* * *
Витающая в воздухе угроза ощущалась все сильнее, и когда солнце встало, а молодые сели за свадебное пиршество, Симон уже вконец извелся. Он все никак не мог отделаться от мыслей о какой-то игре - там, в канцелярии, у Ираклия и Пирра. Симон помнил: они не ждали, что приведут именно его. Просто им нужен был некий монах, принявший исповедь у рассеченного солдата.
"А потом Ираклий сделал все, чтобы я не остался в Кархедоне. Зачем?"
Симон бывал свидетелем сотен таких тайн - малых и больших, и выкидывал их из головы сразу же. Иначе Господь давно разглядел бы его среди "листвы". Однако вчера кое-что изменилось.
"Неужели это был знак?"
Симон не видел Елены уже двадцать восемь лет. Нет, он не надеялся найти Ее, просто потому, что знал: надежда - худшая неволя для духа. Однако все двадцать восемь лет он размеренно ходил по одному и тому же маршруту "Кархедон-Пентаполис-Египет", оплачивал работу агентуры, кропотливо собирал слухи и байки и внимательно отслеживал знамения.
"А если это и было знамение? Или даже еще хуже - указание?"
Имя на желтой папирусной четвертушке было то самое, хотя понятно, что это была совсем не та Елена. Будь это Она, и знай об этом император, Симон был бы уже убит.
"И все-таки Ираклий выглядел странно… - вернулся мыслями на сутки назад Симон, - да и вывезли меня сюда по слишком уж пустяшному поводу…"
И когда все это собралось вместе, он принял решение, незаметно выбрался за пределы становища и двинулся назад, в Кархедон. Нет, Симон даже не смел надеяться; он просто собирался проверить все до конца.
* * *
Менее всего Кифа любил мирское и суетное. Именно поэтому он изучил Писания лучше, чем кто-либо вокруг. По той же причине он довольно рано стал думать своей головой, а двадцать восемь лет назад вдруг осознал, что превзошел глубиной мысли даже своего учителя. Пожалуй, Кифа не прорвался на самый верх иерархии Церкви лишь потому, что не был зачат в монастыре; он, увы, был самым обычным кастратом, негодной к пению в хоре выбраковкой.
Можно было сказать, что ему еще повезло. Да, после кастрации мальчиков сажали в теплый навоз, но, несмотря на эту целительную меру, выживали от силы двое из десяти. Кифа выжил.
Понятно, что не все выжившие имели достаточно голоса и слуха, чтобы попасть в церковный хор; восьмерых из десяти ждали гаремы и элитные бордели. Кифа и слух, и голос имел.
Ясно, что и это не все: чтобы стать настоящим церковным певцом, только слуха и голоса не достаточно. Нужны амбиции, характер и сильное дыхание. У Кифы были и амбиции, и характер. Лишь поэтому, когда стало ясно, что грудь у него слабая, и настоящим певцом ему не стать, он не только остался в Церкви Митры , но еще и выучился грамоте.
А потом наступил день, когда Кифа понял, что так и будет на посылках всю жизнь, - если чего-либо не изменит. В тот же день он из Церкви и ушел. Да, было голодно. Да, бывало совсем плохо. Но затем он встретил учителя и понял главное: хочешь чего-нибудь добиться, стань первым. Так уж устроена жизнь: наездник-чемпион обгоняет своих соперников на какие-то почти неуловимые для глаза мгновения, но именно ему, самому первому достаются и почести, и призы, и внимание женщин. Церкви были устроены точно так же. Стать первым в маленькой группке учителя было сложно, и Кифа, уже состоявшимся, зрелым человеком пришел в Церковь Христову, - чтобы начать все с нуля.
Это было верным решением. Да, Кифа все еще оставался мальчиком на посылках, но он и двигался вверх - быстро и неотвратимо. Он уже знал, как это делается. Вот и теперь, дождавшись, когда император и Симон уедут, Кифа первым делом попытался пройти на монастырскую кухню и признал, что такой же трюк, как тогда, с Анастасием, не удастся. Здесь его, невзирая на высокий статус, не пустили даже на порог. Тогда он попытался найти знакомых поваров, но, как оказалось, тех казнили за пару месяцев до начала Собора.
- Они страшно умирали, Кифа, - качал головой мойщик посуды, - сам должен понять: отравителю быстрой смерти ждать не приходится.
Кифа понимал.
Тогда он тщательно изучил все подходы к кельям, заглянул к эконому храма, поболтал, между делом полистал книгу регистрации делегатов и увидел, что имени Симона там нет - вообще.
- А что… Симона разместили не вместе со всеми? - удивился он.
- Нет, - мотнул головой эконом, - Секретарь сказал, Симон, когда от варваров вернется, во дворце экзарха остановится, старого Ираклия лечить по вечерам будет.
Кифа мысленно охнул: это был полный провал. И лишь поразмыслив около часа в теньке, он сообразил, какой уникальный шанс ему выпал: Симона можно было убить прямо у варваров!
Он тут же нашел давно работающих на него братьев-близнецов, объяснил суть задания, показал отлично исполненный - с нескольких ракурсов - рисованный углем портрет Симона и тщательно объяснил главное:
- Близко не подходить, в глаза не смотреть, а лучше вообще о нем не думать.
- А как же тогда… - начал один из братьев.
- На расстоянии. Лучше всего из лука. И лучше если один из вас будет подстраховывать второго. А еще лучше, если какого-нибудь варвара в убийстве обвинят. Не вам объяснять, как это делается.
Братья переглянулись.
- Сложновато… но за такие деньги… сделаем.
Кифа кивнул, еще раз объяснил, как безопаснее подойти к жертве, сосредоточился, придал братьям побольше решимости, а заодно заложил в их головы небольшой сюрприз - так, на всякий случай.
- Будут допрашивать, скажете, что вас послал Ираклий.
А едва он отправил братьев заниматься своим делом, и вернулся в снятый на время Собора дом, прибыл гонец. Кифа вскрыл печать, развернул свиток, и внутри у него все зашлось. Его агент в Элефантине сообщал, что имперский наместник только что беспрепятственно пропустил в Египет войско аравитян.
Кифа жестом отправил гонца на кухню и без сил опустился прямо на пол. Он знал, что наместник останется верен присяге, даже если его рассечь пополам, и это означало, что Ираклий уже начал игру за последний невизантийский пролив.
- И что мне теперь делать?
Кифа давно ждал этого шага, но чтобы во время Собора?
- Вот хитрая лиса!
Ираклий прекрасно понимал, что прямо сейчас епископ Римский Северин никак не может бросить Вселенский Собор - поймут, как поражение. А значит, собрать совещание ни с Генуей, ни с Венецией не успеет. А между тем там, в Египте прямо сейчас решалось все! Судьба Собора в том числе.
Кифа сосредоточился, мысленно перебрал все, что предстоит обсудить, и вдруг понял, что здесь-то, особенно без Симона, проблем не будет. Потому что самое главное теперь будет решаться там, в Египте.
- Придется ехать.
* * *
У селения Бахнаса Амр остановился: разведка донесла о небольшом имперском отряде у Лагуна, возле самого входа в Фаюм.
- Тебе туда не пройти, - поняв, что за весть принесли верховые, покачал головой проводник.
- Почему?
Якуб глянул в карту, опустился на колени и начал - для наглядности - сгребать землю руками.
- Смотри. Это - ущелье. Посреди ущелья - канал из озера в Нил. Пройти в Фаюм можно только вдоль этого канала. А это - оборонительные укрепления справа и слева. Твоих людей будут расстреливать из луков, как перепелок, - пока не надоест.
Амр поднял колено, расстелил карту прямо на нем, нанес то, что изобразил на земле проводник, и сунул карту Зубайру.
- Смотри, брат… они не пускают нас в Фаюм.
- Правильно, - пожал бугристыми плечами эфиоп, - там наверняка есть и скот, и зерно; я слышал, это очень богатый город.
Амр задумался. Фаюм был единственный город на всем пути, где можно было что-то взять, не вступая в заведомо безнадежный бой с регулярной армией империи. Однако ему оставили только один путь - мимо Фаюма, к личным владениям императора. В самую пасть дракона.
- Будем брать Фаюм, - решительно свернул он карту.
- Но как, Амр? - заволновались обступившие его вожди. - Тебе же сказали, что нас там просто перестреляют! Как перепелок!
- Но я-то не перепелка… - усмехнулся Амр.