2
В тот день в харбинском кабаке "Палермо" шел грандиозный пир. Гуляли калмыковцы - они, видать, произвели очередную "калмыкацию", то бишь ограбили проходящий пассажирский поезд в районе Гродековских туннелей. Если бы семеновцы ограбили, это называлось бы "семенизацией", а у этих "калмыкация".
Гуляли в кабаке и орловцы. Эти - с горя. Шли упорные слухи, что их полк собирались расформировать: обнаружилась растрата по хозяйственной части - ни много ни мало в полмиллиона рублей. Да и как ей не быть, если у полковника Орлова всего три сотни штыков, зато два оркестра. И сведения о безобразиях орловцев ежедневно ложились толстой пачкой на стол начальника военного отдела генерала Колобова. Это он подсказал в свое время главноначальствующему в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги - генералу Хорвату идею создания ударных "кулачков", а попросту - мелких банд, которые должны были постоянно терроризировать большевиков на границах полосы отчуждения, то есть в районе станций Маньчжурия и Пограничная. Однако созданные ударные "кулачки", в массе своей, за исключением крупных отрядов Семенова и Калмыкова, предпочитали оставаться в Харбине. Да и чего бы им не оставаться, если даже младшим офицерам платили по двести рублей в месяц на всем готовом. К тому же дежурные по отрядам регулярно получали авансы, чтобы расплачиваться с извозчиками, привозящими господ офицеров из кабаков в казармы. Ну, а ежели кому бы пришло в голову сделать им замечание - о взыскании и речи быть не могло - в таких случаях обычно следовал доклад обиженного о переходе в другой отряд. Нет, не рвались они тогда из Харбина защищать веру и отечество.
Такими были, разумеется, и орловцы. Вот кабы не эта злосчастная растрата.
Но все это, в сущности, мелочи, потому что Семенов, сидевший на станции Маньчжурия, "зарабатывал" по два миллиона в день да плюс звание "благодетеля населения".
Семеновцы тоже гуляли в "Палермо". Гулял харбинский посланник атамана полковник Скипетров, ждавший очередного производства, и с ним хорунжий Кабанов. У этих была серьезная причина. Во-первых, позавчера обнаружили в Селенге труп известного золотопромышленника Шумова, ехавшего в семеновском бронепоезде с большим грузом золота. Что там произошло, где золото - никто не знал, но, разумеется, догадывались. А во-вторых, несколькими днями раньше была произведена "семенизация": реквизировали двадцать девять вагонов кожи, и затем неизвестные лица продали их какому-то спекулянту в Хайларе. Об этих злополучных вагонах уже шел разговор по городу, громко негодовал недавно прибывший в Харбин Колчак, ждали каких-то ревизоров омского правительства, но разговор разговором, а деньги были. Только у кого? Этого не знали. Семенов бушевал. Скандал разгорался.
Ночью, с охраной на пяти казенных автомобилях, приехал в "Палермо" Скипетров. На одном из них вместе с полковником прибыл и Сибирцев, доверенное лицо Скипетрова. Когда же это было? В июле? Нет, еще в июне восемнадцатого. Да, великий был пир…
Сибирцев задержался с шоферами, указывая им место, где они должны были ждать господ офицеров хоть до самого рассвета, пока те не нагрузятся до полного безобразия. Таков был заведенный порядок, ибо, как говаривали в Харбине, всякая власть начинается с автомобиля. И уж вовсе никого не заботило, что стоимость автоверсты перевалила в ту пору за пятнадцать рублей. Золотом.
Войдя в ресторан, Сибирцев окинул взглядом тусклый и задымленный зал. Как-то, видно, с самого начала пошло, что в нем собирались русские. "Высокие" иностранцы сюда избегали заглядывать, хотя их миссий и всяческих комиссий в городе было предостаточно. Среди багровых, испитых физиономий "спасителей России" Сибирцев отметил сидевших группами и в одиночку эмигрантов: бежавших заводчиков, купцов, спекулянтов. Попадались офицеры, пока никуда не приставшие. Эти были, как правило, особняком, пили, вспоминали германскую. Но в основном зал заполняли шумные и крикливые атаманские орды. Однажды появился здесь доселе никому не известный украинский консул. Он начал было предъявлять свои державные права, но ему тут же пригрозили плеткой, и он стушевался. Револьверы и шашки с большой легкостью пускались в дело под предлогом оскорбления мундира.
Сибирцев отметил несколько знакомых лиц и среди них пьяного офицера-орловца. Из того угла, где сидел орловец, слышались крики, хохот, хлопки пробор шампанского. Взгляды встретились, орловец растянул губы в пьяной улыбке, но, видимо, не узнал Сибирцева, тут же отвлекся и стал что-то кричать на ухо соседу. Да и где было узнать, виделись, кажется, в ставке Хорвата - раз-два - не больше. И фамилию его Сибирцев тоже не запомнил.
Сибирцев подошел к сдвинутым столам, которые накрывали, быстро скользя черными тенями, два суетливых, прилизанных официанта.
- Где вас черт носит, Мишель? - недовольно прохрипел Скипетров.
- Прошу прощения, господин полковник, - Сибирцев наклонился над ним, - распорядился насчет автомобилей, - и поднял голову, снова оглядывая зал.
- Не гляди, - Скипетров хлопнул его ладонью по спине, - садись. Сейчас привезут. Я Ваську послал, велел, чтоб мигом доставил. Он знает, где хорошие девки.
- А если не достанет? - тряхнул петушиным хохолком уже заметно набравшийся поручик Козюля, начальник охраны Скипетрова.
- Как так не достанет, когда я приказал? - возмутился полковник. - Не достанет?! Задницу его заголю и прямо тут, на столе, при всех, господа, всыплю сотню соленых, таку их…
- Гульнем, стало быть, господин полковник? - ухмыльнулся Сибирцев.
- Гульнем, не будь я генералом! - захохотал Скипетров. - Тащи живей! - заорал он на официантов. - Все тащи, китайская твоя харя!
В зале появился Кабанов. Он крепко покачивался, и его поддерживали под руки двое башибузуков Козюли.
- Господин хорунжий! - раздался голос от стола, где пили калмыковцы, давно враждовавшие с семеновцами.
Кабанов остановился, уперся глазами в поручика, окликнувшего его.
- Вы ко мне? - спросил с хмельной важностью.
- Именно, - поручик поднялся, опираясь на плечо соседа. - Не могли бы вы сделать нам всем небольшое одолженьице-с?
- Если в моих силах, господа, - Кабанов, качнувшись, развел руки в стороны.
- Вполне. Продайте нам один маленький такой, знаете ли, вагончик кожи. Сапоги, сами изволите видеть, износились, а до первопрестольной топать еще… - поручик высоко над столом поднял ногу, показывая свой сапог, и хохот за столом не дал ему закончить фразу.
- Зря шутите, господа, - выпрямляясь и выпячивая грудь, мрачно выговорил хорунжий. - Мы ведем следствие…
Хохот вспыхнул с новой силой, истомленный поручик упал на стул.
- Кабанов! - зарычал Скипетров. - Сядьте, ну вас к черту! Сплошной позор с вашими этими… пинчерами.
- Пинкертонами, господин полковник, - с легкой улыбкой поправил Сибирцев.
- Один хрен, - яростно отрубил полковник, - все суки!
Кабанов грузно шлепнулся на стул и заорал:
- Шампанского, живо! - и затуманенными глазами пристально взглянул на Сибирцева.
От стола за спиной Кабанова повернулся какой-то незнакомый штабс-капитан и брезгливо сморщился, увидев хорунжего.
Будет драка, понял Сибирцев. Не сейчас, а позже, когда еще подопьют.
А драка уже вспыхнула. В углу, где сидели орловцы, послышался стук падающих стульев, звон посуды и пьяные крики. Вскочили два офицера: один тут же с лязгом обнажил шашку, второй выхватил револьвер. На них навалились, растащили в стороны. Того, кто размахивал шашкой, с трудом поволокли к двери, а он плевался, рассыпая, словно горох, матерную брань, и грозил оставшимся обнаженным клинком.
- Что-то нынче орловцы развоевались… - заметил кто-то из сидящих справа от Скипетрова. - Куш, что ли, сорвали?
- Господа! - Кабанов выпрямился на стуле, вскинув подбородок. - Их расформируют, господа. Я точно знаю. По хозяйственной части недостача в два миллиона. Все они жулики!
"Уже два миллиона, - мысленно усмехнулся Сибирцев. - Быстро растут слухи. Да уж и кто бы говорил…"
Он услышал негромкие голоса за своей спиной, обернулся нехотя: там ужинали двое штатских со своими дамами. Женский голос произнес:
- Ох, не нравится мне эта их компания…
На что один из мужчин немедленно отреагировал:
- Когда гуляют семеновцы, жди неприятностей. Умоляю вас, Нелли, не обращайте никакого внимания. Умоляю. Никакого.
Сибирцев презрительно скривился и обернулся к Кабанову:
- Значит, слухи верные? Расформируют орловцев?
- А на хрена они кому нужны? - Скипетров хлопнул ладонью по столу и надулся индюком. - Самостоятельная боевая единица! Полк! - он явно копировал генерала Колобова. - Дерьмо. Пущай к нам идут. Вы, Мишель, знакомы с кем-нибудь из них?
- Да так, господин полковник, больше по мелочам, - Сибирцев пожал плечами.
- А какая разница? Всем говорите: жрем до отвала, пьем до беспросыпа, препятствий никаких, а служба - одно удовольствие! Сами прибегут… Где же Васька, сукин сын? Ох, выдеру! - Скипетров откинулся на спинку стула и вдруг заявил жалобно: - Надоело в послах ходить. Живого дела хочу!
- Надо полагать, уже недолго, господин полковник? - полуутвердительно спросил Сибирцев.
Он почувствовал на себе злобный взгляд хорунжего и, подняв брови, хмыкнул. Затем мельком, словно по пустому месту, скользнул глазами по Кабанову, и, взяв бокал шампанского, поднялся, и пошел к полковнику. Склонился к его плечу, шепнул на ухо:
- А Кабанову разговоры о вашем повышении будто клизма. Взгляните, господин полковник.
Скипетров посмотрел на хорунжего, напряженно вытянувшего шею в их сторону и старающегося расслышать, о чем шла речь, и расхохотался: уж больно нелепой была его фигура.