На следующий день Брюса перевели в камеру. Хлюпик уже поджидал соседа, у него нашлась добрая весть: Молот повинился, больше сюда не полезет, ему понравился Сарджент и не понравилось, как Барселонец расправился с карточкой девушки. Молот был набожен и старался бить только негодяев; его часто вводили в заблуждение, и после он переживал, поняв, что его снова надули.
Через несколько дней, когда боль прошла и картина драки вырисовалась четче, Сарджент припомнил, что больше досталось Хлюпику: или оттого, что он ожесточеннее сопротивлялся, или Барселонец и его люди щадили Брюса; он не забыл, что его старались не бить в грудь, будто знали о бедах с легкими, и только саданули по лицу, оставив, скорее, броские синяки, чем причинив ощутимый урон.
Похоже, после драки Одноглазый проникся к их камере симпатией. Он устроил Хлюпика разносить чтиво. Работа в заключении была привилегией, и Хлюпик неумело поблагодарил, процедив сквозь зубы, что всю жизнь мечтал полировать Бродвей, то есть таскаться по коридорам с газетами, журналами и книгами из библиотеки, а сам выскочил из камеры, лопаясь от радости.
Перед ужином в пятницу Одноглазый шепнул Брюсу, что того хочет видеть один человек. В столовой Хорхе Носарь посмотрел сквозь Сарджента, будто видел его впервые, и зло чиркнул по Хлюпику: из-за его кулаков бровь Барселонца навечно взметнулась вверх, как у привередливой красавицы.
За час до отбоя Одноглазый повел Брюса по переходам в другое крыло - там прятался блок смертников, они и гуляли одни в собственном дворе, отгороженном от общего глухой стеной. В конце гулкого коридора Одноглазый передал Сарджента другому надзирателю, тот обыскал Брюса.
О таких апартаментах в тюрьмах Сарджент только слышал - нечто вроде квартиры; телохранитель на пороге пропустил его в гостиную: мягкие ковры, цветы, телевизор, стол уставлен блюдами. Навстречу Сардженту поднялся седой человек с прямым пробором и щеткой жестких усов, похожий на владетельного лорда, только что вернувшегося из скаковой конюшни.
Брюс знал, что в этой тюрьме отбывает срок всесильный Лоретти, но не думал, что увидит его. Сначала Лоретти приговорили к смерти, но приговор очень долго не приводили в исполнение, и, как судачили во всех блоках, пожизненное ему обеспечено: откупился!
Лоретти не скрывал, что ему приятно потрясение Сарджента. Хозяин камеры-дворца дотронулся до пробора и сделал гостеприимный жест. Брюс сел. Трудно поверить, что за непроницаемыми стенами в угрюмых помещениях, начиненных сигнальными системами и электроникой оповещения, оружейными арсеналами и складами газов, со всех сторон утыканных сторожевыми вышками с мощными прожекторами, может укрываться такое… даже слова не подберешь, не оазис, не тихий уголок, а кусок другого мира, вырванный из совсем иной жизни и приживленный топорно, но намертво.
- Говорят, вы работали в полиции… - Лоретти придвинул к Сардженту сразу три тарелки и стал накладывать снедь, ухаживая за Брюсом, перехватывая его взгляды, стараясь предвосхитить любое желание, как опытный обольститель, расставляющий сети невинному созданию. Сам Лоретти не притронулся к еде, и Сарджент неловко запихивал в рот лакомые куски, боясь встретиться с насмешливыми глазами. Когда Сарджент закончил трапезу, Лоретти рассмеялся:
- Так хочется сделать кому-то приятное. Люди давно забыли: самое восхитительное - угождать другому, по доброй воле, разумеется.
Сарджент вытер руки льняной салфеткой. "Как в дорогущем ресторане, - мелькнуло у него. - О чем говорить? И зачем его позвали? Не для того же, чтобы он проглотил деликатесы и полюбовался, как недурно обустроился мистер Лоретти".
- Вы, наверное, прикидываете, зачем вас пригласили? - Лоретти запахнулся полами пурпурного бархатного халата, отороченного витым шнуром, усмехнулся в усы.
Наступило молчание.
Сарджент знал этот прием: один внезапно умолкает, а другому, если у него нервы послабее, приходится ломать голову, о чем же говорить, и тогда можно выдать себя неудачно оброненной фразой.
Лоретти раскрутил висячий конец пояса с помпоном:
- Не ломайте голову, Сарджент, я пригласил вас просто так. Нормальных людей не так уж много…
Брюс мысленно возвратился к гибели безумного Кэлвина, нелепой и тягостной, и упоминание о нормальных отчего-то насторожило его, ранило, будто как раз нормальные виноваты в том, что погибают не приспособившиеся к тому, что творится кругом.
- Часто поговорить не с кем. - Лоретти опустился в кресло.
Брюс елозил на стуле, пытался взять себя в руки, думал, что все происходящее - дурацкий спектакль, как те, о которых пишет в своих статьях Дайна, что так не может быть: и этот стол, заставленный непочатыми блюдами, и хозяин с его кардинальскими сединами и манерами властелина, а в десятке-другом ярдов отсюда набивает марихуаной сигареты Молот и Хорхе Носарь втолковывает своим людям, отчего они должны слушать его беспрекословно.
Неожиданно Лоретти рассказал, что приглашает к себе обжор из всех блоков, смотрит, как они трескают, и получает от этого удовольствие; то, как человек ест, многое говорит о нем, и еще что-то тарахтел Лоретти, перемежая слова хохотом, жестами, выразительной мимикой подвижного лица.
Лоретти резко поднялся, отщипнул виноградину, медленно прожевал:
- Сарджент, вы мне нравитесь. Я слышал, вы отличный стрелок. Здесь есть возможность побаловаться в офицерском тире, вы меня потренируете. И еще. Говорят, у вас тут были неприятности? Больше не будет. Если кто-нибудь, на ваш взгляд, стал слишком велик для своих тапочек, - от монументальности Лоретти не осталось и следа, он перешел на примитивный уголовный жаргон, - скажите мне. Я имею в виду не только здешних клиентов, но и охранников. У вас, Сарджент, должно быть хорошее настроение. Постоянно. Во-первых, потому, что вы мне по душе, во-вторых, потому, что займетесь моей левой, правой я и сам владею недурно. Все.
Лоретти хлопнул ладонями по коленям, давая понять, что встреча подошла к концу. Брюс поднялся. Сейчас он наконец уяснил себе: Лоретти - прирожденный комедиант, и любое общение для него зарядка, бодрящая, придающая тусклой жизни недостающее напряжение.
- Мистер Лоретти, рад был познакомиться…
- Ну, бросьте, - Лоретти сжал локоть Сарджента, - зачем так официально? Мы будем дружить… мы будем долго дружить…
При последних словах Лоретти Сарджент вспомнил предостережения Хлюпика о людях, которых властям выгодно держать в тюрьме всю жизнь; а если желания властей совпадают с устремлениями таких людей, как Лоретти, то выбраться из тюрьмы не проще, чем с того света…
Во второй раз Лоретти принял Сарджента, как старого друга.
В этот вечер Сарджент порассказал о секретах стрельбы, о своих злоключениях, об операции, об уходе из полиции и, наконец, о Майере, который так выручил его, когда свел с Бейкером, и о Кэлвине, душевнобольном и на удивление располагающем человеке, которого не уберег он, Сарджент, и теперь оказался здесь…
Лоретти слушал его внимательно. Попросил еще раз рассказать про Кэлвина и события того дня, когда Гордон застрелился в гольф-клубе, забежав за угол здания.
Лоретти вынул крохотную золоченую расческу, провел по усам, по вискам, упрятал её в карман..
- Его убили, - скучно сказал он.
- Кого? - не понял Сарджент.
Лоретти с участием наблюдал за гостем. О Брюсе столько говорили: человек-легенда, а сейчас скорчился на стуле, как провинившийся мальчик, разве подумаешь, что некогда он наводил ужас на преступников города; Лоретти проникался все большей симпатией к поверженному, его растерянность свидетельствовала, что и сильные люди забредают в тупики, и чаще, чем принято думать. Падение Сарджента примиряло Лоретти с собственным неуспехом. Оказаться в тюрьме, хоть и на царских условиях, для такого, как Лоретти, - провал; глядя на Брюса, Лоретти мог сказать себе, что все ошибаются, потерять почву под ногами может каждый в любую секунду.
Сарджент хотел бы думать, что слова об убийстве Кэлвина ему послышались, но по блуждающей улыбке Лоретти, по молчанию, длившемуся слишком долго, он понимал, что вердикт бандита прозвучал и многое изменит в жизни его, Брюса. Единственное, чего не понял Брюс, зачем его втянули в чужую игру с непонятными ему правилами, запутанную и, казалось бы, полностью лишенную смысла? Разве трудно убить человека? Господи, да это по карману студенту из семьи среднего достатка: выкладывай тысяч пять наличными и адрес жертвы.
- Не понимаю… - Сарджент болезненно-тяжело вздохнул. - Зачем? И почему я?
Лоретти забросил ногу на ногу, он думал прежде, чем ответить. Сарджент успел заметить, что Лоретти, когда речь идет всерьез, не торопится сболтнуть и не считает быстроту реакции ценнее ее точности.
Наконец он решился:
- Вы - идеальный свидетель. Вас подозревать не посмеют. Вы не представляете, как часто нужны такие. Позарез. Я читал, что вы оказались на месте преступления, - Лоретти кивнул на стеклянный столик, заваленный газетами, следовало быть в курсе всех событий на воле. - Ваши показания совпали с мнением экспертов - самоубийство. Наверное, существовали люди, которые опасались, что тронь кто вашего Кэлвина, копни его дела поглубже, и пойдет вонь… - Мафиози поднялся, пересек комнату, приволакивая левую ногу, сейчас он не играл роль, не молодился, не следил за посадкой головы, и годы вскочили ему на плечи, пригнули к полу, разрисовали лицо тенями, набросили сетку тонких морщин, будто выскальзывающих из уголков рта и бегущих по щекам к крыльям носа и по скулам к ушам. - Ваш товар - репутация! Такую репутацию, как ваша, зарабатывают десятилетиями…
- А теряют за секунды…
- Бросьте хныкать, Сарджент, что, собственно, произошло? Вас обвели вокруг пальца? Подумаешь! Знаете ли вы, сколько раз я падал и поднимался?