Петляя, проскакивая целые мили по руслам ручьёв, – чтобы сбить со следа собак, – он мчался в Лондон. Купив ещё одного крупного жеребца, он через каждый десяток миль пересаживался с одного на другого. Заезжая в постоялые дворы, он давал коням овса, чистой воды, и отдыхал ровно столько, сколько требовалось для отдыха им.
Добравшись до пригорода, он отыскал мастерскую знакомого кузнеца. На карту было поставлено многое, и Бэнсон заметно нервничал. Он понимал, что его заказ не возьмётся выполнять ни один из свободных ремесленников. Чудовищный инструмент, за которым он приехал в пригород Лондона, сейчас мог сделать лишь тот, кому он бросил когда-то в ладонь тяжёлое, хранящее жар горна, золотое ядро.
Он вошёл – и тотчас отлегло от сердца: кузнец, не скрывая радости, бросился пожимать ему руку. Бэнсон, взглянув на стоящего у наковальни помощника, устало сказал:
– Пошли своего молодца, пусть моих коней расседлает и даст овса.
Протянул благодарно поклонившемуся "молодцу" серебряную монетку.
– Опять небывалый заказ? – обнажив зубы в широкой улыбке, спросил кузнец.
– Догадлив ты, мастер, – подойдя вплотную, проговорил Бэнсон. – Мне нужен инструмент, за изготовление которого палач отрубает руку. А за применение – голову.
– Понадобилась-таки кулевриновая аркебуза?
– Нет, кузнец. Мне нужно то, что русские разбойники называют "чеснок". (Кузнец побледнел.) Испанцы – "колючий виноград". Голландцы и немцы – "коврик". А в Англии он зовётся…
– "Чёртов горох", – прошептал кузнец, отступая.
– Чёртов горох. Нужно немного, но срочно. Я взялся помочь тем, кому неоткуда ждать помощи. Будет погоня. И – ты либо веришь мне, либо нет.
Кузнец, отирая пот, присел на скамью, расправил на коленях кожаный фартук. Помолчал. Потом, глядя в сторону, поинтересовался:
– Инструмент для человека или для лошадей?
– Для лошадей.
– Значит, крупный.
– Снова помолчал. Вздохнул. Взглянул Бэнсону в лицо.
– Тебе разве лошадей не жаль?
– Лошадей можно вылечить. А у меня за спиной будет живых людей десятка два с половиной, и детишек человек тридцать.
– Откуда дети-то?
– Из рабства.
Кузнец встал, взял совок, звеня, поддел из ларя угля, всыпал в малиновый огонь горна. Разложил на наковальне молоты и щипцы. Распорядился:
– Закрой дверь на засов. И вставай помогать, если дело срочное.
Бэнсон вышел, осмотрел коней, сказал помощнику кузнеца:
– Можешь сходить выпить. Мы часок-другой поболтаем.
Вернулся в кузницу, запер дверь и встал к горну.
Почти час был потрачен на то, чтобы нарубить коротких стержней из толстой проволоки и изготовить шаблон – две сваренные металлические пластины, образующие тупой угол.
Час прошёл, и кузнец бросил на наковальню первую "чёртову горошину". Металлический паучок в пол-ладони величиной прокатился по иссечённой ударами молотов поверхности наковальни и замер, хищно выставив вверх острый, в три грани кованный шип.
– Четыре шипа, – хмуро сказал кузнец. – Между любыми из них – угол в сто двадцать градусов. Как "горох" ни бросай – он на три шипа встаёт, четвёртый – обязательно торчком к небу. Лошадь, наступив на него, летит через голову, и всадник, конечно, всмятку…
– Сотни на две железа у тебя хватит?
– Хватит и на три. Только попрошу тебя, контрабандист…
– Всё, что смогу.
– Конечно, если сможешь… Привези его обратно ко мне. Перекую.
– При плохом ходе дела мне уже ничего возить не придётся. При хорошем – "горох" подберут те, кого он остановит. – Бэнсон улыбнулся, взял в руку паучка и добавил: – Но тогда у меня будет повод вернуться за ним.
Кузнец добавил в горн угля, взялся за рычаг мехов. Проговорил, ухмыляясь:
– Странно, что "чеснок" у тебя не из золота!
Погоня
Всё рассчитали до деталей. Была найдена укромная бухта, в которой встал на якорь "Марлин". Также нашли и частично расчистили подход с берега к бухте.
Подход этот был не вполне удобен: неширокая ложбина, заваленная камнями-окатышами, стиснутая с боков отвесными каменными стенами, круто поднималась вверх и, если бы здесь нужно было пробежать Сове или Бэнсону – они бы легко преодолели опасный подъём, но среди тех, кого в назначенную минуту должны были домчать сюда кареты, были дети и несколько женщин…
Наверху, на гребне – площадка шагов семь на десять, и затем – ещё более крутой спуск вниз, к берегу, где уже покачивались шлюпки "Марлина".
Хорош был только подъезд к ложбине – твёрдый скальный грунт, вполне подходящий для каретных колёс.
Бэнсон, мастер Йорге и несколько матросов с "Марлина" расхаживали по площадке. Они натянули канат от гребня вниз, до самого берега – но всё равно для женщин этот путь был весьма сложен. Если бы не такая удобная бухта, и не такой удобный подъезд…
Бэнсон спустился к ряду камней, сложенных в виде вала, за которым были разложены несколько мушкетов и пистолеты, в который раз проверил пули, порох, арбалет и болты. Вернулся наверх, к Йорге. Постояли в молчании.
– Сколько осталось? – спросил кто-то из матросов.
– Четыре минуты, – сказал мастер Йорге и раздвинул цилиндр подзорной трубы.
Мучительно медленно тянулись секунды. Вдруг Йорге негромко сказал:
– Молодцы. Всё точно.
И передал трубу Бэнсону. Тот схватил её, поднёс к глазу. Далеко внизу, между скал, слева, вдоль берега двигались три кареты. "Это Стэнток с семьёй и домочадцы скупщика краденого". Бэнсон перевёл трубу и увидел, как справа, навстречу им, ползут ещё четыре кареты. "Это Сова и дети из крепости". Вдруг Бэнсон недобро оскалился: за обоими кортежами, чуть превышая дистанцию прицельного выстрела, ехали чёрные всадники. Девять слева и пять справа. Они не гнались, просто ехали следом, старательно держась на расстоянии полёта пули. Каждая компания знала, что всех нужных им людей в преследуемых каретах нет. Они – только след, ниточка…
– Четырнадцать, – сказал Бэнсон, отнимая трубу от глазницы и вытирая запотевший окуляр. – Хороший учитель – Ван Вайер. На всю жизнь запомню теперь, как важен тайный резерв.
– Пора! – проговорил Йорге и матросы, цепляясь за канат, растянулись вдоль спуска, встав в наиболее опасных местах.
Приготовился и Бэнсон. Подсыпал нового пороха на полки мушкетов и пистолетов, взвёл арбалет. "Как только кареты встретятся – чёрные всадники увидят друг друга и поймут, что вот теперь мы все – в одном месте. Вот тогда будет гонка…"
Этот миг пришёл. Выехав из-за скал к далёкому подножию ложбины, кортежи резко повернули и возницы взмахнули кнутами. Лошади рванули. Семь карет ходко покатили в сторону моря, всё больше забирая в подъём. Увидели друг друга и всадники, и две чёрные стаи рванулись навстречу. Пришёл их час. Бойцов у Совы – втрое меньше, чем их, все остальные – просто живое мясо. Вот она, минута награды за многодневное терпение. Хэй, загонщики, хэй!
Но кареты помчались совсем не так, как подобает тяжело нагруженному обозу, да и под колёсами у них были не ухабы и ямы, а твёрдое каменное плато. Выжали все силы из лошадей и всадники. Они уже настигали последнюю из карет, когда сверкнул в воздухе блескучий коротенький дождик, лёг частыми каплями под копыта мчащихся лошадей. Сразу четыре из них, подминая всадников, рухнули, кувыркаясь; резко осадили своих лошадей задние всадники, а кареты всё мчались вперёд, и раз за разом вылетал из окон последней блескучий металлический град.
Кортежи домчались до первых крупных камней. Дверцы карет распахнулись, из них стали выпрыгивать мужчины, женщины, дети – и все торопливо стали карабкаться вверх, вверх, – на гребень, откуда призывно махали им Бэнсон и Йорге.
Да, можно было предположить, что от этих загонщиков уйти будет непросто. Оставив лежать четверых лошадей и троих человек, десять всадников двинулись дальше. Двое спешились и, склонившись, со всей возможной проворностью работали руками, и от них в стороны разлетались колючие "горошины". Расчистив узкий проход, "чистильщики" вспрыгнули на лошадей и, доскакав до следующего "коврика", спешились и снова склонились над ним.
Все беглецы были уже наверху и, помогая друг другу, спускались, цепляясь за канат, к шлюпкам. Но преследователи преодолевали россыпи "гороха" неописуемо быстро! Они могли бы спешиться и бежать по каменистым склонам, но лошади должны были сэкономить им две, а то и три минуты. И чёрные всадники тратили время, расчищая для них путь, чтобы потом с лихвой наверстать упущенное.
Бэнсон, видя их скорость, тревожно оглянулся. Ещё десятка три человек толпились на гребне: много провозились, спуская на берег женщин. А снизу донёсся грохот копыт! Бэнсон метнул взгляд к подножью ложбины. Преодолев последнюю преграду десять человек на десяти лошадях мчались к покинутым, стоящим с распахнутыми дверцами каретам, и в отдалении к ним ковылял уцелевший после падения одиннадцатый. Бэнсон взял мушкет, прицелился. Подбежал и плюхнулся рядом Сова, тоже взял мушкет, проверил порох на полке.
– Стрелять нельзя, – скривившись, сказал он. – Их ответный залп ударит в спины тех, кто ещё не спустился.
– А что делать?
– Тянуть время. Обещать сдаться. В сущности, Вайеру нужны только мы. А вот и он!
Бэнсон взглянул. Внизу, бросив лошадей рядом с каретами, мчались вверх люди в одинаковых чёрных одеждах. В центре бежал, взмахивая тросточкой, маленький человек. Одна рука у него была на перевязи.
Подбежал и Стэнток и тоже подхватил себе мушкет, но Сова твёрдо проговорил:
– Нет. Ты нужней у каната. Так ты больше людей спасёшь!
Привыкший соблюдать дисциплину офицер кивнул, положил мушкет и побежал назад. Бэнсон взглянул ему вслед. "Проклятье! Ещё человек двадцать…"