Она, эта странная босоногая леди с золотистыми волосами, рассыпавшимися волнами по плечам и спине, замедлила шаги, остановилась. И, наконец, словно не владея собой, рванулась к Энни, простирая вперед к нашей спутнице прекрасные, нежные, белые руки, до самых плечей покрытые браслетами.
Что-то, какие-то слова она крикнула. Но я не разобрал и не запомнил, тем более, что в то же мгновенье десятки рук потянулись к этой женщине, и через мгновение толпа скрыла ее от наших взоров. Я поглядел на Энни. Девушка стояла, широко раскрыв глаза, рассеянно и болезненно улыбаясь. По временам она подносила руку ко лбу и шептала:
- Я это знала. Я это видела…
Потом зал опустел или почти опустел: осталось всего несколько субъектов с прямыми саблями в руках и стальными шапками на головах. Это, должно быть, были те самые "люди меча", о которых говорили Максу наши первые знакомцы. Кроме них, на ступенях помоста, на котором воздвигалась бронзово-красная фигура улыбающейся леди в очень недостаточном с точки зрения христианина костюме, находилась еще группа из семи пожилых джентльменов. Все важные, солидные, все седобородые, со степенными, медленными движениями, с тихой неторопливой речью.
Нас всех четырех подвели к этим господам, и что мне бросилось в глаза, - это было то обстоятельство, что на лбу каждого из них красовался странный огненно-красный знак, словно лезвие копья, обращенное острием вверх или, правильнее, словно пламя сальной свечи, огненный язычок.
И опять я вспомнил, как Макс бормотал о каких-то "мужах огня".
Несколько минут эти джентльмены оглядывали нас, словно, прости Господи, никогда невиданных зверей. Признаюсь, я испытывал очень странное впечатление, стоя под этими пронизывающими, проникающими в самую душу взорами. И мне страшно хотелось, чтобы осмотр кончился возможно скорее.
Наконец один из седобородых, сделав плавный жест рукой, заговорил. Разумеется, мы не понимали ни слова, то есть я, Падди и Энни. Но Макс понимал все, почти до последнего слова, и он переводил нам остальным, что говорилось. Для того, чтобы не путать рассказ, я предпочту впредь все переговоры, которые велись от нашего имени с Максом, передавать так, как будто бы я сам понимал, сам отвечал: ведь это не имеет значения, а между тем я ведь, признаться, начинаю уже уставать. Ведь, поди, рассказываю я вам нашу историю добрых три или четыре часа, и меня начинает сламывать усталость. Знаете, мы, звероловы, слоняющиеся по целым месяцам и годам в ледяных пустынях, как-то разучаемся и говорить по-человечески. Так что, когда попадешь, например, как я сегодня, в поселок, факторию или форт, видишь себя окруженным несметной толпой людей в несколько десятков человек, то как-то жутко себя чувствуешь. Кругом говорят, говорят, говорят. А ты сидишь и думаешь: и как это у людей языки не распухнут?
Но это так, между прочим. Итак, значит, между нами и седобородыми джентльменами начались переговоры. Я видел, как два из опрашивавших нас записывали почти каждое наше слово.
- Кто вы? - спрашивали нас.
- Мы - люди, канадские охотники. Один немец, другой ирландец, третий чистокровный канадец.
- Что за женщина с вами?
- Эскимосская девушка. Моя невеста! - ответил Макс.
- Зачем вы пришли сюда?
- Мы пришли случайно. Никто в мире не подозревает о том, что так далеко на севере, почти у полюса, существует большое поселение, культурный город.
Дальше Макс бегло рассказал, как, собственно, мы попали сюда, и так как вам, джентльмены, вся предшествующая история уже известна, то я считаю лишним повторять ее.
Замечу только, что рассказ Макса был выслушан с большим вниманием и, насколько я понял, с столь же большим недоверием.
- Почему эти люди, - задал <вопрос> допросчик, обращаясь к нам и поочередно касаясь правого плеча каждого из нас, включая и Энни, - почему эти люди молчат?
- Потому что, - ответил Макс, - они не знают того языка, на котором говорите вы.
- Ты этим хочешь сказать, что будто бы существуют какие-то другие языки, кроме "речи людей света"?
- Да. Их очень много.
- Это - ложь!
- Это - правда!
- Это - наглая ложь! - уже угрожающим тоном повторил допросчик. - Все отлично знают, что люди все люди мира говорят на нашем языке. Те существа, которые не владеют нашей речью, это не люди.
- А кто же они?
Допрашивающий нас старик как будто смутился, он бросил несколько беглых слов скороговоркой к остальным членам этой почтеннейшей компании, те, в свою очередь, переглянулись смущенно.
- Оставим этот вопрос! - сказал допросчик. - Что ты лжешь, ясно из того: ты - товарищ пришедших с тобою существ, такой же, как они. Но ты, однако, говоришь по-нашему, хотя и с ошибками, тогда как они не говорят. Но оставим этот вопрос! Совет семи, священного числа, спрашивает тебя: как ты, "вернувшийся из ушедших в безумии", решился преступить вечный, неизменный "закон земли", закон "первых семи"?
- Я не знаю "закона земли". Я в первый раз слышу о "законе семи", - ответил смущенно Макс.
- Ты опять лжешь! - гневно воскликнул допросчик.
- Все знают этот закон, потому что каждый, кто говорит на языке "людей света", достигнув семи лет, будь он мужеского пола или женского, подвергается испытанию в знаний основных законов мира, и если он этих законов не знает, его постигает смерть.
- Я не подвергался испытанно. Я не знаю ваших зако-нов. И было бы несправедливо упрекать или наказывать меня за это. Не забывайте, я - чужеземец!
- Ты - один из ушедших, обещавших не возвращаться, и ты вернулся.
- Не понимаю!
- Скажи ему "закон земли" и "закон семи"! - прозвучал из прислушивавшейся к переговорам группы чей-то глухой голос.
Допросчик приостановился, сосредоточился. Потом стал произносить, как будто читая по невидимому списку, нараспев:
- На камне, на металле, на дереве, в сердцах, в душах всякого разумного существа, младенца и старца, девы и мужа, сильного и мудрого, воина, рабочего, жреца.
В громе молнии, рассекающей завесу туч, в рокоте волн, в молчании земли.
Когда лучезарное солнце ходит по небу и шесть месяцев длится один день, и когда умирает солнце и шесть месяцев длится ночь.
Отныне и до скончания века и раньше, когда не было холода, и земля была пышным садом.
Вечный, неизменный "закон земли".
Кто глаголет, что есть другие страны, кроме земель "людей света", грешен и подлежит смертной казни. Смерть!
Кто подговаривает других покинуть землю "людей света", тот дважды грешен и подлежит казни. Смерть!
Кто покинул землю "детей света" и увел с собою близких своих, и рабов своих, и домашних животных своих, проклятье на главе его, проклятье на главах потомков его, и гибель всем близким, всем чадам и домочадцам, всем рабам его, всему имуществу его. Проклятие!
Кто, соблазненный первым грешником Ту-Валом, зачарованный льстивыми и лживыми речами его, ушел из страны нашей, страны света, и потом, убоясь трудности пути и поняв безумие свое, вернулся в землю "людей света", тот трижды грешен, и тому смерть. Таковы законы "закон земли", "закон первых семи", закон жизни, закон смерти. Так ли я сказал, о, старшие братья, о, мудрые, число которых - священное число - семь?
Остальные седобородые джентльмены, как автоматы, склонились до земли одновременно, коснулись вытянутыми пальцами каменной плиты у ног статуи и ответили хором:
- Таков закон земли, закон семи, закон жизни, закон смерти!
Страшно волновавшийся Макс почти закричал:
- Я не уходил. Это вздор! Вы не понимаете ничего, но я заставлю вас понять. Слышите вы? Я - "муж меча", как вы это называете. Офицер службы его величества, короля Пруссии, императора Германии. Я не уходил, я не возвратился к вам. Слышите вы это? И вы не имеете права судить меня. Да! И меня и моих спутников, потому что мы не имели представления о ваших идиотских законах. И мы думали, что мы идем к цивилизованным, к культурным людям, а не к каким-то дикарям, какими являетесь вы, хотя вы знаете у потребление электричества и один Бог ведает еще каких вещей…
- Совет семи "мужей огня" решит по справедливости вашу участь! - отозвался допросчик. - Теперь скажите, чего вы хотите?
- Мы умираем от истощения. Мы голодны. Кровь почти застыла в наших жилах! - ответил Макс. - Дайте нам кров.
- Да будет! - отозвался хор из семи "мужей огня".
- Накормите нас! - продолжал Макс.
- Да будет! - ответил хор.
Макс хотел сказать еще что-то, но "мужи меча" уже окружили нас и повели куда-то. Я оглянулся и увидел, что "мужи огня" распростерлись ниц на холодном каменном полу перед своею каменной богиней, глядевшей на них и на нас узкими и раскосыми мертвыми очами с загадочной улыбкой на чувственных устах.
Было бы весьма естественным, если бы переговоры Макса Грубера с "советом семи", принимавшие явно неблагоприятный для нас характер, взволновали нас до глубины души. Но на самом деле этого не было: сказать по совести, все пережитое нами до этого момента - усталость, голод, внезапно вспыхнувшая надежда на спасение, само чудесное видение фантастического города, наконец то, что мы наблюдали в храме, - все это было, как говорится, сверх человеческих сил. Как-то не укладывалось оно в душе утомленной, заполненной предшествующими впечатлениями.
Я лично, например, умом сознавал, что как ни верти, как ни крути, а ведь эти самые седобородые джентльмены довольно ясно высказали, что они считают нас всех, включая и Макса, за существа, подлежащие уничтожению.