Ненависть к Подменышу у Иоанна между тем перешагивала все мыслимые и немыслимые пределы. Вот, скажем, титул. Двойник как величался? Да совсем просто. Взял да перенял у него, Иоанна. А как теперь его изменить? Перечень земель убирать нельзя - умаление царского достоинства, а больше в нем, почитай, что ничего и нет. Но не беда. Нет, так теперь будет.
И едва пришедший к нему на доклад дьяк Висковатый начал зачитывать заранее подготовленную грамотку польскому королю Сигизмунду: "Мы, божьей милостью царь и великий князь…", как Иоанн тут же перебил его и властно произнес:
- Отныне начинать мою титлу повелеваю инако! Пиши, - и принялся уверенно диктовать, не обращая ни малейшего внимания на изумленный взгляд Висковатого: - Троица пресущественная и пребожественная и преблагая, правоверующим в тя истинным крестьяном дателю премудрости, преневедомый и пресветлый и крайний верх направи нас на истину твою и настави нас на повеление твое, да возглаголем о людех твоих по воле твоей! - И грубо ткнул пальцем в оторопевшего Ивана Михайловича: - Почто воззрился? Забыл, яко писать надобно?
- Пишу, государь, уже пишу, - заторопился он, стряхивая с себя оцепенение и недоумевая: "Что же это за титла такая? Тут больше на молитву похоже, а не…", но возражать не стал и вслух свои сомнения не высказал, решив для начала хотя бы дождаться ее окончания.
Иоанн между тем, продолжая все так же безостановочно расхаживать по небольшой светлице, все диктовал и диктовал, накручивая один цветастый оборот на другой:
- Сего убо бога нашего, в Троице славимого, милостию и хотением и благоволением удержахом скифетр Российского царствия, мы… - и остановился, милостиво махнув рукой: - А далее ты уж сам возьми все из прежней титлы.
- Записал, государь, - ответил дьяк и на один краткий миг, не выдержав, одним только краешком губ, улыбнулся в бороду, подумав: "Чем бы дитя ни тешилось… Думал, он - муж умудренный, ан выходит, что не до конца все-таки. Странно только, что я раньше за ним этого не примечал".
Но глаз Иоанна был зорок, и эту мимолетную усмешку он подметил, отложив у себя в памяти среди прочих обид. Вслух попрекать дьяка пока не стал - так только, отложил в памяти до других времен. Пока же лишь буркнул раздраженно:
- Сию титлу надлежит и на моей большой печати вырезать.
- Сделать можно, - невозмутимо отозвался дьяк, - но уж больно велика она получится. - И вновь неприметно усмехнулся в бороду.
Иоанн, перестав расхаживать подле стола, за которым сидел Висковатый, остановился напротив дьяка и мысленно представил себе, сколько потребуется места, чтобы разместить в грамоте прибавку к своему титулу. Получалось и впрямь нечто несуразное. Менять что-либо не хотелось. К тому же в этом случае мимолетная усмешка на лице дьяка сулила обернуться в откровенную насмешку, а этого Иоанн не хотел бы. Знал царь, что тогда он уж точно не выдержит и Висковатому несдобровать, а терять его не желал - уж больно умен.
"Чего не отнять у проклятого Подменыша, так это умения подбирать нужных людишек", - отметил он про себя и от этого пришел в еще большее раздражение. Однако с нужным ответом нашелся быстро, не дав паузе затянуться до неприличности:
- А я и не сказывал все полностью из нового на печать переносить. Надобно лишь добавить: "Бога в Тройце славимаго милостию" - и все, - и презрительно усмехнулся, возвращая должок: - Тороплив ты, дьяк, чрез меры. Не дослушал, а лезешь. И как токмо с такой припрыжливостью дела посольские правишь? Не тяжко тебе?
- По воле божьей и по твоей милости, государь, управляюсь понемногу, и нареканий от тебя, Иоанн Васильевич, покамест не получал, - промолвил слегка побледневший Висковатый.
- То-то и оно, что покамест. Коль далее будешь так же понемногу управляться - непременно получишь, - пообещал царь и от испуга дьяка, столь явственно написанного на его лице, вновь пришел в хорошее расположение духа, мысленно решив: "Поживи еще… покамест".
Вдохновившись успешным началом реформаторства, он на следующий день принялся указывать своему печатнику прочие изменения, которые необходимо внести на печатях, как большой, так и малой:
- На малой печати шипы из корон убери, а то они торчат на главах орлов, яко ежи из кустов, прости господи. - И вновь озлился, но на сей раз на себя за неудачное сравнение.
Однако бросив пытливый взгляд на Висковатого - сызнова примется ухмыляться или как? - остался доволен. Дьяк потому и встал во главе Посольского приказа, что умел и хорошо, и быстро учиться и не повторять ошибок дважды. На сей раз печатник сделал подчеркнуто серьезное, чуть ли не каменное лицо и деловито черкал гусиным пером на отдельном листе бумаги. Только и уточнил:
- Вовсе убрать, государь, али повелишь замену им учинить?
- Знамо замену, - буркнул Иоанн. - Пущай зубцы помягче будут да покруглее, вроде листов. Так-то оно куда как краше. Да трех, пожалуй, хватит. Ни к чему нам обилие. А уж на большой печати можешь и пяток учинить. Да на ней же, на большой, пущай в середке крест водрузят, чтоб он прямо из венца над орлиной главой произрастал из середнего зубца. И потом, слыхал я, - не блеснуть лишний раз своей ученостью, если только появлялась к тому хоть малейшая возможность, Иоанн просто не мог, - что в иных землях у нашего брата цесаря и в прочих, гербы принято малевать. Так ты вот что сотвори. Повели-ка вкруг моего орла такие же гербы учинить.
- Так ведь, - растерянно поднял голову Висковатый, - их у каждого не более одного, государь. У тебя и так, вон, орел имеется - куда ж тебе больше?
- Земе-ель, - насмешливо протянул Иоанн, наслаждаясь своим превосходством над дьяком, и повторил: - Земе-ель, дурья твоя башка.
Такое, походя брошенное оскорбление, больно резануло по сердцу Висковатого, но он стерпел, лишь желваки нервно заиграли на скулах. По-прежнему сохраняя непроницаемое выражение на лице, он сухо уточнил:
- Все могут не войти, государь, да и - уж прости, что повторяюсь, - мелковаты будут.
- Тут да. Тут ты прав, - неожиданно согласился Иоанн, но закончил вновь оскорблением: - Вот только если бы ты не спешил яко козлище поперед меня запрыгивать, то и от меня такое же услыхал бы. Помечай себе, что оставить надлежит самые важные. Новгородского наместника, Псков, Казанского царства, Астраханского, Псковской земли, непременно Смоленской, ну и далее хочу тебя послушать. А то получается, что я все один да один тружусь, - а про себя тут же решил, что какое бы ни назвал сейчас Висковатый, все равно отметет в сторону.
- Владимирской земли, - уверенно произнес печатник. - Рязанской, Суздальской, Ростовской, Ярославской, - и вопросительно посмотрел на царя, который злорадно ухмылялся. - Неужто я что-то неправильно сказал?
- Да не токмо что-то, а и вовсе ни одной нужной не назвал, - и поучительно заметил: - Негоже Владимир возвеличивать. Ныне времена иные, а потому пусть лишний раз свое место знает и ведает, что оно не сразу после Москвы, а где-то во втором десятке. Далее про Рязань ты молвил. К чему ты ее приплел?
- Великим княжеством считалось, - совсем иным тоном, без малейшей уверенности в голосе, выставил аргумент в защиту своего предложения Висковатый.
- То-то и оно, что считалось, да на деле им не было. Ладно уж, - снисходительно махнул царь рукой. - Пойду я тебе навстречу. Коль так тебе возжелалось, пущай будет на моем гербе одно из бывших великих княжеств, даже два. Впиши туда Тверь и Новгорода Низовския земли. Про Суздаль с Ростовом да Ярославлем сказывать ли, в чем твой промах, али сам все понял?
И вновь столь же неуверенный кивок головой. На самом деле Иван Михайлович давно уже перестал что-либо понимать в извращенной логике царя и попросту махнул рукой, честно заявив:
- Про иное не вопрошай, государь, а лучше сам надиктуй - так-то оно скорее выйдет.
- Тогда пиши, - торжествующе ухмыльнулся Иоанн и начал надиктовывать из того остатка, что еще имелся: - Пермская земля, Югорская, Вятская, Болгарская и… Черниговская.
В душе ему было немного жаль, что дьяк назвал Ростов и Суздаль, но особенно Рязань и Владимир. Правда, зато он утер нос печатнику, и это успокаивало, примиряя с потерями, которых бы не было вовсе, если бы дьяк не стал так не вовремя умничать. Потому и спросил грубовато:
- Все ли записал, Ивашка?
И это обращение тоже пришлось не по вкусу Висковатому. Казалось бы, совсем недавно царь называл его не иначе как Ваней либо Иваном Михайловым, а когда хотел похвалить, то и с "вичем". Ныне же только и слышишь от него - Ивашка да еще Ванька, а уж коли Иванец назовет, то это как праздник .
"Что и говорить, переменился царь после смерти супружницы, - сокрушенно подумал дьяк, но тут же попытался его оправдать: - С иной стороны взять - шутка ли, жену утратить да еще такую. Ведь любил он ее, ох как любил. Может, и блуд свой вселенский учинил, чтоб умом в одночасье не тронуться. Такое, сказывали, тоже иной раз бывает. Вон как ходит и ходит, а раныпе-то все сидел рядышком. Не иначе как душа у него вот так же бродит в смятении. Ладно. Авось, отойдет еще", - и сочувственно покосился на царя, продолжавшего расхаживать вокруг стола.
На самом деле привычку эту - ходить во время рассуждения или размышления над чем-либо - Иоанн приобрел еще в избушке. В тесном и замкнутом пространстве молодое тело неустанно требовало от своего хозяина каких-либо физических действий, и что еще Иоанну оставалось, как не вышагивать час за часом из угла в угол.