- Поразительно! А известно, чем была вызвана страсть эрцгерцога к картографии? - спросил профессор, пытаясь направить разговор с монахом в нужное нам русло.
- Нет, это, к сожалению, неизвестно. Правда, существуют различные нелепые предположения о поисках каких-то сокровищ или чего-то в этом роде, однако лично мне все эти гипотезы кажутся не более чем чушью.
Я почувствовал, как кровь схлынула с моего лица, а на висках выступил пот. По всей вероятности, с Кассандрой и профессором произошло то же самое, потому что монах вдруг резко переменился в лице и посмотрел на нас с явно обеспокоенным видом.
- Вы себя хорошо чувствуете? - спросил он, беря профессора за руку. - Вы все вдруг так сильно побледнели…
Несколько минут спустя, оставшись в зале втроем и уже более-менее справившись с охватившим нас волнением, мы стали молча ходить по залу - каждый сам по себе. Внимательно рассматривая карты и документы, я радовался тому, что организаторы выставки побеспокоились о переводе каждой надписи и текста на каталанский, английский и испанский языки.
Поскольку рукописей здесь было превеликое множество, мы решили, что проанализируем только те из них, в которых так или иначе упоминаются тамплиеры, дальние морские путешествия и секретные карты. Конечно, при таком подходе наши шансы найти что-нибудь из того, что могло бы оказаться для нас полезным, существенно снижались, однако, если бы мы стали тщательно изучать все подряд, нам пришлось бы провести в этом зале несколько месяцев.
Я начал рассматривать экспонаты из глубины зала. Поначалу я пытался полностью прочитывать оригиналы рукописей, большинство из которых были написаны на старокаталанском языке, однако вскоре решил ограничиться быстрым просмотром, а затем и вообще стал читать только их перевод на испанский, хотя перевод этот, как я заметил, был далеко не всегда удачным.
После почти трех часов напряженного чтения, от которого у меня едва не разболелась голова, я не выдержал и обессиленно рухнул на один из стульев, стоявших у выхода из зала. Касси, увидев, что я "сдался", еле волоча ноги, подошла ко мне и плюхнулась на соседний стул. Теперь только профессор продолжал ходить от стенда к стенду со слегка очумелым видом фанатично влюбленного в свою науку историка, дорвавшегося до пожелтевших пергаментов и нарисованных от руки старинных карт.
- Ты помнишь, что сказал монах о выставленных здесь экспонатах? - через некоторое время спросила меня Кассандра, которая вдруг оживилась и устремила свой взор куда-то вглубь зала.
- Да. Он сказал, что они размещены здесь в зависимости от их значимости.
- Нет, Улисс, - покачала головой Кассандра, - не в зависимости от их значимости, а в зависимости от того значения, которое придавал каждому из них эрцгерцог.
- Да, ты права. Ну и что из этого?
- А ты помнишь, что, по словам монаха, больше всего интересовало Луиса Сальвадора?
- Картография?
- Да, именно она. А почему? - снова спросила Кассандра, все еще глядя куда-то вглубь зала.
- Может, потому что он, как и мы, хотел разыскать сокровища тамплиеров?
- Именно эта мысль мне и пришла сейчас в голову. Стало быть… - Кассандра не договорила, предоставляя мне возможность сделать это за нее.
- …стало быть, экспонат, занимающий главное место на этой выставке, был - с точки зрения эрцгерцога - в наибольшей степени связан с сокровищами тамплиеров, - сказал я, еще не понимая до конца смысла произносимых мною слов.
Кассандра подняла руку и ткнула пальцем, указывая на что-то. Проследив за ее рукой, я увидел небольшой стенд, находившийся в самом центре выставочного зала.
- Кто-нибудь из вас смотрел на содержимое вон того стенда? - громко спросила она, тем самым спровоцировав профессора немедленно подойти к указанному ею стенду. - По-моему, именно он занимает главное место на этой выставке.
19
- Ну и что вы о нем думаете, профессор? - спросила Кассандра.
- Странный документ, - ответил профессор, не отрывая взгляда от лежащего под стеклом пергамента. - Я не понимаю его смысла.
- В нем нет никаких упоминаний ни о сокровищах, ни о важных открытиях, ни даже о картографии, - вздохнула Касси. - Это всего лишь завещание.
- Кроме того, это завещание было составлено в 1432 году, то есть примерно через столетие после смерти Раймунда Луллия. Мне даже непонятно, с какой стати оно вообще оказалось на этой выставке.
Хотя я два раза прочитал перевод документа и тоже ничего не понял, внутренний голос подсказывал мне, что в нем заключен какой-то скрытый смысл. Завещание датировалось июлем 1432 года, было заверено нотариусом и подписано неким Хайме Рибесом, о котором никто из нас троих никогда раньше ничего слышал. Однако документ этот находился в самом центре зала, и десятки других рукописей, выставленных на соседних стендах, казались всего лишь маленькими планетами-спутниками, вращающимися вокруг гораздо более крупной планеты. Завещание было написано на португальском языке и гласило о передаче по наследству имущества и различных прав некоему бенефициару, по-видимому ребенку и, скорее всего, мальчику. Единственное, что имело в нем, как мне показалось, хоть какое-то отношение к картографии, так это упоминание о Крескесе, создателе того самого Каталанского атласа, которым я несколько часов назад любовался в кабинете Луиса Медины. Подписавший завещание Хайме Рибес упоминал Крескеса в каком-то странном контексте, представлявшем собой что-то вроде стишка-загадки, размещенного в самом конце завещания:
Fugin l’alumne del magistro
Arribà a las més humild vila
E sota la yum d’en petit Cresques
Guardà el camí del Brau
A la negra Allexandría.
- Это написано не на португальском, - сказал я, нарушая воцарившееся было молчание, - а на старокаталанском.
- Что вполне логично, потому что Хайме Рибес, вероятно, был каталонцем, - заметил профессор. - Но почему тогда весь остальной текст написан на португальском? Вот этого я не понимаю.
- Мне кажется, что если в этом документе и есть что-то интересное для нас, то оно заключено в самом его конце, а именно в этих пяти строчках, - вмешалась Кассандра. - Во-первых, они слишком сложны для понимания, чтобы быть детской загадкой, а во-вторых, в них есть упоминание о Крескесе, и это наталкивает меня на мысль, что здесь есть какой-то подтекст.
- Вполне можно допустить, что именно так считал и человек, собравший эту коллекцию, - сказал я, - иначе данная рукопись не находилась бы сейчас в центре зала. Кроме того, уже сам факт, что этот документ явно отличается от других экспонатов, свидетельствует о том, что он имеет какое-то особое значение.
- "Убегая от учителя, ученик… - начал читать перевод рукописи профессор Кастильо, делая паузы между строчками, - прибыл в самый убогий город… и под светом маленького Крескеса… сберег путь Быка… в черной Александрии".
Затем он поднял глаза и, посмотрев на нас с Кассандрой, спросил:
- Вам это о чем-нибудь говорит?
Получив в ответ лишь наше гробовое молчание, он вздохнул и снова склонился над стендом.
- Мне кажется, - сказала Касси, зевая и потягиваясь, - что если эрцгерцог действительно изучал этот документ много-много лет и, насколько нам известно, так и не сумел его расшифровать, а значит, не смог добраться до сокровищ, то нам вряд ли удастся разгадать смысл данных строк за те полчаса, которые имеются в нашем распоряжении. - Она снова зевнула и добавила: - Тем более что мы устали и умираем от голода.
- Ты абсолютна права, моя дорогая, - согласился профессор. - Нам лучше возвратиться в гостиницу. Мы можем приехать сюда завтра и поразмыслить над этой загадкой уже на свежую голову.
- Возможно, в этом не будет необходимости, - сказал я и, отвечая на немой вопрос, читавшийся во взглядах Кассандры и профессора, которые тут же уставились на меня, пояснил: - Думаю, у них здесь должны быть копии всех документов. Давайте еще разок воспользуемся авторитетом Луиса Медины и попросим монаха дать нам кое-какие копии.
В этот самый момент, словно бы нас подслушивали, раздался голос монаха:
- Вы нашли то, что искали?
- Возможно, что и нашли, - ответил я, поворачиваясь. - Нам хотелось бы знать, нет ли у вас тут копий выставленных на стендах документов.
- Конечно, есть. Оригиналы представляют собой слишком большую ценность, и мы работаем не с ними, а с их копиями.
- А… а нельзя ли взять у вас копии кое-каких рукописей, чтобы мы могли их более внимательно изучить?
- Боюсь, что это невозможно. Выносить копии выставленных здесь документов за пределы монастыря запрещено. Такое условие поставили нам потомки эрцгерцога.
- Даже одну-единственную копию?
- Даже одну-единственную копию. Мне жаль, но таковы действующие здесь правила, - сказал монах и, словно оправдываясь, добавил: - Эти правила установили не мы, и даже сеньор Медина не может их изменить. Чтобы более подробно ознакомиться с содержанием того или иного из представленных здесь документов, вам необходимо приехать сюда, на выставку.
- Мне непонятен смысл подобных ограничений… Впрочем… А не могли бы вы дать нам пару карандашей и бумагу?
Касси и я стали переписывать завещание - а точнее, его перевод на каталанский и испанский языки - на листки бумаги, которые нам дал монах. Я тешил себя надеждой, что если мы позже, в спокойной обстановке и без спешки, изучим этот текст, то сможем хоть в какой-то степени понять его смысл. Профессор Кастильо тем временем разговаривал с монахом, которого звали Франсиско, о богатстве и значении представленной здесь коллекции.
- Я вижу, вас заинтересовало завещание Хайме Рибеса.