– Ты знаешь ведь, куда я ездил, – нашёлся Бэнсон. – После этого у меня все чувства обостряются невероятно. До того, что я даже мысли вижу.
– Любые мысли? – осторожно спросил, перестав смеяться, раскрасневшийся Дюк.
– Нет. Только опасные.
– Так ты берёшь эти? – Глустор, склонившись, катнул, словно мяч, одну из голов.
– Ну, а ты сколько денег рассчитывал за них взять?
Бэнсон, отвернувшись к двери, едва сдерживая себя, тихо скрипнул зубами.
Глава 4
Раритет
Дюк велел Бэнсону спать в коридоре, примыкающем к собственной спальне. Он распорядился принести наверх, в этот коридор, большую кровать, на которой Бэнсону надлежало располагаться на ночь. Телохранителю поручалось придвигать своё ложе вплотную к двери спальни, а затем уже засыпать.
Последний визит
Вечером, едва за Дюком закрылась дверь и щёлкнул пружинкой замок, Змей с грохотом придвинул старый дубовый одр к двери – но лечь не спешил. Сняв башмаки, в мягких, тёплых, толстых чулках он ночь напролёт ходил взад-вперёд по выбранной им не скрипучей половице. Он не мог спать. Где-то там, в ночи, бродили среди живых людей два чудовища – Глустор и его уцелевший помощник. Ближайшие несколько дней, впрочем, они вынуждены будут зализывать раны: Глустор – разбитую ногу, помощник – сломанное ребро, но при них были пустые, аккуратно свёрнутые, заскорузлые от человеческой крови мешки, и этим мешкам предназначено было наполниться.
"Откуда берутся такие твари? – с звучным шорохом потирая щетину на голове, спрашивал себя Бэнсон. – Какие матери их породили?" Он снова и снова вспоминал, каким неимоверным усилием воли удержал себя, не убив там, в подвале и Дюка, и его страшных гостей. Это было очень непросто – отпустить из имения волчью пару, обрекая тем самым на смерть неизвестных ему, беззащитных, мирных людей. Легче, о, насколько было бы легче свернуть шеи всем троим, а потом, воспользовавшись уроками мастера Альбы, перебить обитателей дома-крепости, и поджечь сам дом. Но тогда как он нашёл бы остальных бездушных коллекционеров? Они где-то там, среди мирных людей – Длинный Сюртук, Воглер, Дудочник, Соколов, Гольцвинхауэр… Любому известно, что если сорвёшь вершинку сорной травы, её корни, оставшиеся в земле, скоро выпустят десяток новых ростков. Нет, пока нужно было терпеть. Нужно было вытерпеть и несколько предстоящих убийств, которые совершит Глустор с его, Бэнсона, невольного позволения. "До чего же страшное дельце мне вручила судьба!"
Так он и прошагал эту ночь, по узенькой половице, взад-вперёд, ни разу не оступившись, не скрипнув.
Когда за запертой дверью спальни раздался вдруг тревожный звон колокольцев, Бэнсон понял, что пришло утро.
После своего обязательного утреннего моциона Дюк засел у себя в кабинете и работал там до глубокого вечера.
Работа была своеобразной. Дверь в кабинет непрерывно открывалась и закрывалась, звонко клацая язычком замковой защёлки. К Дюку шли и шли люди – едва ли между посещениями пробегали четверть часа. Они что-то обсуждали с хозяином дома, сообщали о покупках продуктов – ценах, количестве; отчитывались, спрашивали распоряжений. Лишь поздно вечером, сопровождаемый Бэнсоном, нёсшим над головой зажжённую свечу, Дюк прошествовал в спальню.
Так пролетели несколько дней.
Днём Бэнсон сидел в придверном холлике кабинета (посетители, боязливо поглядывая на него, пробегали туда и обратно), и изнывал от вынужденного безделья. Пробегающие были преимущественно из мелкоторгового сословия, Бэнсон почти всех их видел впервые. Но однажды пришёл человек, которого Бэнсон не сразу узнал, а узнав – даже вздрогнул. Тайверт не был похож на себя: изострившиеся, резко выступившие скулы, ещё более обесцветившаяся – до мертвенной бледности – кожа, и угольно-чёрные круги вокруг воспалённых глазниц. Он был мало сказать – слаб, – измождён. Не дойдя до двери кабинета, он пошатнулся и, вытянув слабую руку, попытался нащупать скамью. Бэнсон, подхватив, помог ему сесть, а когда тот собрался с силами, ввёл его в кабинет.
– А-а, мистер гробокопатель! – расплылся в радостной улыбке Дюк. – Ну что, доставил?
Тайверт кивнул и показал рукой куда-то вниз, в пол.
– Сложил в подвале?
Снова утвердительный кивок головой.
– Из костей ничего не пропало?
Отрицательное покачивание.
– А что ты молчишь-то? – без любопытства, как бы между прочим, спросил хозяин кабинета.
Тайверт, чуть приподняв голову, широко открыл рот. (Бэнсон, стоя сбоку, увидел на месте его языка короткий красный обрубок.) Дюк, всмотревшись, с маху плюхнулся в кресло и принялся хохотать. Через минуту, вытирая выступившие слёзы, захлёбываясь от веселья, проговорил:
– Да он, честно сказать, тебе был не очень-то нужен!
Пришедший стоял неподвижно, молчал.
– Ну ладно, – проговорил Дюк, отсмеявшись. – Получи сто, как договаривались.
И, повозив рукой в тумбе стола, выложил на столешницу тяжёло шмякнувшийся портфунтик. Тайверт, приблизившись, протянул руку – и вдруг отодвинул портфунтик назад, к Дюку. После этого отступил на два шага, поклонился, проведя шляпой широкую дугу над самым полом, и, нетвёрдо ступая, вышел.
– Наш Крот, кажется, сошёл с ума, – озадаченно сказал Дюк, уставив взгляд на отвергнутые деньги. – Неужели, когда отрезают язык, вместе с ним отрезают и кусище мозгов? – И, вскинув голову, торопливо добавил: – Кстати, надо бы выспросить его, кто это с ним так обошёлся! Может быть, это послание в мой адрес? Змей, догони!
Но Бэнсон, медленно подняв взгляд от портфунта, покачал головой.
– Пусть идёт, – медленно проговорил он. – Всё и так ясно. Это Глустор.
– Откуда знаешь? – быстро спросил Дюк.
– Ты заказал Тайверту кости Крэка. На следующий день Глустор заявился к тебе, уже зная об этом. Откуда? По-видимому, они встретились на подходе к твоему дому. Глустор, найдя в карманах Тайверта немалые деньги, вытянул из него всё, что мог. И, отрезав язык (убивать не стал: вдруг у него ещё не раз появятся деньги?), поспешил к Воглеру. Остальное было уже при тебе.
– Да-а, – протянул Дюк, – голова у тебя соображает. Не даром такая массивная.
И, не обращая больше внимания на Змея, растянув губы в довольной улыбке, стал укладывать портфунтик обратно в тумбу стола.
Поединок
А поток посетителей каждое утро возобновлялся и тёк с новой силой. Снаружи, за стенами дома-тюрьмы что-то происходило. Бэнсон находился при "персоне хозяина", он не мог выйти и посмотреть – что же это такое ворочается там – невидимое, огромное, мрачное, из чьего чрева вываливаются эти вот посетители с озабоченными лицами, неизменно выносящие из дома разного размера мешочки с монетами.
Вдруг в отдалении послышались выстрелы. "Пистолетные, – сказал сам себе Бэнсон, поспешно вваливаясь в кабинет, – одиночные… было три… вот ещё один… нет, два!"
Дюк с недоумением вскинул на него глаза, но тут же, взглянув за окно, махнул успокаивающе рукой:
– Это моя охрана, Змей. Раз в месяц они ходят потренироваться на стрелковое поле. Во-первых, будь спокоен, – всё хорошо, – а во-вторых прими мою благодарность за то, что ты каждую секунду настороже.
Бэнсон тоже взглянул за окно, кивнул и, шагнув было к двери, повернулся обратно.
– Я бы тоже хотел пострелять, – сказал он, бросив взгляд в направлении отдалённых пистолетных хлопков.
– Пострелять? – переспросил Дюк, вернувшийся было к своим важным бумагам.
– Да. Потренировать глаз и руку. Если только в ближайший час серьёзных гостей не предвидится.
– Что-ж, хорошая мысль, – кивнул Дюк. – Ты, вообще-то, будешь нужен лишь завтра ночью. А пока, действительно, можешь поупражняться. Стрелковое поле найдёшь по звуку. Спросишь там Стэнтока, это мой офицер. Скажешь ему… Впрочем, ничего говорить не придётся. Только появись – тебе всё предоставят без объяснений. Ты в глазах моей охраны – фигура!
Бэнсон склонил голову до позиции этикетного полупоклона, повернулся и вышел. "Как хорошо! – размышлял он на ходу. – Какая удачная мысль! Есть возможность узнать – что же это Дюк затевает".
Стрелковое поле было устроено умно и просто. Два длинных земляных гребня высотой в полтора человеческих роста упирались в ещё более высокий поперечный холм, у подножья которого были выставлены мишени – сбитые в большие квадраты деревянные плахи. У входа в этот длинный земляной коридор под прочным навесом с черепичной кровлей стояли армейские оружейные столы. Возле них находилась почти вся дюкова охрана – человек десять-двенадцать. Кто-то заметил, что Бэнсон подходит, и тотчас от общего строя стрелков навстречу к главному телохранителю направился высокого роста, широкоплечий, проворно ступающий человек. На аристократически бледном лице его резко выделялись густые чёрные усы с острыми, загнутыми вверх кончиками.
– Стэнток! – представился человек и поклонился.
– Бэнсон, – свободным и дружелюбным жестом протянул ему руку телохранитель.
– О, у Змея есть имя, – улыбаясь, сказал офицер, искренне и крепко отвечая на рукопожатие. – Пришли пострелять, или с поручением?
– Пострелять, – коротко кивнул Бэнсон.
– Освободите один стол! – приказал Стэнток, обернувшись к охранникам.
– Вот этот!! – быстро отозвался один из них с такой вложенной в интонацию командной силой, что Бэнсон мгновенно понял: есть здесь ещё один командир, соперник Стэнтоку, конкурент с неутолимым импульсом власти.