* * *
Симон шел так быстро, как мог, а разлитая в воздухе тревога все нарастала и нарастала. Так что, когда сзади послышался колесный перестук, он уже был готов к чему угодно - даже убить. И даже не за деньги.
- Эй, брат! Подожди…
Симон глубоко выдохнул и медленно развернулся. Из-за поворота выезжала колесница с двумя седоками в холщовых балахонах. Вот только в упряжи были совсем не лошади.
- Тебя подвезти, святой отец?
Симон глянул на запряженных в колесницу четверых крепких, мордатых мужчин, затем - на возницу, и снова - на "тягловую силу". Это были те самые братья-купцы, что подошли вчера к Ираклию выразить свою преданность. И колесница определенно двигалась быстрее, чем он.
- Спасибо, друг, - поблагодарил Симон и запрыгнул в повозку - третьим. - За что вы их так?
Седоки переглянулись.
- Да вот вчера приехали… говорят, мы ваши новые господа.
Симон заинтересованно хмыкнул.
- А потом?
- И сразу нам - долговые расписки от старых господ - все, до единой!
Симон осуждающе покачал головой. Это было очень самонадеянно. Умный господин сначала бы встретился и поговорил со старейшинами.
- И что… много долгов? - поинтересовался он.
Седоки почти одновременно возмущенно пыхнули.
- Они сказали, что по нынешним ценам все мы - уже рабы! А мы никогда ничьими рабами не были! У нас в родственниках - сам император!
Симон рассмеялся.
- Святой отец, - вывернув голову, словно пристяжная, прохрипел крайний из братьев, - объясни ты этому быдлу, что с нами так нельзя!
Симон развел руками.
- Смотря по какому закону, чадо… Вас же Ираклий специально предупредил: будьте осторожнее…
- Шевелись! - заорал один из крестьян и яростно щелкнул кнутом - прямо над широкими затылками. - Что вы, как мертвые!
Колесница дернулась и пошла веселее, а Симон сокрушенно покачал головой. Собор должен был решить и этот вопрос. Урожаи постоянно падали, и вчерашние варвары все чаще решали сняться с земли и двинуться на поиски лучшей доли. И когда лет шесть назад несколько монастырей разом потеряли всех арендаторов, поднялся вопрос о закреплении. И лучшего способа вечно удерживать крестьянина, чем аккуратно загнать его в долговую яму, просто не было. Вчерашние варвары слово держали и силу своих долгов признавали.
Понятно, что юристы Кархедона тут же поставили вопрос о недопустимости рабовладения для Церкви.
- Вы и так владеете душами, - напоминали они, - зачем вам еще и власть над телом?
Но было уже поздно. Понимающие, что без широкого введения рабства огромные монастырские владения съежатся до патриархальных размеров, священники подключили к проработке этого вопроса самых лучших специалистов. Даже таких, как Симон, а он брал за подобную работу о-очень много.
- Свя-той отец! - задыхаясь, проговорил кто-то из середины упряжи, - ты же гра-мот-ный и утон… ченный человек…
- Верно, - охотно принял комплимент Симон.
- Ты же - не чета… этому… быдлу! - прорыдал проситель. - А я такой же, как ты! Я Геро-дота чи-тал!
- Хочешь поговорить о Геродоте? - заинтересовался Симон. - Я - с удовольствием.
Бедняга всхлипнул.
- Я… не могу… сейчас… о Геродоте…
- Шлея слишком натирает, - понимающе кивнул Симон. - В этом и беда, друг, в этом и вся беда…
Он принялся говорить - и о том, что быдло, если уж пользоваться этим термином, сначала следует напоить, накормить и вычесать, а уж потом запрягать… и о том, что быдлу всегда натирает его шлея, а потому думать - что о Геродоте, что о юридических тонкостях своего состояния оно просто не может. Быдлу не до того.
- Вот как тебе сейчас…
Из всего этого вытекало, что господин должен думать и за своего раба тоже, а не попадаться столь глупо, как попались четверо его собеседников, но дошла ли эта мысль до назначения, Симон определить не смог. Превращенным в тягловый скот братьям - в строгом соответствии с его теорией - было не до того. А потом на дороге появились двое всадников, и сердце Симона стукнуло и замерло. То, что эти люди едут по его душу, он определил еще до того, как встретился с ними глазами.
* * *
Сводный брат императора, а если быть совсем точным, первый сын высокородной Атенаис-Епифании, названной матери императора и одной из жен экзарха Ираклия Старого, генерал Теодор стоял огромным лагерем неподалеку от Никеи - не так уж далеко от Фаюма. Однако спугнуть добычу он права не имел.
- Что там? - сразу же спросил он гонца из Лагуна и принял свиток.
- Они движутся вдоль русла.
- В Бахнасе были?
- Уже прошли.
Теодор засмеялся и вскрыл письмо. Здесь писалось почти то же самое, но более подробно. И главное, что было совершенно ясно, Амр не остановится. Едва его войска прошли Бахнасу, они были обречены напасть на Фаюм. Вот только и этот почти неприступный город был пуст, а значит, Амр просто обязан заступить за Ираклиевы столбы. А вот это уже означало войну.
- Иоанн просит помощи, - рискнул сказать гонец.
- Я вижу, - кивнул Теодор, - он пишет об этом. Я не оставлю эту просьбу без внимания, а пока пусть стоит, где его поставили. Иди, отдыхай.
Гонец развернулся и отправился на кухню перекусить, а Теодор свернул письмо и мысленно перебрал все, что следовало сделать. Никакой помощи Иоанну в этом перечне не значилось, - просто потому, что для начала Амр должен увязнуть - по уши. Теодор огляделся по сторонам и жестом подозвал своего собственного гонца.
- Езжай в Александрию и найди командующего флотом. Скажи, птичка в силках. Пусть начинает.
Он понимал, что чуть-чуть опережает события, и Амр еще не дал формального повода для встречных действий. Однако Теодор знал, как важно чуть-чуть опережать противника. Ну, а повод для ответного нападения на морские крепости курейшитов и оккупации ведущего к Индиям пролива должен был появиться со дня на день.
* * *
Первым делом всадники отвели глаза, и Симон понял, что их послал Кифа. Этот "знаток" так и думал, что Симон может навести морок, лишь глядя в глаза. Затем они разъехались в стороны, пропуская колесницу меж собой, и Симон отметил, что это сделано довольно грамотно. А потом они потянули из-за спины луки…
- Шевелись! - заорал один из крестьян и огрел братьев кнутом. - Быстро отсюда!
- Нет-нет, - тут же придержал вожжи Симон, - стоять.
Он уже сделал все, что необходимо.
- Так, нам шевелиться или нет?! - взвыли купцы.
Стрелы хищно засвистели, Симон бросил назад короткий взгляд и убедился, что все идет, как надо. Похожие друг на друга, как две капли воды, убийцы стремительно и метко поражали небольшой участок дороги в нескольких шагах позади колесницы.
Крестьяне изумленно переглянулись.
- Что они делают?
Симон улыбнулся. В таком же недоумении был и Досифей, когда проткнул сидящего за столом Симона остро отточенным посохом, а через мгновение обнаружил его рядом с собой.
- Что… не получается?
Убийцы впились в Симона оторопелым взглядом, переглянулись, выпустили еще по стреле, но и они ушли туда же, в дорожную пыль.
- Даже не пытайтесь, - покачал головой Симон, - толку не будет.
Убийцы снова переглянулись, быстро спешились, вытащили короткие мечи и, стараясь не смотреть Симону в глаза, начали приближаться.
"Крепко их Кифа заморочил…" - отметил Симон и нехотя спрыгнул с колесницы. Он понимал, что погруженный в морок человек будет идти до конца, - пока не снимешь.
- Смотреть сюда, - поднял он руки, - у меня две руки. Вас - двое. Вы - мои руки, и я вас роняю.
Он опустил руки, и убийцы рухнули в пыль.
- Теперь я пошевелю пальцами…
Бедняг подкинуло, и все их конечности заходили ходуном. Однако в глазах так и светилась жажда убийства.
- Ну, и что с вами делать? - вздохнул Симон.
Он уже видел: Кифа поработал на славу.
Симон знал, если не снять с них наваждение, они так и будут ненавидеть и преследовать его, не в силах объяснить себе, зачем это делают, а потому придумывая тысячи оправданий. И будет все это длиться, может, неделю, а может быть, и целый год, - пока само не отвалится. Ему это было не надо, но тратить время на исцеление, не зная наверняка, как именно Кифа это сделал…
"Наложить новый морок - поверху?"
Это было не слишком этично, однако время экономило.
- Хорошо, - по очереди заглянул он в одинаково полыхающие ненавистью глаза, - сейчас вы увидите знамение… Ну… например, я подожгу небо. На счет три.
Он бросил взгляд за спину. Уже опомнившиеся крестьяне с ужасом в глазах нахлестывали ревущую от боли четверку наказанных господ, однако те, - такие же перепуганные, как и седоки, - с места сдвинуться не могли. Негромкое приказание Симона "стоять" было не в пример сильнее страха и боли. Симон сокрушенно покачал головой и снова повернулся к убийцам.
- Раз… два… три!