Богдана несмело, будто к раскаленному, прикоснулась холодной тонкой рукой к его загорелой крепкой ладони, какой-то миг их руки только прикасались, никто первым не решался пошевельнуть пальцем, - это была своеобразная разведка прикосновением, а в это время их глаза - серо-голубые Богданы и темные Шопота - вели быструю лихорадочную беседу; глаза договаривались о будущем, они без ведома и воли хозяев заключали между собой пакт о дружбе и любви, и теперь исчезла встревоженность одних глаз и испуг других, и Богдана первой пошевелила рукой, оперлась ею о правую руку Шопота, он немного посторонился, уступая ей место возле себя, и женщина легко спрыгнула на землю.
- Здравствуй...те, - улыбнулась она Шопоту, словно бы без этой ритуальной формальности не мог войти в действие их пакт.
- Здравствуй...те, - точно так же ответил ей Шопот, и его приподнятая правая бровь еле заметно вздрогнула. - Там... полковник... он ждет...
- Да, да, он ждет, - согласилась с ним Богдана.
Говорили вовсе не о том, о чем нужно, не о том, о чем думали, но знали: именно так оно и должно быть, именно этот маленький обман нужен сейчас, в эти первые минуты их сближения, нужна была какая-то зацепка, общая для обоих. Полковник Нелютов был зацепкой! Знал бы об этом полковник!
А полковник сидел в комнате дежурного, окно которого выходило во двор заставы, ворчал в телефон: "Ну, так, докладывай, докладывай", - слушал для видимости какой-то там рапорт, а сам смотрел в окно на тех двоих и потихоньку улыбался: он рад был за своего брата-пограничника, рад за свою серенькую шинель, такую давнюю-предавнюю, такую длинную в сравнении с модными, коротенькими пальтишками, такую истрепанную. Вот идут они, офицеры-пограничники, где-нибудь в пестрой толпе, идут суровые, словно бы даже неуместные среди праздничности и беспечности со своей сосредоточенностью, со своей настороженностью в глазах, и словно бы никто на них и не смотрит, ни чьих взглядов они не приковывают, будто и не нужны никому, будто отошли в прошлое времена, когда их героизмом восторгались, пели о них песни, ставили фильмы, писали романы и пьесы. А, дудки! Разве может исчезнуть мода на героизм и мужество!
И вот вам доказательство первейшее и убедительнейшее: женщины. Самые чуткие души их точно воссоздают даже скрытые токи общества, и уж если такая женщина бросает все на свете и едет к пограничнику, то это примета весьма приятная и красноречивая. Правда, этот новый его начальник заставы тоже парень незаурядный. В служебной характеристике написано: "Скромный, сдержанный..." Вот тебе и скромный, и сдержанный... За неделю добился такого успеха! А как держится перед начальством! Как по струнке ходит... Вот так капитан!
Те двое шли к заставе. Капитан старался хоть немножко собраться, но у него теперь ничего не получалось, был какой-то расслабленный внешне, а изнутри так и светился счастьем. Возле двери они задержались, видно, капитан не решался вводить Богдану в помещение, не зная, как расценит такой поступок полковник, он еще надеялся, что Нелютов поймет его затруднение и сам выйдет им навстречу, таким образом сняв с капитана тяжесть ответственности.
Но полковник упорно сидел у телефона, он видел капитана, догадывался о его нерешительности и опасении, но у него и в мыслях не было идти Шопоту на выручку. "Я для тебя, голубчик, и так много сделал, - думал полковник. - И то сказать: начальник отряда становится свахой у своего начальника заставы. Да такой насмешки еще никто и не слыхал никогда! Отдувайся теперь сам за все. Еще и с политотделом будешь иметь объяснения. Там с тебя спросят, как это ты чужих жен отбиваешь. Политотдельцы имеют право спросить, а ты должен будешь отвечать. Счастливым стать - это не так просто, дорогой товарищ капитан".
Богдана и Шопот, наконец, вошли в помещение. Несмело остановились в коридоре, капитан слышал вздохи полковника у телефона, не решался приглашать Богдану дальше без Нелютова, снова, как у порога, ждал, что полковник выйдет к ним хотя бы здесь, а тот упорно сидел у телефона, молча слушал, лишь изредка бросая в трубку:
- Ну, давай, давай... докладывай дальше... рассказывай...
Шопот переступил с ноги на ногу, приоткрыл дверь комнаты дежурного, кашлянул:
- Разрешите, товарищ полковник?
Полковник, кладя трубку, ответил с напускной строгостью:
- Ну что, товарищ начальник заставы, нашел что-нибудь в машине?
- Так точно, товарищ полковник, - непривычная радость звучала в голосе капитана.
- Вот и хорошо, - встал полковник и направился к двери, - люблю, когда находят.
Нелютов вышел в коридор.
- Почему же не приглашаешь в свой люкс? Видели его люкс? - обратился он к Богдане.
- Видела, - ответила она.
- Нравится? Или я ошибся? Быть может, это не тот капитан? У нас ведь капитанов много.
- Тот, - сказала Богдана, - вы не ошиблись, спасибо.
- И что, он в самом деле похож на вашу карпатскую гору Шепот? - не отставал от нее полковник, когда они уже вошли в комнату капитана.
- Похож, - прошептала Богдана. - Хотя... я и не видела никогда этой горы...
Нелютов прикусил губу. Проклятая археология все-таки задела какой-то уголок его души. Не всегда чувствуешь, где нужно остановиться со своими солдатскими шутками.
- Ну что же, - с наигранной бодростью воскликнул он, - разрешите мне откланяться? Оставляю вас тут на хозяйстве, помогайте нашему начальнику заставы, поддерживайте его, так сказать, морально...
- А может, вы, товарищ полковник, - несмело начал капитан Шопот, - может, вы... побыли бы с нами малость...
- Хватит, хватит. На свадьбу позовете, ежели что. А так - я уж тут словно бы и лишний.
- Что вы, товарищ полковник! - вяло возразил капитан, а Богдана, которая поняла, что здесь не нужны длинные разговоры, подошла к Нелютову, взяла его за руку и сказала просто:
- Спасибо вам большое.
Хотя никто не сообщал пограничникам, хотя между Богданой и Шопотом не было сказано ни единого слова о том, что должно быть, уже вся застава знала о событии в жизни их начальника; ходили на цыпочках, громко не разговаривали, как будто опасались вспугнуть боязливую птичку счастья, которая случайно залетела в узенькую комнату капитана Шопота и может выпорхнуть оттуда от первого же неосторожного стука. О том, чтобы побеспокоить капитана, войти к нему, никто не мог даже подумать. В комнате было тихо, и если бы все не знали точно, что там сидит их начальник заставы с той прекрасной женщиной, пение которой они еще неделю назад слушали с таким увлечением, если бы не грозил дежурный кулаком каждому, кто неосторожно топнул сапогом или звякнул автоматом, можно было бы подумать, что комната пустая. Но там были двое. Сидели: Богдана - на единственном стуле, а капитан - на коечке. Молчали, смотрели друг на друга и не могли насмотреться.
В конце концов старшина Буряченко, как человек на заставе самый решительный, а главное - ответственный за благосостояние всех, включая и капитана, еще издали покашливая и стуча сапогами, подошел к двери и трижды стукнул так, как умел стучать только старшина: по-хозяйски, уверенно, но без назойливости.
- Войдите! - крикнул из комнаты капитан Шопот, и старшина, сначала оглянувшись через плечо и сурово нахмурив брови на любопытных, открыл дверь, неторопливо перешагнул через порог и снова запечатал капитанов тайник плотной дверью, чтобы ни одно любопытное ухо не уловило отсюда того, что ему не положено.
- Здравствуйте, товарищ... - старшина запнулся, не зная, как назвать Богдану. Хотел сказать: "Товарищ артистка", но вовремя спохватился. "Товарищ певица" звучало тоже не совсем уместно. Фамилию ее хотя и знал, но боялся, что это фамилия ее бывшего мужа, то го мордатого хвальбуши, а раз так, то зачем же его вспоминать?
- Здравствуйте, - приветливо встретила его Богдана, потому что он нес им опасение от неловкого молчания. - Меня зовут Богдана. Вы так и называйте.
- Так точно. А по отчеству?
- Можно и без этого. А если хотите, то моего отца звали Иван.
Старшина не уловил этого "звали", а может, и уловил, но решил не переспрашивать, потому что если на самом деле отец Богданы погиб, то зачем же бередить рану. Он не пришел сюда заниматься пустословием и разводить воспоминания или там охи и ахи, - он пришел с заранее определенной целью, иначе и не заглянул бы к капитану. Теперь должен был без промедления изложить цель своего прихода.
- Разрешите, товарищ капитан. Я вам как-то показывал, но вы... Разрешите напомнить, что к вашим услугам есть две комнаты... Можем посмотреть...
Старшина козырнул и отступил от двери, которую закрывал спиною. Уступил дорогу капитану и Богдане, готовый сопровождать их при осмотре жилья хотя бы чуточку более удобного и просторного, чем эта келья с солдатской койкой, застеленной серым казенным одеялом. В такой келье может пропасть самая большая на свете любовь. Это старшина знал точно.
- В самом деле! - вскочил капитан. - Пойдем... посмотрим!
- А можно мне... остаться здесь? - несмело спросила Богдана. - Я потом... посмотрю.
Видно, она просто боялась выходить из этой комнаты и встречаться с любопытными глазами, - и так отважилась вон на какой смелый поступок, теперь должна была собраться с силами для новых начинаний.
- Так, может, и мне не нужно... смотреть? - заколебался капитан. - Может, я тоже в другой раз? Мы вместе с Богданой...