О, нет, это не та Германия, не та! Опять эти мысли… накатываются и накатываются. Он сделал усилие избавиться от них. Начал рассматривать следы прошедшей демонстрации - перевернутые автобусы, разбитые киоски "Кока-кола", валявшиеся на мостовой транспаранты, булыжники. Улица была оцеплена полицейскими. Ему пришлось свернуть в узенький переулок и сделать крюк, чтобы вновь попасть на улицу, ведущую к гостинице. Зажглись фонари, и он увидел свою тень на тротуаре, собственную коротышку. "Нет, Стени, это не та Германия, не та. И видимо, прежний фокус не повторится. И зря мы тут копошимся, Стени… Отто, Адем, Эльза - совершенно другие немцы. Они нас не понимают. Слышишь, Стени, не понимают. Смотрят, как на поднявшихся из могил… Мы трупы, Стени, и мы не сможем возродить Германию в прежнем ее виде, какой она была при фюрере…"
Венке вдруг почувствовал страшную усталость. Войдя в номер, он сразу повалился на кровать, даже не посмотрел, на месте ли Шредер. С полчаса лежал он в состоянии совершенной отрешенности: не хотел ни о чем думать.
В смежной комнате, вход в которую был задернут легкой портьерой, скрипнули половицы, заскрежетали кольца портьеры. Лениво шевельнулось в мозгу: "Это Шредер. Чего ему еще надо от меня?" И снова пустота, отсутствие всяких ощущений, желаний. Голос Шредера прозвучал как выстрел:
- Венке! Что там, в городе, творится? Ты видел?
- Американцам морды били, - отозвался он грубо, не поднимая головы. - С умением и приличностью лупили…
Шредер понял: Венке чем-то расстроен, конечно, не демонстрацией, о которой он уже знает. Он прошел в глубь своей комнаты, переждал там, когда Венке сам заговорит:
- Шредер, я только что видел земляков.
- Это еще что за принцы? - охотно отозвался Шредер, сидя в кресле.
- Туристы из Германии.
- Они узнали тебя? - В голосе Шредера не прозвучало тревоги, и Венке почему-то удивился этому.
- Они не могли меня узнать, слишком молоды. Они из ГДР! - Он наконец поднялся. - Ты понимаешь, что нет той Германии, которую мы придумали здесь, на чужбине, в утешение себе. И Стенбек, и я, и ты.
- О-о! Великолепно! Высказывайся, я слушаю.
- Я все сказал…
- Нет, не все!
Венке всегда опасался необузданной подозрительности Шредера, в приливе ее он может черт знает что натворить. Заискивающим тоном вымолвил:
- Ты же немец, разве тебя не волнует судьба родины, ее будущее, ее величие?! - Венке про себя даже удивился тому, что он, оказывается, может так красиво говорить, мечтать и думать. - Помнишь, как-то Стенбек сказал: "Ассистент может стать профессором". Разве ты об этом не мечтаешь?
- Я думаю только о своем деле, о работе, - на редкость спокойно ответил Шредер. - Между прочим, Венке, могу тебе сообщить радостную весть. Виктор проживает в семье Николая Михайловича Шумилова. Для нас приготовлен довольно солидный гонорар. Ты получишь свою долю, я свою…
- А потом?
- Видимо, последуют новые задания…
- И так всю жизнь? Мытарства на чужбине… И ожидание расплаты…
Шредер вдруг надвинулся на него:
- Я всегда подозревал! Ты кому служишь?
В дверь постучали.
- Да, - сказал Шредер.
Коридорный принес им вечернюю газету. Когда коридорный вышел, прикрыв за собой дверь, Шредер оттаял. Венке заметил это по его лицу: исчезли желваки, краснота и бугры опали. Шредер взял газету и, сев в кресло, углубился в нее. Венке не сводил с него глаз, мучительно думал, как же ему поступить, чтобы вырваться из этой страшной кутерьмы. Вдруг он заметил, что Шредер улыбнулся, улыбнулся не деланной улыбкой, а как бы всем своим существом - так улыбаются больные тяжелым недугом люди, когда авторитетный врач говорит: "Все, кризис прошел, милейший, вы будете долго-долго жить".
- Венке, ты сейчас пойдешь к нему и приведешь его сюда. Немедленно, сию минуту. Ты знаешь, где он находится. Знаешь! Назови мне адрес. Сейчас же.
- Кого?
- Посмотри. - Шредер, не выпуская из рук газеты, показал на снимок. Нет, этого Венке не ожидал: на фотографии он был изображен рядом с русским Мери. И заголовок: "Кто подстрекает наших граждан на беспорядки".
Ари варил похлебку в таганке и все поглядывал на Сергея. Ох, этот Ари, он, по-видимому, не поверил в версию, придуманную Сергеем. "Жулик, вор… И как это мне пришло в голову такое?" - досадовал на себя Сергей. Теперь, после демонстрации и особенно после встречи с Венке, он полагал, что мальчишка немедленно проявит к нему настороженность и может заявить о нем властям. Но опасения оказались напрасными. Ари даже и не поинтересовался, откуда этот человек, Венке, знает Сергея. И вдруг, когда они принялись за похлебку, Ари, улыбаясь, сказал:
- Русийя?.. Москва?
Сергей чуть не уронил ложку. Ари засмеялся:
- Русийя, Русийя. - Он радовался, а Сергей не знал, что ответить. - Ти сапсем не жульик, ти сапсем хорьёший. Полицейски камнем попаль. Ха-ха-ха… Хорьёший. - Ари подвинулся ближе к Сергею. - Льенин, а? Рассказывай, рассказывай о Русийя. - И, видя, что Сергей молчит, насупился, в глазах у него потемнело. - Бежаль из Русийя! Сапсем плохой. Ти не бежаль? Скажи не…
- Нет…
- Рассказывай Русийя. - Глаза его вновь обрели прежнюю прелесть. Он ожидал.
…И опять эта мельница на бугре пластается на синем небосклоне машущей матрешкой. Зовет Сережу к себе. Один раз он все же осмелился. Тихой ранью сполз с кровати, схватил штанишки и рубашонку и был таков… Ветряк как ветряк, только очень высокий, казалось, в небо упирается. Было очень тихо, безветренно. Скрещенные лапы, обмотанные брезентом, неподвижны. Поманило к себе небольшое окошко, прилепившееся под самой крышей. Он вошел внутрь: лестница вела наверх, побежал по ней быстро - боялся, чтобы кто-нибудь не заметил и не остановил. Через квадратный проем шмыгнул на чердак. Осмотрелся вокруг: ах, вот оно какое окошко! Внизу маленькое, а тут во весь его рост.
Вдали, километрах в пяти, увидел большущий город, улицы, железную дорогу - две тонюсенькие ниточки, еще что-то удивительное, но непонятное для него. Дымили трубы заводов, и доносился гул. Может быть, он и не слышал этого гула, но вообразил его, представил по рассказам отца и прочитанным книжкам.
"Строится город Минск. Расстраивается и становится все более шумным". Это мама говорила, она не раз бывала в столице Белоруссии. Это же Минск! Минск! Ага, Анюта, я видел Минск! Хотя это был не Минск, но он кричал от радости и не услышал, как поднялся на чердак папа. Схватил его, прижал к груди и, хохоча и целуя, говорил: "Разбойник, разбойник, я же за тобой следом шел, думал, куда тебя фантазия понесет?"
Россия! Конечно, о ней знает весь мир. Но, алмэк Ари, я плохо знаю ее… Клац-клац… "Мери, плетка драть буду". Вот об этом могу рассказать. И о церквушке, и о капеллане, по-нашему, попе, и о Стенбеке с его вечным словом "аминь", и о его умении внезапно превращаться в грубого, неотесанного жандарма.
- Говорьи, русийя… Льенин. Совьэтин…
Ари разочарованно махнул рукой, поскреб в таганке и прилег на низкий топчан, покрытый истертой овечьей шкурой. Он был одет в замусоленную, рваную одежду.
- Ари, ты можешь сейчас сходить в магазин?
Ари ответил, что это ему ничего не стоит, но с условием: алмэк Серга потом расскажет ему о Ленине.
- Вот деньги, купи себе новую одежду: сорочку, брюки, тюбетейку и сандали. Бери.
Ари отрицательно покачал головой.
- Бери. Ведь я твой алмэк.
- Ти алмэк, моя брат?
- Да. Аллах видит.
Ари хитровато ухмыльнулся:
- Аллах?
- Бог, говорю, видит.
Ари рассмеялся, но деньги взял. Сергей еще не успел помыть посуду и убрать в помещении, как возвратился Ари. Он тут же переоделся во все новое. Пофасонил, восторженно произнося:
- Красятья! Порьядок!.. Вот твой доля, - подал он оставшиеся от покупок деньги.
- Зачем, у меня есть. Это твои.
Ари поколебался:
- Слушай, мой брат бедная, если ты позвольйт, отошлю ему.
- Посылай.
Он завернул деньги в тряпицу, спрятал за пазухой.
- Теперь Льенин рассказывай, Русийя рассказывай.
Они сели на топчан рядышком. От Ари исходило тепло, лицо его светилось, и был он весь внимание - так хотелось ему послушать рассказ о человеке, о котором он немного слышал от своего старшего брата.
- Моя старшая брат книжки может читать, - похвалился он и поторопил Сергея: - Ну, скажьи, скажьи… Льенина видел?
- Нет, Ари.
- Ти Льенина не видел?
- Он умер… давно, давно.
- Как умьер! Ти ошибаешься. - Он вскочил и прижался к двери. - Ни, ни! - В глазах его появился страх и смятение, а тонкие губы чуть подрагивали. - Нет, нет! Он жив. Моя старшая брат говорил: жив!
- Ари, успокойся, Ленин действительно живет в сердцах и делах людей… Я тебе сначала о себе расскажу, всю правду расскажу. Во время войны меня родители потеряли. Я попал к немцам, потом к американцам, в приют…
Ари слушал сначала стоя у двери, потом тихонько вернулся на свое место. Влажные глаза его стали сухими. А Сергей говорил и говорил…
- Ти Русийя хочешь? Я тебе помогу! - воскликнул Ари, когда Сергей закончил свой рассказ.
- Ари, это мне необходимо, иначе они опять меня отправят в приют. Чувствую, что-то они затеяли нехорошее…
- Америкел… у-у, шакал! Я тебе помогу.
- Как? Что ты можешь сделать?
Ари призадумался, потом вскочил и, глядя Сергею в лицо, присвистнул: