Шилов тяжело дышал, пот заливал глаза, сыпалась сверху земля. Он смертельно устал, но продолжал держаться ослабевшими руками за корни. Он слышал ругань, потом выстрелы. Собрав последние силы, Егор подтянулся и, выглянув, увидел, как есаул, бросив на землю пулемет, кинулся к баулу. Взвалив его себе на плечо, Брылов побежал вдоль обрыва, направляясь к пологому спуску - туда, где был плот.
Егор ухватился за кромку, еще подтянулся, закинул ногу и выбрался на поверхность. Он видел спину убегавшего рысцой Брылова, выдернул из-за пояса наган. Егор долго прицеливался, стараясь успокоить дыхание. Ослабевшая рука дрожала. Грохнул выстрел. Есаул споткнулся на бегу, но удержал равновесие и опять побежал, только теперь неуверенно, медленно переставляя ноги.
- Убей его, Шилов, голуба! - заорал Лемке, стоя на коленях. Лицо его было забрызгано кровью.
Шилов бросился догонять есаула. Тот спускался к реке, но двигался все неувереннее. Вот он выронил баул с золотом, обернулся, выдернул из кобуры маузер. Но выстрелить не успел. Шилов опередил его, два раза нажав курок.
Есаул упал.
Шилов приблизился к нему, остановился, тяжело дыша, молча смотрел на поверженного врага. Потом повернулся, ссутулившись, побрел между камней к тому месту, где есаул Брылов бросил свою добычу.
Егор устало прилег возле баула, раскрыл его, мельком взглянул на тускло поблескивающие золотые монеты, броши, колье, кольца и снова защелкнул пряжки.
Они сидели на берегу реки. Шилов порвал нижнюю рубаху на полосы, связал их и теперь бинтовал ротмистру Лемке рану на плече. День медленно клонился к вечеру, раскаленное докрасна солнце упало за верхушки сопок.
Лемке морщился, когда Егор сильно стягивал рану, потом поднял голову, спросил:
- Ты что, на себе меня понесешь, что ли?
- Понесу, - коротко ответил Егор.
- Эх, жалко, меня есаул не убил, - вздохнул ротмистр и усмехнулся. - То-то ты переживал бы.
- И что за жизнь такая? - больше обращаясь к самому себе, чем к Лемке, посетовал Егор. - Кого не надо убивают, а кого надо - перевязывать приходится.
Лемке не отозвался. Он глядел на баул. И вдруг после паузы попросил:
- Слышь, Шилов, покажи золото, а? Столько за ним гонялся и в глаза не видел.
Шилов затянул узелок, молча открыл баул, ногой подвинул его к Лемке. Ротмистр с непонятной усмешкой смотрел на золото.
- Пятьсот с лишком, - пробормотал он.
- Пятьсот с лишком, - отозвался Шилов.
Они смотрели на золото и думали каждый о своем. Затем Егор нагнулся и защелкнул баул. И вдруг Лемке повалился на бок, приблизился к Шилову и заговорил торопливо, лихорадочно:
- Кому и что ты доказать хочешь? Заче-ем? Мало лиха хватил? Вот - граница! Там ты сам себе хозяин! Уходи, не будь идиотом! Другого случая не будет, никогда в жизни не будет, пойми!
И чем больше он говорил, тем яснее начинал понимать, что его слова не трогают Егора.
Шилов спокойно сел на землю, стал сматывать остатки рубахи.
- Господи! - Лемке поднял глаза к небу. - Почему ты помогал этому кретину? Почему ему, а не мне?
- Потому, что ты все себе заграбастать хочешь, - спокойно ответил Шилов. - А бог велел делиться. - Шилов поднялся, добавил: - Пора, дорога длинная.
Двери кабинета Сарычева плотно закрыты. Секретарь губкома сидел на диване. Напротив него в кресле расположился молодой человек в перетянутом ремнями френче. Представитель из Москвы напряженно слушал Сарычева, жадно курил и стряхивал пепел мимо уже полной окурков пепельницы.
- И вот наконец известие из Омска, которого я ждал, - негромко говорил Сарычев и протянул собеседнику небольшой, заляпанный печатями лист бумаги.
Тот быстро его прочел, вернул Сарычеву.
- Так, - представитель из Москвы хрустнул пальцами. - А этот мундштук можно посмотреть?
- Пожалуйста. - Сарычев вынул из кармана слоновой кости мундштук, положил на маленький столик, разделявший его с молодым человеком во френче.
Некоторое время они молчали.
- Где, вы говорите, он теперь? - спросил представитель, подняв на Сарычева глаза.
Сарычев подошел к стене, отдернул занавеску, прикрывающую карту, ткнул пальцем.
- Вот тут. Вместе с частью отряда он продолжает поиски остатков разбитой банды. - Сарычев закрыл карту, вернулся на диван. Сел, концом шарфа начал протирать стекла очков.
- Почему вы его до сих пор не отозвали? - спросил представитель.
- Честно говоря, боялся. Больно уж он осторожен. Я боялся, почует неладное и уйдет. А без него мы потеряем ключи ко всему подпольному центру.
- Логично. - Представитель из Москвы придавил папиросу, встал и подошел к окну. - Ну, что ж... будем брать на месте. - Он повернулся, внимательно посмотрел на Сарычева и спросил: - Ну а с золотом-то как, Василий Антонович?
Сарычев некоторое время молчал опустив голову. Потом поднял глаза, открыто посмотрел на молодого человека и тихо, но твердо сказал:
- Это моя вина, Дмитрий Петрович. Я был инициатором операции... И отвечу перед партией по всем законам нашего трудного времени.
Сапоги глубоко проваливались в моховую подушку, и Егор с трудом вытаскивал ноги. Его шатало от усталости, страшно хотелось пить. На груди Шилова, схваченный ремнями, висел баул, на спине Егор нес ротмистра.
- Правее бери, - советовал ротмистр. - Там потверже.
Шилов не отвечал, дышал хрипло, открыв рот. Кедровые и еловые лапы цеплялись, шуршали по одежде, похрустывали сучья.
Он прошел еще несколько метров, осторожно опустил ротмистра в мох, сбросил баул и сам плюхнулся на землю, тяжело дыша.
- А в сущности, мне теперь наплевать, донесешь ты меня или нет...
- Донесу. А ну покажи ногу.
Шилов размотал окровавленные тряпки, некоторое время угрюмо смотрел.
- Гниет... - проговорил ротмистр. - Дело труба, гангреной пахнет.
Шилов молча встал и пошел в лесную чащу. Лемке повалился на спину, закинул за голову здоровую руку. Что-то сонно бормотали вековые сосны и кедры, далеко вверху голубело небо. Ротмистр, нахмурившись, смотрел в эту бездонную синеву.
Егор скоро вернулся с пучком каких-то листьев, размял их, приложил к ране и снова замотал тряпки.
- По-моему, железная дорога в той стороне. - Лемке показал вправо.
- Нет, там. - Шилов кивнул в противоположную сторону и вновь поднялся.
Ножом он долго срезал молодую тонкую ель. Сыпалась белая влажная щепа, Егор кряхтел, шепотом ругался.
Лемке лежал на спине, говорил задумчиво:
- У матушки было маленькое имение... Пили по вечерам чай на веранде, разговаривали о судьбах России. - Он усмехнулся. - Брат музицировал. Настойку закусывали ветчиной, матушка сама ее коптила. Превосходная была ветчина... А потом брата убили в Галиции, во время брусиловского наступления.
- Когда? - вдруг спросил Шилов.
- В августе пятнадцатого.
- Я там тоже был, - отозвался Шилов. Он перевел дух и снова принялся резать ствол ели.
- Н-да-а... - протянул Лемке. - А потом имение сожгли к черту, библиотеку разграбили. Как тебе это нравится, Шилов? - Лемке повернул голову и посмотрел на Егора.
Тот, навалившись на подрезанный ствол ели, старался сломать его. Раздался сухой треск, и ствол резко переломился. Шилов упал. Лежал, раскинув руки, отдыхал.
- Ты что, Шилов? - встревожился Лемке и приподнялся на локте. - Шилов, что с тобой?
- Ничего, - помолчав, ответил Шилов и поднялся. - Отдохнул маленько...
Он встряхнул ель, подтащил ее к Лемке, сказал с улыбкой:
- Садись, ваше благородие!
Он помог Лемке сесть на еловые лапы, подумал и сказал:
- Ты лучше ложись.
Лемке повиновался. Шилов поставил рядом с ним баул, приказал:
- Держи.
Потом сделал из ремней нечто вроде бурлацкой петли, зацепил за крепкий сук, другой конец перекинул через плечо, поднапрягся и потащил. Лемке усмехнулся:
- Мне только кнута не хватает.
Наклонившись всем корпусом вперед, Шилов медленно передвигал ноги. Все так же сдержанно и могуче дышала тайга, потрескивали, раскачиваясь под ветром, ровные и желтые, будто свечи, стволы сосен.
Лемке смотрел в помутневшее от наплывавших вечерних сумерек небо, молчал.
- Отдохнул бы, Шилов? - тихо сказал Лемке.
Егор не ответил. Все так же шел и шел. Шаг за шагом, метр за метром. Слышалось хриплое, надсадное дыхание.
Желтые хвосты пламени, разбрызгивая искры, метались из стороны в сторону. Тяжелое, черное небо нависло низко над землей. Шилов и Лемке молчали, задумчиво смотрели на костер, слушали, как шумит тайга, как потрескивают и стреляют еловые шишки, и каждый думал о своем. Из далекой таежной чащи донесся тоскливый, хватающий за душу волчий вой.
- Если с голоду не подохнем, так волки сожрут, - спокойно проговорил Лемке. - Сколько у тебя патронов осталось?
Шилов вытащил из-за пояса наган, повернул барабан, ответил:
- Три...
Неожиданно закуковала кукушка - одиноко, протяжно. И вдруг замолчала.
- Кукушка, кукушка, сколько нам жить осталось? - громко спросил Лемке, и таежные чащобы отозвались слабым эхом.
Птица ответила. Она куковала, а Шилов и Лемке шепотом считали. Было видно, как у них шевелятся губы.
"Ку-ку, ку-ку, ку-ку..."
Она прокуковала одиннадцать раз и замолчала.
- Вранье, - сказал Лемке и усмехнулся.
- Ты ото что? - спросил Шилов.
- Про кукушку. - Ротмистр вздохнул, задумчиво уставился в огонь. Он лежал на боку, подперев кулаком голову. - Один бог правду видит... да не скоро скажет. А вы и бога у народа отняли. А как он без бога жить будет, русский-то народ, вы об этом думали?