Евгений Коковин - Детство в Соломбале стр 16.

Всюду над водой возвышались облезлые кормы с по­ломанными рулями. Старый почерневший бот завалил­ся на берег. Обшивка отстала от бортов и топорщилась, словно оперение у большой мертвой птицы.

На берегу распластались борта шхун, лежали скеле­ты из килей и шпангоутов, обломки рубок и палубных надстроек, глубоко вросшие в песок. Они нашли здесь, в бухте, свой покой. Престарелые странники – шхуны, боты, яхты, лодки, карбасы – закончили жизнь. Когда-то они бороздили Белое море и Ледовитый океан, захо­дили на Новую Землю, в норвежские фиорды, в Христианию, Лондон и Ливерпуль. Моряки, плавая на них, ловили треску, зубатку и морского окуня, промышляли тюленя, собирали гагачьи яйца.

Плоскодонные речные баржи приютились среди мор­ских судов.

Но самым интересным из того, что увидели, была большая красавица шхуна. Она даже не имела крена, и на мачтах ее сохранились остатки снастей. Позоло­ченные выпуклые буквы на носу чуть покривились, но мы без труда прочитали название шхуны – "Бетуха". Мачты были высокие, слегка склоненные назад. И это придавало шхуне особенную прелесть. Такие шхуны ри­суют в книгах. На носу была вырезана фигура девушки.

– Какая длинноволосая женщина! – сказал Костя.

– Не женщина, а обыкновенная русалка. Знаешь, Костя, они живые очень злые: заманивают моряков и отравляют.

– Вранье, живых русалок не бывает.

– Зато морские черти бывают.

– И чертей не бывает.

– Нет, бывают, – настаивал я. – Дедушка сам видел морского черта. На Мурмане поймали. Маченький такой, колючий.

– Не знаю, – удивился Костя, – только отец го­ворил мне, что черта выдумали попы. И лешего, и ру­салок, и домовых – все выдумали.

– Наш дедушка в бога не верит. Но только, знаешь, морской черт – это не настоящий, а животное такое…

– Ну, это другое дело, – серьезно сказал Костя. Вода колыхалась у бортов шхуны, и казалось, что судно покачивается, удерживаясь на якорях. Но шхуна прочно сидела на мели.

Мы даже забыли о кладе и, не медля, привязали шлюпку к борту шхуны.

– Как тут хорошо! – сказал Костя, спрыгнув на палубу. – Если бы я знал, то давно приехал бы сюда.

Палуба была завалена старыми досками, обрывка­ми веревок и канатов, осколками стекла. Из щелей между палубными досками выплавилась и застыла се­рая от пыли смола. Запах смолы, знакомый, приятный, вызывал необъяснимое волнение.

Мы осмотрели всю шхуну. По очереди вертели боль­шой с точеными рукоятками штурвал, спустились в куб­рик. Заглянули в люк трюма. Там в жуткой темноте блестела вода. Наш разговор звонко разносился по трюму. Словом, в развлечениях недостатка не было.

Вдруг Костя вспомнил о кладе:

– На "Белухе" ничего нет. Тут не только нет денег, но даже и того, что стоило бы денег.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
НА ВОЛЬНОМ ВОЗДУХЕ

Но клад почему-то нас не волновал. Мы проголода­лись и поспешили на берег. Под двумя могучими широколапыми елями мы расположили лагерь нашей экс­педиции. Палатка, сооруженная из паруса и ветвей, бы­ла надежным прикрытием от дождей, ветров и солнца Флаг с мачты "Молнии" был торжественно перенесен на берег и укреплен над палаткой.

Спичек было мало Костя начал добывать огонь тре­нием. Но сколько он ни старался, ничего не получалось. Тогда решили разжечь костер и поддерживать его днем и ночью.

– Давай останемся здесь навсегда, – предложил Костя. Построим избушку и будем жить до тех пор, по­ка красные не придут в город.

– А как же клад? – спросил я.

– Останемся, если не найдем. Будем охотиться и ловить рыбу.

Это было заманчиво – остаться и жить в лесу, как охотники.

– Жалко, что здесь нет тигров и слонов. Зато мед­ведей и зайцев, должно быть, много.

Костер пылал ярко и бездымно. Дым привлекает внимание людей. Нужно выбирать сухие сучья – тогда костер будет бездымный; об этом мы знали из книги об индейцах. Впрочем, это известно не только из книг. Так же делал и дедушка, хотя он никогда не читал этой книги об индейцах. Над костром висел котелок, черный от копоти. В нем варилась уха из окуня.

Наступила ночь. Поднялся туман и скрыл островок и корпуса шхун и ботов. Хотя мы не верили в чертов­щину – в русалок и водяных – и спать нам еще не хо­телось, все же обследование кладбища было отложено до утра.

Сказать по правде, вечер нагнал какую-то непонят­ную тоску. Как славно бы теперь спать дома. Мысль о кладе казалась смешной. И уж совсем глупой пред­ставлялась теперь затея остаться здесь жить. Как могла прийти в голову Косте такая чепуха! Мы съели уху из окуня и остатки сухарей. Что же делать дальше?

Я знал, что Костя тоже думает об этом. Но оба мы не хотели признаться друг другу в своей слабости.

Следуя поговорке "утро вечера мудренее", мы молча улеглись спать.

В палатке стоял полумрак. Через многочисленные дырочки ветхого паруса заглядывала бледная ночь. Тя­нуло холодом. Не спалось. Лежать было скучно.

Я взглянул на Костю. Он тоже не спал. Его широко раскрытые глаза смотрели вверх.

– Скучно, Костя. Тебе хочется домой?

– Нисколечко, – ответил Костя. – Я мог бы здесь десять лет прожить.

– А я мог бы сто лет прожить!

– А я двести!

– А я триста!

– А я пятьсот!

– А я целую тысячу!..

Постепенно усталость начинала одолевать меня. Сквозь сладкую дремоту я слышал тихий голос Кости, а отвечать уже не хотел и не мог.

…Пробуждение было странным. Вначале я никак не мог сообразить, почему я сплю в одежде. Утро сейчас или вечер? Почему одному плечу жарко, а другому про­хладно? Наконец, почему одеяло у меня такое жесткое и нет у него конца-края?

Во сне я видел елку, увешанную сладкими медовы­ми пряниками…

Над головой весело прощебетала птичка. Под одея­ло подполз горьковатый, но приятный дымок от костра.

И тут я все вспомнил. Это не одеяло, а парус; наша палатка рухнула, когда мы спали. Левому плечу на сы­рой земле было холодно. Правое плечо через парусину пригревало солнце. Было не утро, а полдень.

Кости рядом не оказалось. Он хлопотал у костра, раскалывая топором обломки корабельных досок. На таганах, объятые высоким пламенем костра, висели ко­телок и чайник.

Вид у моего приятеля был серьезный, самый заправ­ский вид работающего моряка. Босой Костя то и дело поддергивал штаны, закатанные под коленями.

Я вылез из под паруса и подошел к костру. От вче­рашней грусти не осталось и следа.

Высоко над бухтой качались чайки. Зелень деревьев и травы на солнце была яркой, как на картинах. Лас­точки с невероятной быстротой стригли пространство между берегами.

Там, где река поворачивала, в желтом обрыве высу­шенного солнцем берега чернели отверстия – гнезда ласточек. Обрыв напоминал географическую карту бес­численные узкие трещины – реки, черные кружки гнезд ласточек – города.

Вода была самая малая. Бухта зеленела травой шолей и осокой, и широкими листьями балаболки. Хорошо, уютно и тихо было на корабельном кладбище. Во вся­ком случае, если не десять лет, то несколько дней про­жить здесь – немалое удовольствие! Но тут я вспом­нил о том, что есть нам сегодня нечего. И тоска снова овладела мной, рассеяв лучезарные мысли.

Не замечая меня, Костя разговаривал сам с собой. Он командовал котелком и чайником, да так громко и грозно, словно в его подчинении находился экипаж во­енного крейсера.

– К чему тебе столько кипятку? – спросил я.

– Баню хочу устроить зайцам и медведям. Надо же зверюгам помыться…

Но тут Костя запустил руку в ведро, стоявшее в те­ни кустарника, и вытащил за жабры серебристую крас­ноглазую сорогу.

Так вот зачем нужен кипяток! Сегодня на завтрак у нас будет уха.

Я похвалил друга, а Костя в это время, торжествуя. вытащил из ведра большеротую упрямую щуку. В ней было по меньшей мере фунтов пять. Кроме того, в вед­ре плавали два фунтовых язя, два окуня и кое-какая мелочь – ерши, подъязки, сорожки.

Рано утром, страдая бессонницей, как говорил он сам и как обычно говорят бывалые, пожилые люди, Костя вышел из палатки. Ему пришла мысль половить рыбу. С борта "Молнии" он закинул удочки, а с обры­вистого берега опустил донницы и жерлицы, наживив на них мелкую рыбешку.

Разумеется, на рыбалке с дедом я видывал и поболь­ше добычи, но никогда мне еще не приходилось так ра­доваться рыбацкому счастью. Было только досадно, что поймал рыбу Костя, а я в это время спал.

Завтрак у нас был богатейший. Не хватало лишь хлеба, но мы привыкли дома сидеть без хлеба по не­скольку дней. Зато соли было вдоволь – мы насобира­ли ее на пристани в гавани за день до отплытия в экс­педицию. Там во время погрузки рассыпали мешок.

Позавтракав, мы столкнули шлюпку на воду и от­правились осматривать заброшенные суда. Хороший сон, сытный завтрак и теплый солнечный день подбодрили нас. Мы не сомневались, что найдем клад.