Сима присела на скамейку. Малыш толкнул ее в бок. "Хочешь гулять?" - Сима положила руку на живот: пяточка ребенка выпирала бугорком под шерстяной кофтой. Сима погладила живот, сказала вслух:
- Подожди, отдохну чуть и пойдем.
- Привет!
Сашка плюхнулся рядом. От неожиданности Сима вздрогнула.
- С ума сошел? Чего пугаешь? Вот рожу здесь, что делать будешь?
Сашка скорчил удивительно-извиняющуюся гримасу. Сима покатилась со смеху.
- С тобой не соскучишься!
- Хочешь, каждый день буду плюхаться рядом, чтобы тебе не было скучно? - Сашка говорил серьезно, а в глазах корячились чертики.
- Нет уж, не надо! И вообще, я так далеко больше гулять не пойду. Тяжело стало как-то.
- Еще бы! Такой чемодан с собой таскать!
Сима уставилась на Сашку: вроде смешно, но и обидно как-то…
- Ну, тебя, надоел! - она встала и пошла по дорожке.
- Сим, прости, я что-то не то сморозил, Сим, я больше не буду, Сима давай дружить, а?
Симе пришлось подхватить свой живот, чтобы ненароком не растрясти. Она смеялась, переводя дух, и еле дошла до следующей скамейки, причем Сашка бегал вокруг нее, боясь прикоснуться, чтобы помочь и в то же время бормоча какую-то околесицу о дружбе между женщиной и мужчиной, об общих интересах и детях - сынах полка.
- Все, замолчи, полководец, все, а то, правда, рожу…
Сима отдышалась, ребенок вроде молчал. Посидев немного для надежности, Сима поднялась.
- Дай, под руку возьму, проводишь до дома, - она оперлась о галантно поданную руку Сашки и они не спеша пошли по аллее парка, расцвеченной веселыми клумбами, солнечными бликами, мокрыми пятнами карминного цвета песка.
Вскоре, в один из последних вечеров апреля, боль, - еще осторожная, легко скользнула по пояснице, и Сима испугалась.
- Что? - мать уставилась в ее расширившиеся глаза.
- Кажется, началось…
Сима родила утром. Ранним утром, когда птицы, проснувшись, приветствовали солнце, и малыш - крепкий, черноволосый мальчик, впервые глотнул сладкий воздух земли, и звонкий детский голос влился в птичий хор, прославляющий начало дня и новой жизни.
Родители Симы всю ночь прождали в роддоме, боясь оставить дочь одну. Медсестры пытались отправить их домой, но безуспешно.
- Как уйти? А если она родит без нас?
- А она и так родит без вас, у нас врачи есть, акушерки, что толку от того, что вы здесь сидите? - увещевала медсестра, дежурившая в приемном отделении.
- Как это, что толку? - возражал Петр, отец Симы. - Мы группа поддержки, слыхала про такую?
- А! Ну, ну, поддерживайте, - отмахнулась дежурная, пробурчав себе под нос: - Не спится людям…
Когда из родзала пришло сообщение о рождении ребенка, женщина позвала:
- Эй, там, группа поддержки, все, родила ваша дочь, внук у вас!
- Внук?! Валька, слышишь, у нас внук! - Петр прослезился.
Валя почувствовала усталость. Напряжение спало, и от слабости подкосились ноги.
- Ты чего, Валь? - муж обнял ее. - Нашла когда слезы лить! Все хорошо, все позади. Будем теперь пацана растить, а?
- Будем, - Валя утерла нос платком, спохватилась, - надо им что-то поесть приготовить, после родов, знаешь как есть охота, ой, я побегу.
Медсестра вышла к ним.
- Все хорошо у вашей Симоны, ишь, имечко какое вы ей дали! Мальчик большой, крепкий, голосистый. Они еще пару часиков там полежат, потом в палату отправят, успеете все приготовить. Хотите, записочку передам?
- А? Написать что ли можно? - Петр похлопал себя по карманам.
- Иди сюда, - позвала дежурная, - на тебе листок, ручку, пиши.
Он взял ручку, повертел, оглянулся на жену.
- Валь, что писать-то?
Она пожала плечами.
- Спроси, что ей принести.
Муж понимающе кивнул и, чуть помедлив, написал: "Как дела?", потом с новой строчки: "Спасибо за внука", и в конце: "Что тебе принести? Напиши, мы подождем".
Сима, развернув записку, прочитала в ней намного больше написанного. За скупыми словами, выведенными неровными буквами, она ощутила волнение отца, сердцем почувствовала его любовь. И от этого стало как-то особенно радостно. А еще рядом лежал ее сынишка - Алешка, спеленатый заботливыми руками улыбчивой сестрички, то и дело подходившей к малышу и повторяющей: "Надо же, какой красивый мальчик!"
Новорожденный шевелил губками, причмокивал, будто проверял воздух на вкус. Открытые глазки не выражали никакого интереса к внешнему миру. Малыш был погружен в себя. Душа, вновь обретя тело, снова привыкала к нему.
Сима разглядывала своего мальчика, изучая каждою черточку, умиляясь каждому движению губ, бровей. Она сразу увидела в сыне Армана: черноголовый, чернобровый, хоть и пухленький, но скуластый. "Что ж, это мне подарок от степи, - подумалось как-то некстати. Вспомнился последний вечер в экспедиции, шаманы. Сима отогнала от себя навязчивую картинку. - Сплошные загадки… и ты - главная из них!" Она осторожно, пальчиком, прикоснулась к маленькому носику.
- И разгадаем! Да? Красота моя ненаглядная!
- Любуешься? - сестричка из детского отделения ловко взяла малыша на руки. - Пора вам по палатам.
- А кормить? Разве его еще не надо кормить? - Сима встревожилась.
- Сами покормим, тебе отдыхать положено. Завтра принесем, не волнуйся.
- Папаша, что стоишь, как столб, бери сына! - пока Валя благодарила работников роддома, а ее муж забирал вещи дочери, медсестра без церемоний вручила ребенка Сашке.
Он так и застыл с зажатым в кулаке букетом тюльпанов и вытянутыми руками, боясь пошевелиться. Сима кошкой скользнула к нему, осторожно забрала ребенка.
- Лицо попроще сделай, папаша.
Сашка изобразил серьезность. Протянул букет.
- Это тебе!
- Спасибо, да опусти ты их, у меня же ребенок на руках. Дома заберу.
Сашка ойкнул и отступил к Маринке, которая, не спрашивая разрешения, приподняла уголок голубого детского конверта и заглянула в личико Симиного сына.
- Ути-пути, какие мы пухленькие… на кого похож? М-м-м… потом разберемся.
- Отстань, любопытная Варвара! - Сима прижала ребенка. - Разберется она… на меня похож, ясно?
- Ясно! А я думаю, что это личико такое знакомое…
Друзья проводили Симу до дома и ушли. Теперь ее жизнь изменилась еще больше, просто так в гостях не посидишь. Сама Сима хоть и отвечала на шутки, а все ее внимание сосредоточилось только на ребенке. Да и выглядела она очень уставшей: бледная, осунувшаяся, а глаза - такие глубокие и словно подведенные широким слоем темно-синей краски.
Дома Сима положила ребенка на свою кровать, присела рядом, раскрыла конверт, осторожно ослабила тонкое одеяло. Алешка закряхтел.
- Тсс, тихо-тихо-тихо… спи, маленький мой, спи… Мам, надо воды нагреть, проснется - искупаем.
- Да вроде нельзя сразу…
- Можно, пять дней не купаный! А пока спит, посиди с ним, я душ приму.
- Иди, иди, - Валя пододвинула стул и села, не сводя глаз с внука.
Оказавшись одна в ванной комнате, Сима разделась, и, разглядывая себя в зеркало, ужаснулась: "Ну и фигура!.." Хотелось плакать. Сима включила воду. Вода всегда успокаивала. Шумя, переливаясь звуками, она создавала музыку, от которой Сима ощущала особую благость, забывала тревоги. Теплые струи, падая на лицо, стекали на грудь, скользили по всему телу и, казалось, нет им конца, и так не хотелось останавливать поток своей собственной рукой…
- Сима, проснулся, давай скорей, плачет, - мама позвала.
Сима выключила воду, посмотрела на душ: одна капля застыла, не желая падать, но вот и она набухла до предела и сорвалась. А в тишине все громче звучал призывный плач ребенка. Он не желал ничего знать, он требовал внимания, как заложено природой. Он кричал, звал мать, которая должна была утолить его голод, согреть своим теплом, успокоить.
Сима наскоро вытерлась, накинула халатик и, завернув мокрые волосы в полотенце, вышла. Усевшись поудобней, она дала ребенку грудь. Валя подложила дочери подушку под спину и на цыпочках вышла, оставив дверь приоткрытой. Отец заглянул в комнату и замер, не в силах оторвать взгляд от увиденного: Сима - как мадонна на картине - склонилась над ребенком, сосущем грудь. Блаженная улыбка играла на губах дочери, а лицо словно светилось изнутри. Петр так и стоял бы и смотрел на чудо, преобразившее жизнь всей семьи, но жена оттащила его и закрыла дверь.
- Ты чего?
- Ничего, - отмахнулся он, - красиво…
Валя сама засветилась. В дом пришло счастье. А все остальное, что вокруг, не имеет никакого значения. Все стало таким естественным, что даже казалось странным. И пусть не как у всех, лишь бы Сима оттаяла, и жизнь снова раскрылась перед ней, как бутон розы.