- Так ты уже бабушка, а я дед?
- Ну, так как, зайдем? - не отвечая, спросила снова.
- Как хочешь. Если не забыла своего брата...
- Да, не забыла. Почему ж я должна забыть? Хотя ты тоже обо мне не очень-то вспоминал...
- В тяжелых скитаниях был.
Ей хотелось спросить; "В тюрьме?", - но отказалась от своего намерения. Зачем излишнее любопытство? Где бы он ни был все эти годы, а пришел сюда из-за границы, в этом не было сомнений. Где-то там, на заставах, тревога, люди не спят вот уже две ночи, не спит и их Николай, а он разгуливает здесь и пойдет себе дальше... А что если не он? Что если она несправедлива к своему брату? Ага. А Иваново предсмертное слово "родственник"? Чья рука освятила топор, занесенный над Ивановой головой?
- Может, у тебя нет денег? - спросил он. - Я хоть и небогатый, но кое-что имею...
- Не беспокойся, ты ведь гость, - стараясь улыбаться, ответила Мария. - Когда-то, может, и я у тебя в гостях побываю.
Где? В каком краю?
- А почему бы и нет! - оживился Ярема. - Когда-то... Не каждый имеет такую хорошую сестричку...
Где-то уже звонил по телефону безногий контролер. Поймут ли его скупое сообщение? Николай поймет! В особенности, если на границе в самом деле нарушение. Хорошо бы, если бы встретили их пограничники уже перед домом, тогда Богдана ничего и знать не будет, и ребеночек не осквернится дыханием этого бандита. Как они будут брать его? Может, убьют? У нее на глазах? Нет, не нужно об этом думать! Она не хочет ничьей смерти, но позволить, чтобы этот разгуливал по ее земле, означало бы пустить гулять самое смерть. Так пусть лучше его возьмут!
В магазине задержались недолго, несколько минут ушло на закупки, ничего больше выдумать Мария не могла, приходилось идти теперь прямо домой.
- Может, хочешь посмотреть на городок? - спросила, изображая приветливость. - Так разросся парк...
- Немного побродил уже, видел... Даже взглянул на свою бывшую семинарию, где в меня вбивали дух иезуита...
- Там теперь школа. Переоборудовали помещение очень хорошо.
- Вспомнил Ивана Божка... Что-то слыхал я, будто у него с нашей Богданкой?.. Это от него сын?
- Нет, нет, у нее муж... Хороший человек... А откуда ты знаешь о Барильчаке?
- Так, слыхал случайно...
Он не хотел до конца выкладывать, она не настаивала. Его жизнь не интересовала ее точно так же, как он не интересовался улицами, по которым ходил когда-то мальчишкой. Делать было нечего: нужно было вести его домой.
15.
Машины мчались по улицам предместья. Молча, без сигналов обгоняли самосвалы и колхозные грузовики, одиноких туристов, которые возвращались с гор на ночлег, повизгивали тормоза на поворотах. Микола не отставал ни на метр от передней машины, в которой ехали капитан Шопот и майор из округа. Улицы городка всегда такие, казалось бы, прямые и широкие, от бешеной гонки по ним теперь стали невероятно запутанными, извилистыми, узкими, так что машина вот-вот могла либо перевернуться, либо заскочить на тротуар. И словно бы более длинными стали все улицы, потому что никогда так долго не приходилось Ми-коле ехать через городок,
Наконец передняя машина остановилась, затормозил и Микола. Капитан и майор соскочили на землю, пограничники спрыгивали следом за ними.
- Дальше пойдем пешком, - тихо сказал капитан солдатам, - тут недалеко. Товарищ майор возглавляет группу прикрытия. В квартиру со мной пойдут...
Он назвал Гогиашвили, еще нескольких пограничников, немного подумав, назвал и Чайку.
- Каждый должен знать свою роль. Я ворвусь в комнату. Гогиашвили - за мной. Вы, Чайка, не лезьте первым, потому что шпион такого же роста, как вы, можете схватить его первую пулю...
- Вы знаете, какого он роста?! - удивился Чайка.
- Это не играет роли. Слушайте, что вам говорят, и постарайтесь хотя бы сегодня держать язык за зубами. Я знаю случай, когда один человек неосторожно открыл рот именно тогда, когда бандеровец начал стрелять, и ему пробило пулей язык. Так. Всем понятно? За мной!
- Счастливо, - сказал майор.
- Спасибо. Если попытается выпрыгнуть в окно - держите его здесь. Ну, вперед!
- И до сих пор представлял тебя, Богдана, такой маленькой, какой видел в последний раз, - стараясь придать своему голосу хоть видимость растроганности, сказал Ярема, пожимая тонкую белую руку племянницы. Весь внутренне вздрогнул, когда увидел в кровати эту молодую женщину. Длинная белая шея, глаза, наполненные чистой, почти детской укоризненностью, - как она похожа была на своего отца! - Не знал, что у вас герой растет, гостинец бы привез, - попытался разбить неловкое молчание, наступившее в комнате.
Мария хлопотала на кухоньке, чистила картошку, готовила угощение для брата. А Богдана, еще слабая после родов, большой охоты к беседе не проявляла, лежала, улыбалась сонному ребенку, который теплым комочком спал рядом, изредка поглядывала на Ярему своими прозрачными глазами, которые могли бы пленить кого угодно.
Квартира у Марии была однокомнатная. Двухметровый коридорчик, кухонька, ванна. Ярема заполнил всю квартиру своей высокой фигурой. Прошелся от окна к кровати, на которой лежала Богдана с сыном, заглянул на кухню, похвалил Марию за заботливость, вернулся в комнату, сел у стола. И стульчик казался низким, как-то неудобно приходилось гнуть в коленях ноги, руки не знал куда девать, еще никогда не оказывался в таком глупом положении! Хорошо зная причину скованности, не мог отбросить от себя воспоминания об убийстве Ивана; та, бледная, длинношеяя, лежала на кровати, словно живое напоминание давнишнего преступления, словно обвинение. Что-то подсказывало ему, что и Мария и, может, племянница знают, как погиб Иван, и - это было бы самое худшее - догадываются о его, Яреминой, роли в этом преступном деле. Ни за что не зашел бы он к сестре, если бы не преследовали пограничники. Ехал бы от местечка к местечку, добрался бы до самого Львова, на Галицкий базар, поторговав малость, подался бы дальше, куда хотел, и никто бы не спросил у него, кто он такой и куда идет-едет, ибо здесь, слава богу, свобода, делай что хочешь. Свобода да не для него! Так по-глупому попался на глаза пограничникам и так быстро оказался в осаде, как хищный волк. Мог и не выскочить... Чудо помогло. Да собственная сообразительность. И до сих пор вздрагивал от внутреннего хохота, когда вспоминал историю с черным скворцом! Отвертел ему голову, как только вышел на шоссе. Руки вытер калиновым листом. Ждал на повороте, пока будет идти надежная машина. Не вскочил в первую. Пропустил несколько. Выбрал ту, что пришлась по душе. Как только шофер затормозил на повороте, Ярема уцепился за кузов, тихо перелез через борт. Доехал почти до самого города, в темноте, невидимый, соскочил с машины, неторопливо и беззаботно пошел дальше.
А в самом городе испугался. Почему-то казалось, что и в городе, и на всех дорогах и тропинках стоят патрули, которые имеют его приметы и схватят, как только увидят. Не поможет уже никакой птенец. Хоть жар-птицу неси в руках - не пропустят! Вот тогда и вспомнил о сестре, решил пересидеть у нее. Если бы он знал, что здесь еще и племянница! Тот болван Божок писал, что Мария замуж не вышла, живет одиноко. Получилось - соврал.
- А где твой муж? - спросил Ярема племянницу.
Он все время старался больше спрашивать, чем отвечать. На всякий случай придумал историйку о своей жизни для сестры, но для Богданы она не подходила. Что, если и эта станет интересоваться блужданиями дяди? Ведь знает небось о его службе у гитлеровцев, да и о бандеровщине...
- На службе, - тихо ответила Богдана, пугливо посматривая на ребенка: боялась разбудить его.
Ярема немного успокоился. Может, племянница молчалива именно потому, что не хочет раньше времени тревожить своего младенца? А он навыдумывал, что она враждебно настроена к нему!
Мария принесла тарелочки с нарезанными помидорами, огурцами, колбасой. Поставила на стол бутылку с горилкой.
- Не бойся, открою сам, - тихо сказал Ярема, показывая глазами на малыша, дескать, все понимаю, человек воспитанный...
Вскоре на столе уже стояли рюмочки, лежали вилки и ножи, появилась и миска с отварной картошкой, исходящей паром.
- Ну что ж, сестра, садись, - совсем растроганный промолвил Ярема. - Видит бог, не мы виноваты, что жизнь нас разбросала, что встречаемся через множество лет... Ну, а племянница что же?
- Спасибо, я еще не очень поднимаюсь, - подала голос Богдана, - вы уж без меня, пожалуйста...
Мария молча налила две рюмки.
- За что же выпьем? - спросил Ярема.
- Каждый за свое, - ответила Мария и первой опрокинула рюмку.
- О, ты по-мужски! Ну, будем здоровы!
Хрустнул огурцом, заработал крепкими челюстями. Зубы у него были все целы, камни мог перетирать! "Хорошая гуцульская закваска! Вот бы в характере так", - подумала Мария, следя, как Ярема глотает кусок за куском. Налила еще.
- Хочешь споить? - спросил он, подмигивая.
- Такого здоровилу? - она тоже настраивалась на веселый лад.
- Ты же знаешь, как я воспитывался: до двадцати лет и в рот не брал этого зелья.
- Зато наверстал в дальнейшем?
- Да, было. Хотя не злоупотреблял никогда. Умеренность ставлю превыше всего.
- Ты хоть женился? Имеешь где-нибудь угол? Ничего о себе не рассказываешь...
- Помнишь, как мы с тобой встречались, когда я вырывался из семинарии, а ты - из своей финансовой школы? Неделю, бывало, не виделись, а новостей у нас - не рассказать и за месяц... А когда оторвались на столько лет, то...
- И говорить не о чем?