- Ах, Тимох, малой беды испугался, теперь большая совсем задавит!
- Чего он испугался? - спросила Варя.
- Тебя испугался. Начальников боится. А теперь река еще шибче испугает.
- Какая река?
- Дикая река. Она сейчас с горы падает. Вот-вот упадет. Как через нее перейдем? Да сиди, девка, не тормошись, мне думать надо.
От этого резкого окрика у Вари пропала вся симпатия к своему спасителю, как она только что именовала про себя Иляшева. Между тем старик снял широкий поясной ремень, перехлестнул под талию Варе и снова затянул у себя на груди. Теперь Варя была привязана к нему, а он, раздвигая руками сучья и кустарники, напролом выходил к берегу, убыстряя движение на крутых спусках. Уже слышался шум воды, бьющей по камням. В воздухе ощущалось влажное дыхание реки. Варя вытянула шею и взглянула под обрыв, по краю которого скользил Иляшев.
Она взглянула только раз и сейчас же закрыла глаза, громко охнув. Иляшев шел по отвесному карнизу, над головокружительной бездной, далеко на дне которой Варя увидела белопенную реку, кружащиеся льдины, еще огромные, только что оторвавшиеся от берега. Обоз уперся в воду. Далеко на мысу виднелся игрушечный домик, службы вокруг него, четырехугольные поля каких-то зарослей - все это было отделено бешеным потоком. Она услышала громкую ругань Иляшева, который все убыстрял свой бег, словно летел над пропастью. У нее захватило дыхание.
Когда Иляшев опустил Варю на снег, крича на Тимоха и возчиков, у нее впервые появилось сознание вины. И не потому, что все говорили о ней, сваливая на нее ответственность, а потому, что Иляшев твердо сказал:
- Если маленький упадет и расшибется, мать виновата, она его за руку должна вести.
И все замолчали, глядя на грохочущие льдины. По тому берегу реки, окликая их, шла женщина. Иляшев приложил ладони к губам и крикнул:
- Здоровы ли, Мария Семеновна?
- Мир доро́гой, здоровы, Филипп Иванович!
- В низа не ходили? Как там льды стоят?
- Не ходили, Филипп Иванович! Однако Христина говорила, что переход будет только пониже Помяненного камня. Река чисто взбесилась, вал с гор идет, камни разговаривают. Боялась Христина, не стало бы обвалов в горах.
- А где же Диковинка, что ты одна по снегу бродишь?
- Продукты повезла к товарищу Нестерову. Угадала, что обоз припоздает. "Пусть, говорит, Филипп Иванович не торопится". На неделю или на две она всего захватила.
Иляшев облегченно вздохнул и только тогда посмотрел на Варю. Варя сидела на снегу, обхватив колени руками, и, кусая губы, смотрела на темно-синие горы, что вздымались за рекой, на простоволосую женщину, кричавшую еще какие-то успокоительные слова, на чистенький отдаленный домик, над трубой которого так уютно клубился дым. Олени лежали на берегу, высунув языки. Нарты сиротливо упирались в воду острыми носами. Дымили короткие трубочки остяков, невозмутимо поплевывавших в пенные волны и ожидавших, что прикажет начальница.
И было у Вари чувство такой обиды, как будто у нее украли счастье. Она еще не понимала этого чувства, не понимала, откуда оно, но первый вопрос выдал все:
- Кто эта Диковинка?
- А лесничиха Лунина, - равнодушно ответил Иляшев.
Варя с каким-то странным испугом взглянула на девушек. Обе они одновременно отвернулись, но Варя заметила в их глазах что-то обидное для себя. Она побоялась сказать, что это жалость, не успела спросить, о чем они подумали, так как Юля вскочила на ноги и шумно заговорила о том, что теперь опоздание не страшно. Если Лунина доставила Сергею Николаевичу продукты, он продержится до их прихода. Даша стала вторить ей, но у Вари все время было такое чувство, что они чего-то недоговаривают, что в напускной их веселости таится такой же страх, как и тот, что чувствовала она сама.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Алмаз алмазом режется.
Народная пословица
1
Утром Сергей с большой обидой вспомнил слова Христины: "Не люблю счастливых".
В этом было осуждение, будто она заранее решила, что Нестеров гонится только за своим счастьем, забывая обо всем на свете. Ему хотелось разубедить ее, объяснить, что это не его счастье, а общее, что только ради этого общего счастья он и принял на себя нелегкий труд искателя.
Он стоял возле избушки, разбирая инструменты, и размышлял, как вести себя с гостьей; идти ли в избушку, где была Христина, или отправиться прямо на работу, предоставив ей уйти. Он ничем не заслуживал ее недоброжелательности и не просил ее помощи.
- Идите завтракать! - позвала Христина.
Нестеров угрюмо усмехнулся, вошел в избушку и остановился у входа. Стол был накрыт чистой салфеткой. На столе стояли две тарелки. Горки горячих пельменей дымились на них. Христина привезла их замороженными. Сколько же всякой всячины захватила она с собой!
Кипел чайник. Сергей подивился тому, как быстро и споро приготовила Христина завтрак. При всей скудости своего рациона он тратил на приготовление завтрака час. Насмешливо улыбнувшись его угрюмому виду, Христина села за стол.
- Торопитесь. Потом покажете мне разведывательные работы. Горняком я никогда не была, но ведь каждому делу можно научиться. Надо посмотреть, где вы храните ваше счастье!
Сергей отодвинул тарелку.
- Вот что, Христина, будет лучше, если вы как можно скорее уйдете домой. У каждого из нас свое дело, и каждый считает свое самым важным в жизни.
- Это верно, - задумчиво и ничуть не обижаясь, сказала она, - А ваше дело в самом деле военное?
- Военное, - подтвердил он.
- Тогда надо торопиться! Мне показалось, что это просто игра в камешки. Пойдемте скорей!
Она встала из-за стола, быстро убрала посуду, пока он возился, разбирая несложный инструмент. У него появилось неловкое ощущение, будто он перестал быть хозяином.
Когда они вышли, это ощущение усилилось. Словно рядом с ним шел строгий инспектор, от которого Сергей ждал нахлобучки, если инспектор вдруг заметит какой-то промах и ему не понравится его работа.
Христина молча оглядывала шурфы, ни о чем не расспрашивала, будто знала больше, чем он, покачала головой, когда они пришли к шурфу возле глядельца. Шурф был забит полатями в несколько уровней. Сергей перебрасывал землю в четыре приема. Ему хотелось установить в этом месте глубину россыпи. Шурф был неаккуратный, обвалились края, в стенах были норы и поднорки. Христина жестко сказала:
- Какая же это работа! Чуть земля отойдет, все и завалится. Надо вороток поставить и на нем землю поднимать.
- Но я же один, - сказал он, сердясь.
- Теперь нас двое, - так же сердито ответила Христина.
- Это не ваше дело, - сказал он.
- А чье же? Ваше? - насмешливо спросила она.
Он удивился ловкости, с какой она владела топором. Свалила тонкую сушину, укрепила концы ее на корнях, вывернутых буреломом, так что сушина легла поперек шурфа, сказала:
- Принесите веревку и мешок, будем вместе работать.
Он хотел было протестовать, но Христина сама пошла к жилью. Сергей молча посмотрел ей вслед, потом спустился в яму, где лежали инструменты. Он начал забивать уступ, когда подошла Христина и, смеясь, бросила мешок, привязанный устьем к веревке.
- Трудитесь, трудитесь, вдвоем дело веселей пойдет!
Нестеров не мог не согласиться, что дело пошло веселее. Набросав полный мешок породы, он подтягивал его на веревке вверх. Христина принимала груз и оттаскивала.
Весь день они трудились в шурфе. Сергея занимало, как Христина, приняв от него мешок и высыпав его, присаживалась на корточки и долго ковырялась в земле, перебирая галечник и крупный гравий, будто надеялась вот так, нащупав рукой, найти алмаз. И когда он сказал, что на целый кубометр выброшенной земли едва ли найдется одна десятая грамма алмаза, Христина опустила руки, села на край шурфа, удивленно глядя на него своими ясными голубыми глазами.
- Так мало?
- А вы думали?
- Тогда стоит ли…
Он понял, о чем она умолчала. Надо ли искать, мучиться, взрыхлять и перемывать тонны земли, чтобы найти один-два кристалла?
Он стоял в яме, глядя снизу вверх в лицо Христины. Вдруг ему захотелось, чтобы эта девушка загорелась той же страстью поиска, какой болен он сам. Странно, он не мог разбудить эту страсть в Варе - а ведь она геолог, ей бы и понять его, - а теперь хотел, чтобы поняла ничего не знающая девушка, для которой, в сущности, эта работа была только игрой.
Он упрямо сказал:
- В Южной Африке однажды добыли камень в шестьсот граммов. Он стоил больше десяти миллионов золотых рублей. Но если бы мне удалось взять из этой долины всего шестьсот граммов мелких алмазов, я был бы доволен. Я не хочу алмазов для украшений - я хочу добывать их, чтобы победить врага на войне, чтобы улучшить жизнь на земле…
Она ничего, не ответила, задумчиво смотря в шурф, на дне которого лежала наносная темная порода, перемешанная с галечником. Потом качнула головой и сказала:
- А я бы хотела носить алмаз на пальце, чтобы он светил, как солнце.
- Он не светит - он только разлагает солнечный луч, - заметил Сергей.
- Все равно, - упрямо сказала она. - Пусть будет красиво!
Он замолчал, думая о красоте. Красив ли камень? До сих пор он смотрел на камни глазами искателя. Он понимал, что камни красивы, но больше думал об их практической пригодности.
Христина снова повторила с каким-то вызовом:
- Я хочу, чтоб было красиво, чтоб каждый, кто желает, мог носить алмаз.
- Ограненный алмаз называется брильянтом или кабошоном, смотря по тому, какую форму ему придадут, - по привычке поправил он.