, ты снова за старую песню. Лучше собери-ка харчишки, а я схожу к Бимбе.
В синем небе висит зимнее солнце. Пусть оно не греет, но зато по-забайкальски щедро освещает ледяное поле Байкала.
Две человеческие фигурки скоро уже поравняются с Громотухой. Валентина до боли в глазах всматривается в сверкающую даль, где едва заметными точечками то исчезнут за торосом, то снова появятся Бимба с Виктором.
И вот путники, еще раз показавшись на гребне громадного тороса, нырнули вниз и совсем исчезли из виду. Валентина долго еще всматривалась вдаль в надежде увидеть их, но, так и не дождавшись, тяжело вздохнула и медленно пошла домой.
У малюсенькой хатенки она увидела подметающую снежную порошу пожилую рослую бурятку, которая украдкой нет-нет да взглядывала вслед ушедшим стражникам и бормотала какую-то молитву, в которой часто-часто упоминались лама и бурхан.
- Тетка Цицик, пойдем ко мне чай пить.
- Пасиба, Валя, чичас пила.
- Ну хошь так посиди со мной.
- Ладна, пойдем, девка, курить буду, а ты чай пей… Печаль делать худо, бурхан не любит, талан не дает… шибка худа, о-ёй-ёй…
Виктор и Бимба по-охотничьи споро шагали вперед. Несмотря на молодость, Виктор считался опытным стражником. Зенон Францевич ценил его за исполнительность, смелость и находчивость, товарищи уважали за веселый, незлобивый характер.
А Бимба еще совсем зеленый стражник. Он слабо ходил на лыжах, и головокружительные спуски с гольцов и крутых гор давались ему мучительно трудно. "Вверх-то идти на лыжах могу до самого небожителя Будды, а вниз боюсь, - башка может долой отлететь…" - жаловался он товарищам.
Во время каждого обхода заповедника он падал столько раз, что не сосчитать. И как подтверждение тому домой в Кудалды заявлялся с шишками на бритой голове, синяками и расцарапанным лицом. Тетка Цицик, критически окинув сердитым взглядом, качала головой и ворчала:
- Баран тебе пасти в Барагхане, а не по поднебесным святым горам ходить… Сколько отговаривала тебя, непутевого. Одно затолмил: "Дал слово Зенону, пойду работать у него…" Эх, Бимба, Бимба!
Однажды во время очередной поездки по торосистому мерю лошадь Сватоша провалилась в полынью. Он в отчаянии бегал вокруг полыньи с черной, зловещей, бездонной водой, не зная, как помочь бедному животному. По щекам текли непривычные слезы.
В это время откуда-то из-за торосов вынырнул человек в белом халате и с волосяными наколенниками , темные защитные окуляры, за которыми прятались глаза незнакомца, делали его злым, таинственным. "Нерповщик , - мелькнула мысль, - этот знает, что делать". Сватош всегда верил в силу и ловкость байкальского человека.
- Помоги, дорогой товарищ!