– Ты не с того начал, – перебил Ангел. – Видишь, к чему приводит элементарная бездарность и пытливый ум, а, проще говоря, любопытство? Ты же сам сгоришь от этого огня! В потустороннем Зазеркалье его называют онгоном. Представь, тебя окутывают языки ртутного пламени с оливковыми и ярко-алыми переливами, допустим, как случилось с тобой сейчас! Надо сказать, со стороны это выглядит живописно, только я всегда жалел сжигающих себя. Ведь ничего уже не остаётся, даже память о человеке гаснет со временем. И тебя, сгоревшего, сначала будут поминать только рюмкой водки раз в год, потом и это уйдёт в прошлое. Что же от тебя останется хорошего?
– Мне грозит не это сгорание, – парировал Женя. – Я прекрасно знаком с природой Огня, иначе не стал бы проектировать Храм Солнца Мира. А сгорю я от другого. Меня попросту сожгут, заставят превратиться в пепел только за то, что я не такой, как все: молись со всеми одной молитвой! кушай со всеми одну баланду! будь как все и не высовывайся! делай только то, что прикажут и что положено! если ты сможешь быть скуфейкой, сорванной с головы и растоптанной, только тогда ты человек! Даже не человек ещё, а кандидат в партию настоящих человеков! Да, я могу претвориться в грязь, я могу исчезнуть! Но принесёт ли это кому-нибудь пользу? "Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу". Именно так я живу и чувствую себя, но не знаю, сколько времени у меня ещё осталось, так что позвольте, я продолжу.
– Уж сделай милость, – ухмыльнулся Ангел.
– Итак, – Женя сделал риторическую паузу. – Имеет ли мир начало во времени и какую-нибудь границу своего протяжения в пространстве или мир безграничен и вечен? Я правильно запомнил?
– О, да! О, да! О, да! О, да! – закивали подсолнуховые блины.
– Так вот, – продолжал Женя, – давно замечено, что время имеет "спиралевидную форму", то есть развивается и тут же возвращается по спирали двумя потоками – от круга к другому кругу. Опять же отмечаю, что это только материалистическое понятие и философия материалистического сознания, поскольку человек всегда и всё пытается втиснуть, вогнать не знаю в какие, но человеческие рамки. Почти никто из живущих совершенно не задаётся простым вопросом: а что там тянется за моим хвостом? что за гранью увиденного? есть ли конец бесконечности?
К разрешению этого вопроса иные приходят, но, как правило, слишком поздно.
– Значит, границ нет? – встрял Яша Подсолнух. – Бесконечность не может иметь ни конца, ни начала.
– Границы есть, но не физические. Боюсь вам это, как стодвадцатипроцентному материалисту будет трудно понять, но попытаюсь объяснить.
Представьте себе кольцо из пружины, которое в разных местах то сжимается, то растягивается, скажем, меж двумя кольцами существования. Это и есть физическая модель нашего Вселенского времени. Там, где происходит коллапс, – сжатие – время существенно убыстряется, пролетает в никуда бурным потоком и времени никогда никому не хватает. Это замечаем даже мы, нашими отмороженными органами чувств, но не придаём происходящему большого значения. Происходит то, что происходит!
Далее: при максимальном сжатии пружины возникает ослепительная вспышка, то есть конец старого, начало нового. Ergo: мир имеет начало и конец, но не имеет ни того, ни другого. Жизнь имеет начало и конец, но не имеет ни того, ни другого. Потому что вся пружина времени хранит ростки жизни, и она не умирает в целом, хоть и обновляется.
Далее. Существует ли где-либо неделимое и неразрушимое единство или всё делимо и разрушимо?
– А у меня вопрос по первому пункту!.. – пискнул Подсолнух.
– Все вопросы потом, – веско припечатал Ангел. – Не сбивай докладчика на дурацкий диспут! Мы слушаем, любезный.
– Так вот, – Женя Моргенштерн расстегнул ворот рубашки, зачем-то поднял с земли вконец испорченную курточку, снова бросил её и продолжил:
– Так вот. Неодолимое и неразрушимое единство – это Всевышний, это та вспышка, посредством которой обновляется и продолжается жизнь. Это тот огонь, за счёт которого мы все живём и даже ты, господин хороший!
От Никиты не укрылся едкий сарказм при обращении "господин хороший". Причём Ангел как-то странно вздрогнул и с явной неприязнью уставился на Женю. А тот, игнорируя всякого рода имеющую возникнуть полемику, опять пустился в философские изыски:
– Вспомните, на протяжении всей своей жизни человечество пытается проникнуть в связь жизни и огня. Дескать, познав природу Огня, познаешь тайну Вселенной. Человек, как всегда, слишком самонадеян. Ведь недаром нам даден постулат: "Познай себя – познаешь Бога!" Именно потому, что часть Божественного Огня в каждом из нас. Я помню высказывание одного учёного: "Если вы допускаете ошибку в описании природы Огня, ваша ошибка распространится на все отрасли физики – ведь во всём, что создаёт природа, главным агентом является Огонь". И это относится ко всему на свете, даже к таким явлениям, как мысль, взгляд, сон или же чувство.
Давно известно, что существует огонь Природный – это мужской огонь, запрятанный в глубины сознания, в середину, в самую суть любого растения или камня. Ещё есть Внеприродный – женский огонь – он невидим и ослепителен, он дух и дым. Он приходит извне и заставляет гореть внутренний огонь, и тот всегда разгорается, просто не может не разгореться.
Но есть ещё и Противоестественный разлагающий огонь, разъединяющий самые крепкие связи, посягающий на Божественную Сущность.
Тут в голосе оратора снова прозвенели нотки ехидства, а Ангел даже дёрнул плечом, будто стряхивая с себя прилипшее определение.
– Вот вам оно неделимое, неразрушимое и разрушающее единство! Что же касается третьего вопроса…
– Свободен ли я в действиях, – услужливо подсказала третья голова Подсолнуха, – или же, подобно другим существам, подчиняюсь руководству судьбы и природы?
– Конечно, свободен, – кивнул Женя, – вон и "господин хороший", – он снова ехидно улыбнулся Ангелу, – не устаёт повторять нашему гостю, мол, твой выбор! ты сам решил! ты сам и ответишь. А что он? Он такой же слабый человек, как все мы. Он тоже подвержен искусам. Но внимания достоин не тот, кто искусился, а кто смог переступить через искушение. Заметьте, ведь это слово у нынешних батюшек превратилось в простое ругательство, вместо того, чтобы обострить внимание и стремление к молитве.
– Что касается четвёртого вопроса…
– Существует ли высшая причина мира, – влез с напоминанием Подсолнух, – или же все вещи природы и порядок её составляют последний предмет, на котором мы должны остановиться во всех наших исследованиях?
– Да, именно так, – Женя немного подумал и ответил с какой-то детской обезоруживающей улыбкой. – Но ведь ответ на этот вопрос автоматически вытекает из предыдущих. Все знают, что высшая причина есть. Это Создатель. Вы, уважаемый, – Женя чуть поклонился Подсолнуху, – принялись даже роман писать об Его Сыне, не имея малейшего представления, ни понятия о предмете своего писательства. Вам просто хотелось показать, что при новом режиме Господь никому-де не нужен, что от Него все отворачиваются. Ведь так? Но где он, ваш режим? Был да весь вышел, как дым, как утренний туман. Что же касается Бога, то это примерно так: отвернувшись от стены, сколько ни тверди, что её нет, но сама стена от этого не исчезнет. Вон даже наш любезный офеня жалуется, что вы в него не верите, а скоро, глядишь, ему же докажете, что его нет, и не было, что ангел – не творение Бога, а только выдумка.
Давно уже известна истина, – если нет дьявола, нет и Бога. Только кому такая истина нужна? Логично? Мне кажется, я ответил на ваши вопросы. Остальное додумаете сами. Быть может, тогда освободят вас от компостного ложа…
Не успел Женя Моргенштерн договорить, как вся его фигура полыхнула алым. Большие и маленькие язычки пламени плясали над головой в виде короны, а всё тело окутывалось тугими огненными кольцами. Пламя от ног поднималось по спирали выше и выше: очень быстро вся фигура превратилась в маленький огненный смерч, уносящийся в ночное небо.
– Его дух слился с духом Вселенной. Он счастлив, – патетически изрёк Ангел. – Здесь нам делать больше нечего. Пойдём, Никита-ста. По дороге решим, чему посвятим свои душевные порывы.
Они отправились берегом, словно пилигримы, идущие в никуда и лунные нити опутывали странников серебром, наматывались, словно пряжа на челнок, выделяя две одинокие фигуры призрачным сиянием, словно пометив для других: это чужаки, пришлые, не тутошние и – кто его знает? – с чем нехристи пожаловали в мир, отринувший Христа.
– Всё же не руби сплеча, Никита-ста, – полуобернулся Ангел, – сам знаешь, с осуждением мы всегда скоры. Не забывай, эта эпоха – построения рая земного, который должен быть сейчас, здесь и немедленно, а никак не в будущем, тем более там, куда уходят. Всем необходим рай только здесь и только сейчас. Многие даже усердно Христа цитируют, когда Он наставлял апостолов не брать с собой в дорогу ни сменной обуви, ни денег, даже не репетировать свои выступления, мол, всё будет дадено, когда придёт необходимость. Значит, всё может быть здесь и сейчас, а не в каком-то там Зазеркалье.
– Разве эти мысли не продиктованы тобой? – усмехнулся Никита. – Выходит, ты сам в себе сомневаешься? Не знаешь, что с тобой будет в самом недалёком будущем?
– А ты нет? Ты никогда и ни в чём не сомневаешься? Можешь дать ответ, что с тобой будет в ближайшем будущем?
– Знаю, – кивнул Никита, – мне комсомолка отрежет голову, потому что Аннушка уже пролила масло.