- Правильно... - покорно соглашался боец.
- Хорошо, ко мне с жалобой пришли, а если Кунгуров узнает? Это ж чистой воды трибунал!
- Не выдайте, товарищ Никодимов. - В голосе красноармейца послышались слезы. - Век помнить буду...
- Ну, гляди... И чтоб слухать меня беспрекословно! Что прикажу, то делать. Иначе... - Было видно, что распекать бойца Никодимову в удовольствие, и он только что вошел во вкус.
Но тут дверь отворилась, и в избу заглянул часовой, проговорил виновато:
- Тут к вам два огольца рвутся.
А мимо него уже прошмыгнули двое мальчишек, заговорили разом, проглатывая окончания слов.
- Дяденька командир, там, в лесу, у самой деревни, двое бандитов спят! - выпалили мальчишки одним духом.
Затем один сказал:
- У них мешок черный.
- Не мешок, а сумка, - поправил его другой. - С такой сумкой надысь доктор в деревню приезжал!
- Баул, - прошептал Никодимов и вдруг вскочил. Глаза, которые раньше смотрели на людей с участием и немного придурковато, вдруг сделались холодными и твердыми. И выражение лица мгновенно преобразилось, стало собранным и жестким.
- Где они? - властно спросил он.
- Там, за полем.
- А ну, за мной! Быстро! - приказал Никодимов.
Он бросился из дома, миновал палисадник, и первое, что увидел, выбежав на дорогу, - была машина, в которой ехали Сарычев и представитель из Москвы. И Сарычев увидел Никодимова, даже привстал со своего сиденья.
Никодимов секунду смотрел на приближающийся автомобиль и, поняв все, метнулся к конюшне. Мальчишки побежали за ним.
- Стой! - крикнул Сарычев, хватаясь за кобуру револьвера.
У коновязи стояли две оседланные лошади. Никодимов с маху прыгнул в седло, рванул повод, всадил каблуки в лошадиные бока. Лошадь с места взяла в карьер. В седле Никодимов держался как опытный кавалерист.
Представитель из Москвы выскочил из машины, хотел было загородить всаднику дорогу, но тут же отпрянул в сторону. Лошадь стремительно промчалась мимо.
Медленно, неуклюже разворачивалась машина. Часовой, стоявший у крыльца, не понимая, что происходит, оторопело хлопал глазами.
Сарычев выстрелил из нагана в коня.
Забелин, наконец развернув машину, погнал ее по деревенской улице за околицу.
Ударил еще выстрел. У лошади на полном скаку подломились передние ноги, и она грохнулась на дорогу. Никодимов вылетел из седла, поднялся и, тяжело прихрамывая, побежал через поле к лесу.
На выстрелы со всех сторон бежали красноармейцы. Мелькнула фигура Кунгурова.
Сарычев выпрыгнул из машины и бросился наперерез Никодимову.
Тот, чувствуя, что с больной ногой далеко не уйти, обернулся, выдернул из деревянной кобуры маузер. Оружие он держал в левой руке. Но выстрелить не успел: его опередил Сарычев. Загремели два выстрела. Никодимов согнулся, выронил маузер. Морщась, он сел на землю, прижимая к груди раненую руку.
С трудом передвигая ноги, к нему шел Сарычев. Он тяжело дышал, в груди хрипело и булькало. Никодимов поднял голову, виновато улыбнулся.
- Ты чего, товарищ Сарычев? - спросил Никодимов. - Так ведь и убить можно...
Сарычев не ответил, подобрал маузер и сунул его за пояс.
Подъехала машина, и секретарь губкома тяжело привалился к переднему крылу. Никодимов попытался встать.
- Сидеть! - глухо приказал Сарычев.
Подбежал Кунгуров, спросил испуганно:
- В чем дело?
- Это он! - коротко ответил Сарычев, кивнув на сидящего на земле Никодимова. Секретарь губкома все еще не мог отдышаться.
Их окружили красноармейцы, любопытные бабы с детьми. Слышались отдельные вопросы:
- Что случилось-то? Товарищи...
- Кто стрелял?
- Братцы, Никодимова ранили!
Сарычев поднял руку, закричал изо всех сил:
- Тихо-о-о! - и замолчал, чтобы успокоить сердце. Ропот толпы стих.
- Для тех, кто меня не знает, я секретарь губкома Сарычев! - Он показал наганом на Никодимова: - А это проникший в чека вра-аг! Тут его голос сорвался, и он начал судорожно, взахлеб кашлять.
Красноармейцы недоверчиво загудели. Никодимов быстро оглядел окружавшую их толпу, вдруг поднялся, зажимая раненую руку, закричал:
- Тихо, товарищи! - Потом повернулся к Сарычеву: - Василий Антонович, что ты говоришь-то? Окстись! - Он осуждающе покачал головой. - Ты что, первый день меня знаешь? Разве народ меня не знает? - Никодимов обвел глазами толпу, снова уперся глазами в Сарычева, сказал примирительно: - Ладно, я не в обиде. Разберемся! Рабочий Никодимов на товарищей не обижается.
Сарычев перестал кашлять, перевел дух и жестко сказал:
- Рабочий Никодимов убит полтора года назад по дороге из Омска к нам. - Он достал из кармана листок, помахал им в воздухе. - Вот сообщение из Омского губкома.
Толпа притихла.
- Товарищ Сарычев, дорогой! - Никодимов сделал два шага к секретарю. - Да вы на меня посмотрите... Это ж наговоры! Товарищи! - повернулся он к окружавшим их бойцам. - Вы меня знаете?
- Знаем! - громко закричали из толпы несколько голосов.
Никодимов вновь посмотрел на Сарычева.
- Ошибка откроется, вам же стыдно будет, что старого рабочего опозорить хотели! - Он говорил так искренне, что толпа вновь угрожающе загудела.
- Тихо-о! - приказал Кунгуров.
- Долго, наверное, мы не смогли бы разобраться, кто вы такой, если бы не коммунист Егор Шилов, которого вы оклеветали в глазах товарищей по партии.
- Да вы не в себе, товарищ Сарычев. - Никодимов изумленно хлопал глазами.
- Шилов бежал из тюрьмы и заставил вашего связного Ванюкина прийти с повинной в чека. За это вы убили в камере Ванюкина! Чтобы замести следы, вы решили подставить под подозрение Кунгурова! - Сарычев с шумом выдохнул воздух, снова закашлялся.
Никодимов по-прежнему глядел на Сарычева изумленно-правдивыми глазами. Притихшая толпа красноармейцев внимательно слушала. Секретарь губкома перевел дух.
- Для этого подкинули в камеру убитого мундштук, который принадлежал Кунгурову. - Секретарь губкома протянул мундштук подошедшему Кунгурову. - Николай, возьми. И мы опять чуть было не клюнули на вашу приманку. Если бы не одно обстоятельство...
Никодимов в упор смотрел на Сарычева, и ни глуповатой улыбки, ни наивных глаз на его лице уже не было.
- Дело в том, что вы левша. Единственный левша из всех, кто знал об отправке золота и о том, что Ванюкин пришел с повинной. Но в камере Ванюкина вы об этом забыли. И когда тот вскочил, увидев вас, вы ударили его левой. Ни разу осторожность вас не подводила, но тут осечка вышла. Вот почему у Ванюкина ссадина на лице справа. - Сарычев снял фуражку, платком вытер лоб, устало закончил: - Ну а дальше я еще раз опросил вдову путевого обходчика, вызывал жену настоящего Никодимова, видел фотографии...
- Врешь, - тихо проговорил Никодимов. - Жены Никодимова нет...
- Вот тут вторая ваша ошибка. Ее хотели убить ваши люди, но, к счастью, только ранили, и она выжила. Об этом вы не знали.
- Товарищи! - опять хрипло и отчаянно закричал Никодимов. - Бойцы революции! Что же вы стоите?! Стреляйте в меня, в убийцу! - Бешеными глазами он оглядывал толпу, от крика его лицо набрякло, покраснело. Красноармейцы молчали. Никодимов воспользовался затянувшейся паузой, показывал рукой на бойцов и женщин: - Вот они - народ! Они произволу не допустят! Я все понимаю! Дурака нашли! Кто все это подтвердит, что вы наплели? А? Кто?! Некому!
- Господин Карпов! - раздался вдруг из толпы скрипучий голос ротмистра Лемке.
Никодимов вздрогнул, медленно повернулся и замер, уставившись изумленным взглядом в ту сторону, откуда послышался голос. Красноармейцы медленно расступились, и все увидели Егора Шилова и ротмистра Лемке.
Шилов едва стоял на ногах, в одной руке он держал баул, другой поддерживал раненого Лемке.
Никодимов побледнел. Он, видимо, понял, что это конец. Лицо его стало спокойным, и даже появилось выражение брезгливости. А Лемке, отодвинув от себя Шилова, превозмогая боль в бедре, сделал несколько шагов к Никодимову и процедил сквозь зубы:
- Кончайте комедию ломать, господин подполковник. На вас смотреть противно. Ей-богу...
- Очень жаль, что вас только ранили, ротмистр, - презрительно ответил Карпов после недолгого молчания.
- Увести! - громко приказал Кунгуров.
Несколько бойцов окружили Карпова и Лемке. Ротмистр пошатнулся и едва не упал. Двое красноармейцев успели поддержать его.
Сарычев обессиленно стоял у машины и смотрел на Шилова, исхудавшего, оборванного, небритого.
- Егор! - позвал он, но Шилов, видно, не расслышал: вокруг галдели красноармейцы.
Забелин протиснулся к Егору, улыбнулся, хотел было обнять, но Шилов сунул ему в руки баул, сказал:
- Держи.
Шилов медленно брел по деревне, время от времени оглядывался по сторонам, и лицо его выражало равнодушие ко всему на свете. Увидев старуху, сидевшую на скамейке возле дома, он остановился, попросил хрипло:
- Напиться не будет, бабуся?
Старуха тяжело поднялась и, шаркая лаптями, ушла в дом. Скоро вернулась с деревянным ковшом. Старческие, худые руки подрагивали, и холодная, чистая вода проливалась на землю. Шилов осторожно принял из ее рук ковш, начал жадно пить.
- Попей, милый, попей... - ласково проговорила старуха.
Он выпил ковш до дна, поблагодарил и пошел дальше.
Сарычев стоял в кругу бойцов и говорил страстно, потрясая в воздухе сжатым кулаком:
- На этом золоте кровь и пот рабочего и крестьянина! И революция вернула его законному хозяину! На это золото мы купим хлеба голодным детям! Станки для заводов, плуги для полей!