– Как он умер? – Спросил старик, подходя и вглядываясь в лицо того, кого сутки назад встретили Кройз и Адамос.
– Я заставил его пить вино, – сказал, присев к костру, с совершенно спокойным лицом, ночной гость. – Прижал нож к шее, и заставил. Герцог пил много. А когда вино из него полезло обратно, я заткнул ему рот его же подушкой. Он захлебнулся. Ни крови, ни ран.
Связанный, с заткнутым ртом человек, подёргавшись, приподнялся и сел. Серые братья, подойдя ближе, осторожно и с любопытством рассматривали его, словно дикого зверя. А принц подошёл к присевшему у костра виновнику происходящего и тихо проговорил:
– У меня теперь нет родителей. Я теперь тоже стану Серым братом, и вырасту, и спасу Маргариту, сестру. Вы можете сказать мне ваше имя?
– Могу. Меня зовут мастер Альба.
– Хорошее имя, – одобрительно сказал мальчик. – А меня теперь зовут принц Сова.
Путешествие трубочистов
– Мастер! – сказал старик. – Мастер. Что ты скажешь, если я преложу тебе взять мальчишку… то есть, принца – с собой? Сам видишь, нам предстоит нести Тень до самого моря. Днём зарываться в листву в перелесках, ночью бежать, тащить его, сменяя друг друга. Ну куда мы с… принцем? А?
Мастер Альба в эту секунду был занят. Он, присев, обхватил Волка за шею и прижался к его уху щекой. Потом отвёл лицо, оказавшись со зверем буквально нос к носу. Что-то негромко сказал. Волк, оскалив клыки, заскулил (вот, были в его роду и собаки!).
Потом Альба встал и сказал старику:
– Ладно, возьму. – И улыбнулся: – какой же мастер без ученика?
– Мне идти с тобой? – спросил, осторожно приближаясь к нему принц, и, покосившись на Волка, потёр покрытую синяками ручонку.
– Если захочешь, – по-взрослому серьёзным тоном ответил Альба.
– А ты научишь меня приносить Теней?
– Если захочешь, – снова повторил мастер.
Он поднял взгляд на стоявших в свете костра Серых братьев.
– Принца я заберу, отведу в надёжное место. Но тогда у вас будет ещё одна непростая забота: вынести из замка девушку. Есть ещё опытные пеленальщики?
– Трое, – сказал, мотнув седой бородою, старик. – Прибудут в замок под видом бродячих музыкантов: на них, по случаю похорон Кагельберга, будет спрос.
– Хорошо. Оставьте её с кем-нибудь здесь, на поляне. Пусть живёт в лесу дней семь или восемь. Я вернусь за ней, как только устрою жизнь принца.
И, отступив на шаг, поклонился. Серые братья ему поклонились в ответ, а Волк зарычал. Зарычал так же тот, кто недавно был Тенью, а теперь сидел, связанный, возле костра и раскачивался из стороны в сторону.
И мастер, и принц покинули таинственную поляну.
– Ты, значит, хорошо видишь в темноте, – утвердительным тоном спросил Альба.
– Да, – сказал принц. – Я тебя первым заметил.
– Значит, ждать рассвета не будем. Тогда за ночь мы доберёмся до места, где совершим превращение.
– Мы будем превращаться?
– Да.
– А в кого?
– В трубочистов.
– В тех чёрных людей, которые чистят трубы?
– Да, в тех.
– Для чего?
– Хороший вопрос. Для того чтобы ходить по дорогам и посещать города, не отвечая на ненужные вопросы подозрительных стражников. Никогда трезвый стражник не спросит дорожных бумаг у встретившегося ему трубочиста.
– А пьяный?
– А пьяный – тем более. Нет, всё, что им будет нужно от трубочиста – это испачкать пальцы о чёрную сажу, покрывающую его одежду.
– Зачем?
– Считается, что к таким пальцам чаще прилипают денежки. А стражникам денег никогда не хватает.
– А как мы превратимся? Просто переоденемся?
– Главное – не переодеться, а переменить мысли. Вот что по настоящему важно. Тебе придётся забыть, что ты когда-то был принцем. Забыть навсегда.
– Оказывается, это не трудно, – вздохнул шагающий по ночному лесу ребёнок. – Я уже начал забывать.
– Это нужно для того, чтобы не попасть в руки к стражникам. Если ты выглядишь, как сын трубочиста, то и жить должен, как трубочист. А если ты станешь требовать, чтобы стражник приветствовал тебя подобострастным поклоном – это будет выглядеть странно. И нас тогда схватят.
– Что значит подобострастным?
– Очень почтительным.
– Ну, поклоны мне не нужны. Я смогу выглядеть, как трубочист.
– Но выглядеть трубочистом мало. Нужно на самом деле стать им. Влезать в закоулки старых печей, где полным-полно чёрной сажи. Выгребать её голыми руками, дышать ею. И вообще делать всякую грубую и нечистую работу.
– Я много дней убирал лошадиный навоз! – гордо заявил мальчик.
– Прекрасно! Значит, при необходимости ты сможешь превратиться и в конюха.
– Это важно?
– Да, важно. Чем больше ты способен совершить превращений – тем легче тебе прятаться.
– От кого?
– Ото всех.
– А зачем?
– Затем, что самое главное занятие в жизни охотников за Тенью – это прятки.
– Какая интересная у них жизнь.
Визит в Груф
Через три дня, вечером, шагающие по безлюдной и пыльной дороге молодой трубочист и его маленький сын увидели замок, стоящий на невысоком холме.
– Это – Груф, – сказал Альба. – А вот там, как помнится, должна быть река.
– Мы пойдём к реке?
– Да. Там мы напьёмся и отдохнём.
– Но мыться не будем!
– Конечно. Не зря ведь мы жгли костёр и мазали золой одежду, лица и руки! Смотри, как хорошо вышло.
Они спустились в лог, – и точно, перед ними заблестела река.
– Вечер скоро, – сообщил мальчик. – Если мы поспешим, то успеем войти, пока ворота открыты.
– Напротив, спешить мы не будем. Отдохнём до темноты, а ночью войдём.
– Как войдём?
– Через один тайный вход. Если только он за тридцать лет не зарос и не забился песком.
– Ты не был здесь тридцать лет?
– Почти тридцать.
– Но ты помнишь, где этот вход?
– Я помню главное: в Груфе очень много печей. Так что я буду весьма удивлён, если завтра нам не обрадуются.
Путники подошли к реке, сели в тени большого куста.
– Значит, малыш, мы с тобой – сын и отец.
– А как мы будем друг друга звать?
– Как обычно. Я тебя – сынок, а ты меня – папа.
– А имена?
– Трубочистам не нужны имена. К ним все и всегда обращаются словом "приятель".
Когда пришла ночь, они встали и направились к чёрному штриху моста на серой ленте дороги.
Светила Луна, и они долго ждали, когда её жёлтый глаз прикроет наплывшее облако. Потом быстро перешли через мост и зашагали вдоль каменных стен.
– Здесь! – прошептал Альба. – Вот он, дождевой сток. Хорошо вычищен, надо же! Хотя, как же иначе?
Они влезли в чёрную округлую пасть и поползли по низенькому туннелю. Добравшись до перегораживающих туннель прутьев, Альба подёргал два из них, повертел (посыпались крупные хлопья ржавчины), – и не вытолкнул, как тридцать лет назад, наверх, в тайные гнёзда, а просто отложил в сторону: за прошедшее с момента его похищения время железо превратилось в труху.
Они выбрались в заброшенный внутренний дворик. Оттуда перешли во второй, засаженный кустами малины. И затем уже, по узкой щели между двумя домами вышли в проулок. На углу, в конце проулка горел масляный фонарь.
– Кругом порядок, – прошептал, осматриваясь, мастер Альба. – Кругом аккуратно…
Они не пошли к фонарю, а, свернув, протиснулись между следующими домами. Пискнула бросившаяся из-под ног крыса.
– Сытая! – отметил вполголоса мастер.
– Как ты увидел? – немедленно поинтересовался Сова. – Я не вижу.
– Тут нужно слышать. Шлёпает тяжело. Слышишь? Без сомнения, толстая, сытая. Знать – местные закрома полны зерна, и мёда, и масла. Можно сделать приятный для меня вывод: люди Груфа не бедствуют. Для моего отца это было главной заботой.
– Кто был твой отец?
– Извини за оговорку, малыш. Об отцах надо забыть. У нас начинаются встречи. Помним теперь только старую мудрость: кто больше молчит – тот дольше живёт.
Сова забежал вперёд, чтобы его было видно и, старательно сжав губы, кивнул.
Пройдя ещё немного, Альба толкнул какую-то дверь. Она податливо распахнулась, приглашая пришедших в тёмное, с каким-то кислым запахом, помещение.
– Дверей не запирают, – сказал, входя, Альба. – Значит, жизнь в Груфе спокойна.
– Кто там? – произнёс из темноты надтреснутый голос.
– Гости.
Послышался шорох, кряхтение. Раздались удары кремня по кресалу. Заалел трут, засветилась свеча.
– Наверное, домом ошиблись, – сказал крепкий, с неровно обрезанной, в проседи, бородой, преклонного возраста человек, приближаясь и освещая пришедших. – Ко мне гости не ходят.
– Здравствуй, кузнец, – сказал, блеснув глазами на свет свечи, с чёрным лицом трубочист.
– Ты меня знаешь? – не удивлённо, а как бы уточняя, спросил держащий свечу человек.
– Точней сказать – помню, – проговорил трубочист, и как мог смахнул с лица сажу.
– Странно, – сказал кузнец, отступая к столу и жестом приглашая пришедших. – Никогда не был знаком ни с одним трубочистом.
– Живёшь, как прежде, один? – поинтересовался Альба, подсаживая мальчика на высокое сиденье скамьи.
– Один, как перст, – ответил кузнец, зажигая вторую свечу. – Но кто ты?
– Я тот, – помедлив, с теплотой и волнением в голосе сообщил трубочист, – кому ты был другом лет тридцать назад. И для кого ты, по его приказанию, портил оловом золото.
Кузнец сел, потом поспешно вскочил, взял свечу, поднёс к самому лицу странного гостя.
– Да… да, – задохнувшись, сказал он, – глаза серо-зелёные, в точности… Но не может быть! Ты же умер!