Мне не хотелось встречаться с ним, и я отправился в гостиницу тоже смотреть футбол.
На другой день, выйдя из машины в аэропорту, я вдруг увидел стоявшего ко мне спиной Гошу. Я сразу узнал его по сухопарой фигуре, по седоватым вьющимся волосам. Он изучал красочно оформленные инструкции для авиапассажиров.
Я не успел подойти к нему, Гоша обернулся сам.
- Здорово, земеля! - протянул он обе руки, улыбаясь во все лицо. - Ох и спешил я! Уедешь, думаю, а я и не спросил, как тебя звать…
- Земеля, - засмеялся я.
- Нет, я серьезно, я хочу записать, - и он торопливо зашарил по карманам, отыскивая, наверно, карандаш. Нашел и на мятой папиросной пачке записал мое имя и домашний адрес. Записывал Гоша с таким усердием, переспрашивая и уточняя, что можно было подумать, заполняет он бог весть какую важную бумагу…
- А я - Георгий Иванович Поздняков, - назвался он и опять, как при первой встрече, крепко-крепко пожал мне руку.
- Вот так-то лучше, познакомились наконец, клепать-колотить! - весело подытожил я.
- Послушай, ведь я не один! - спохватился Георгий.
И только он так сказал, сзади - я это почувствовал - кто-то вытянулся на цыпочках и маленькими теплыми ладошками прикрыл мне глаза.
- Угадайте!
- ?
- Угадайте!
- Ну, ну… Петька! - притворно сказал я.
И тут Катька выпорхнула из-за спины, счастливым колокольчиком рассыпала смех, показав заметно подросший за две недели новый зуб.
- А вот не угадали! Это - я!
- Ты все еще сердишься на меня?
- Нет, не сержусь. Дядя Гоша мне все рассказал. Я знаю, вы тоже не любите того дедушку. У-у, бармалей! - округлила она глаза.
Я зарегистрировал билет, до выхода к самолету оставалось еще несколько минут, и мы присели на диване.
- Вспомнил я того толкача-то, - неожиданно сказал Георгий. - Самохвалов его фамилия. Опять приволокся с рыбой - иди продавай. Сам, жук, боится. Сейчас контроль знаешь как шерстит! Отшил я его и предупредил: придешь, говорю, еще - во получишь! И кулак показал. Все, с ворюгами завязано! Хватит с меня!
- Ну, а с работой как? Ездил-то куда?
- Ай! - завертел Георгий руками. Чувствовалось, неинтересно ему об этом говорить, не получилось, видать. - Пока буду на водокачке. Может, пакгаузы возьмусь мыть, тогда полторы ставки пойдет. Пока здесь, - повторил он уныло.
Направляясь к самолету, я в последний раз обернулся. Катя, прикрыв ладонью глаза, смотрела на малиновое в этот вечерний час, как бы подернутое дымкой солнце. Опять, видно, что-то будет с погодой, и юная северянка, зная это, беспокоилась за меня, за мой своевременный вылет. Я крикнул:
- Солнце красно поутру - моряку не по нутру!
И с удивлением услышал в ответ:
- Солнце красно с вечера - моряку бояться нечего!..
Вместо эпилога
Через два месяца я получил от Георгия большое письмо. Вот его текст с сохранением стиля и некоторыми вынужденными сокращениями.
"Дорогой друг Леонид! Спешу сообщить тебе о своем положении.
Работаю я сейчас на буровой Р-7 в бригаде Виктора Терехова. Они тебя знают, передают привет.
Работаю я подсобником по третьему разряду, слесарю заодно, иногда, где потребуется, за сварку берусь, а неделю стоял за верхового - он ногу ушиб, не мог наверху работать. Все идет нормально, потому что в бригаде хорошие ребята, где что не знаю - подскажут, не умею - научат. Правда, Терехов не дает передыху, гоняет за технику безопасности (один раз без каски увидел - что было!), но все равно не обидно, потому что работают так все. Да и грех не работать при таком заработке.
А пригласил меня на буровую сам Терехов, спасибо ему. Зашел в выходной ко мне на водокачку, показывай, говорит, документы. Ну, я то да се, трудовая книжка, говорю, у меня не в порядке, а он все равно - давай. Посмотрел и говорит: "За что схлопотал?" Я и рассказал все, как тебе тогда. Ну ладно, говорит, увольняйся и приходи ко мне. Приму с испытательным сроком. Только запомни, говорит, чуть что - выгоним с треском и еще одну статью впишем. Я запомнил, работаю как надо…
…В общем, живу я сейчас хорошо, хоть и устаю здорово. Главное, совесть чистая стала. Как будто штукатурка какая с меня слетела. Слепня слепней был… Жене написал письмо, извинился перед ней. Должна ведь, наверно, простить дурака, все же муж ей и дочка у нас. Вот о дочке думаю каждый день… С последней получки отправил подарок - шубку меховую, жене тоже кое-что.
А "шкипер"-то тот, старик-то изменник, исчез куда-то. Некоторые говорят - утопился. Может, так оно и есть. Кто против людей, против народа пошел - добром не кончит…
А Катька уехала в пионерлагерь в Крым. Их много уехало, и Терехова сын в той же группе. Сам он не пошел в отпуск, потому что в нашей бригаде наступает самая ответственная работа. Очень осторожно проходим последние метры. Уже был выброс конденсата, а это значит - нефть рядом…"
Вот и конец моей северной повести, истории одной поездки в заполярный город на обских берегах.
ПАРМА
Серафиму Амвросиевичу Борковскому - педагогу
1
…Нина вдруг очнулась. Она только что во сне ловила яркую бабочку, долго гонялась за ней по солнечному лугу и вот схватила за пламенеющие крылья. Схватила и бросила: крылья были обжигающе холодны…
Приподнялась на полу, растерянно огляделась:
- Ой, да тут вода натекла!
В полутьме матово белело запотевшее окно. На противоположной стене от рамы перекрещенным квадратом отпечаталась тень. За окном светлело, а в избушке было мрачно и копотно, как в чулане.
На нарах, на полу, зябко завернувшись в одеяла и телогрейки, спали ребята. Пол мокрый, у железной печурки скопилась вода…
Нина вскочила, взглянула на часы Василия Терентьевича, висевшие на косяке: без четверти шесть. Казалось, только сейчас она прилегла для того, чтобы поймать эту бабочку, а прошло уже пять часов.
"Ну и здорово мы спали! Это с одежды столько воды… Замерзли, наверно, все?"
На узких нарах голова к голове - рядом не уместиться - лежат долговязый Витя Пенкин и маленький, круглый, как калач, Миша. Витя, сонный, стащил с него короткое сырое одеяло, и Миша весь скорчился от холода, подтянул колени к самому подбородку. На других нарах, тоже голова к голове, спят Наташа и Валя. Вот и весь "плацкарт", всего на четверых.
Конечно, на нарах могла бы спать и Нина: это для девочек Василий Терентьевич оборудовал "плацкарт", но Нина сама уступила место Вите. И даже не уступила, а так получилось: ночью, после работы, он присел на нары отдохнуть и заснул. Нина не стала Витю будить - осторожно сунула ему под голову рюкзак и укрыла одеялом. Пускай спит. А Миша Калач забрался на нары уже позднее. Его от Витьки ни днем ни ночью веревкой не оттащишь.
На полу тоже спали ребята, вповалку, где попало. Ближе к окну лежали два Гриши и Петя, дальше остальные. А остальные - ни много ни мало двадцать два человека - из далекого поселка Кедрачи.
- Ой, ведь и Петька на мокром лежит! - испугалась Нина, схватила Петю за оттопыренный ворот ватника и, тяжелого, обвислого, волоком оттащила к нарам. Спит Петька так крепко, что в колокол бей - не добудишься? "А? Что?" - бормочет он, невидящими глазами окидывает стены и снова засыпает.
Среди спящих нет лишь Василия Терентьевича. Только сейчас Нина это заметила.
Переступая через ребят, прошла к порогу, резким толчком открыла дверь. Низкую, тяжеленную, ее просто так, взявшись за скобу, не отворишь. Влажный холод упруго обдал лицо. Слепящая снежная белизна резанула по глазам, и свежий воздух защекотал в горле, будто Нина глотнула родниковой воды.
Щурясь от света, она звонко крикнула в сторону скотного сарая:
- Василь Терентьевич, вы та-ам?
Никто не отозвался.
Сарай и так едва виднелся - стоял под угором, низкий, покосившийся, прикрытый лапами елового подлесья. А теперь все сровняло снегом и не поймешь - то ли сарай там, то ли сугроб? В нем - застигнутые бедой телята. А беда случилась нешуточная: три ночи кряду валил снег. Это в июне-то!
- Василий Терентьевич! - еще раз крикнула Нина и, не дожидаясь ответа, побежала.
Ноги грузли в мокром снегу. Ступишь - дыра остается, такой он плотный да вязкий. Если бы не на горе, то, наверно, была бы уже под снегом вода.
Возле прясел Нина остановилась и тут увидела, что ворота сарая настежь распахнуты и от них на выпасы ведет черный, словно выпаханный след ушедшего стада.
"Да неуж Василь Терентьевич один угнал телушек?!"
Нина всплеснула руками и помчалась обратно к домику, сильно дернув на себя дверь, громко крикнула с порога:
- Вы, засони! Вставайте!
Первым проснулся Витя Пенкин, сел на нарах, бессмысленно вытаращив глаза. Заворочались Наташа и Валя, чмокнул губами Миша Калач. Пружинисто подпрыгнул и суматошно завертелся подвижный Гриша-младший, а Гриша-старший встал не быстро - он никогда не спешил.
Очнувшийся Петя вслепую подполз к остывшей печке, привалился к ней спиной. "А? Что?" - с закрытыми глазами повторил он и опять уронил на грудь бессильную голову.
- Да вставайте же! - снова крикнула Нина, вбежала в избенку и начала тормошить ребят. - Василь Терентьевич давно выгнал стадо, а вы тут… Вставайте!
И ожила изба. Продрогшие ребята вскакивали с сырых лежанок, "продавали дрожжи".
- Опять "снежки" катать? - спросил Гриша-младший, все еще суетясь, мешая другим собираться.
- А ты как думал? Что тебе, взял да и растаял снег сразу? Посмотри вон, сколько его навалило!