Сам Кернс взял две карты, но не взглянул на них.
Харниш все еще не трогал своих карт.
- Я никогда не перебиваю игры, - медленно сказал он, глядя на содержателя трактира. - Назначай, Мак.
Макдональд внимательно пересчитал свои карты, чтобы окончательно убедиться, правильна ли была сдача, написал сумму на клочке бумаги, сунул в банк и просто сказал:
- Пять тысяч.
Кернс, под взглядом всех присутствующих, взглянул на свой прикуп, пересчитал оставшиеся три карты и, убедившись, что на руках у него пять карт, написал расписку.
- Отвечаю, Мак, и добавляю еще тысячу только для того, чтобы Пламенный не вышел из игры!
Все уставились на Пламенного. Он в свою очередь посмотрел прикуп и пересчитал свои пять карт.
- Вношу эти шесть тысяч и поднимаю еще на пять… только чтобы попытаться высадить тебя, Джек.
- И я поднимаю еще на пять, чтобы помочь высадить Джека, - сказал Макдональд.
Голос его слегка хрипел, а когда он говорил, уголки рта нервно подергивались.
Кернс был бледен, и можно было заметить, что рука его дрожала, когда он писал расписку. Но голос звучал твердо.
- Поднимаю на пять тысяч, - сказал он.
Теперь Пламенный стал центром внимания. Керосиновые лампы сверху бросали свет на его лоб, покрытый каплями пота. Бронзовые щеки потемнели от прилива крови. Черные глаза сверкали, ноздри раздувались. У него были широкие ноздри - знак происхождения от диких предков, выживших благодаря сильным легким и совершенным дыхательным путям.
Но голос его звучал твердо - не то, что у Макдональда, и рука не дрожала, как у Кернса, когда он писал.
- Я поднимаю на десять тысяч, - сказал он. - Не то чтобы я тебя боялся, Мак. Это игра Джека.
- А я все-таки добавлю еще пять, - сказал Макдональд. - Я имел лучшие карты до прикупа, думаю - так оно и сейчас.
- Бывают и такие случаи, когда до прикупа карты лучше, чем после, - заметил Кернс. - Долг говорит: "Поднимай ее, Джек, поднимай", - и я поднимаю еще на пять тысяч.
Пламенный откинулся на спинку стула и, глядя вверх на керосиновые лампы, вслух стал высчитывать:
- До прикупа я внес девять тысяч, затем остался в игре и еще поднял на одиннадцать - это выходит тридцать. У меня остается только десять. - Он наклонился вперед и посмотрел на Кернса. - Отвечаю десятью тысячами.
- Ты можешь поднять, если хочешь, - ответил Кернс. - Твои собаки стоят добрых пять тысяч.
- Собак не тронь. Выигрывайте мой золотой песок, а собак не дам.
Макдональд размышлял долго. Никто не шевелился и не шептался. Зрители словно окаменели. Ни один не переступил с ноги на ногу. Стояла торжественная тишина. Слышалось только гудение ветра в гигантской печи, да снаружи доносился вой собак, заглушаемый бревенчатыми стенами. Не всякую ночь в Юконе играли на высокие ставки, а такой игры еще никогда не бывало в этой стране. Наконец содержатель трактира заговорил:
- Я ставлю закладную на Тиволи.
Два остальных игрока кивнули головой.
Макдональд прибавил свою расписку на пять тысяч.
Больше никто уже не продолжал игры и не объявлял ставок. Одновременно в глубоком молчании они выложили свои карты на стол. Зрители поднялись на цыпочки и вытянули шеи. У Пламенного было четыре дамы и туз; у Макдональда - четыре валета и туз; у Кернса - четыре короля и тройка. Кернс вытянул руку и придвинул к себе банк, рука его дрожала.
Пламенный вытащил своего туза и бросил его рядом с тузом Макдональда, воскликнув:
- Вот что меня все время подзадоривало, Мак! Я знал, что побить меня могут только короли, а они были у него. А что у тебя было? - с живейшим интересом спросил он, поворачиваясь к Кэмблу.
- Неполная масть - хорошая карта для прикупа.
- Ну конечно! Ты бы мог получить полную масть.
- Я и сам так думал, - грустно сказал Кэмбл. - Мне это стоило шесть тысяч, прежде чем я вышел из игры.
- Жаль, что ты не взял прикупа, - засмеялся Пламенный. - Тогда я не подцепил бы этой четвертой дамы. Теперь мне придется подписать с Билли Роулинсом почтовый контракт и ехать в Дайя… Какова добыча, Джек?
Кернс пытался сосчитать банк, но был слишком возбужден. Пламенный придвинул к себе банк, спокойно отделил марки от расписок, пересчитал и сложил в уме.
- Сто двадцать семь тысяч, - объявил он. - Теперь ты можешь выйти из дела, Джек, и ехать домой.
Выигравший улыбнулся и кивнул головой; он не в силах был говорить.
- Я бы заказал выпивку, - сказал Макдональд, - да только дом-то уже не мне принадлежит.
- Нет, тебе, - возразил Кернс, раньше смочив языком губы. - Твоя расписка годится на долгий срок. Но выпивку должен заказать я.
- Эй, вы, кто хочет змеиного соку - победитель платит! - громко крикнул Пламенный, вставая со стула и хватая за руку Мадонну. - Идем плясать, танцоры! Время еще раннее, а утром я поеду с почтой. Слушай, Роулинс, я беру этот контракт и в девять утра отправляюсь к морю - понял? Вперед, ребята! Где скрипач?
Глава III
Ночь эта принадлежала Пламенному. Он был центром и душой разгула - неутомимый и жизнерадостный, заражавший всех неподдельным весельем. Он был в ударе. Самые дикие выходки его вызывали подражание, за ним следовали все, за исключением тех, кого виски превратило в идиотов, валяющихся на полу и горланящих песни. Однако до драки дело не дошло. По всему Юкону было известно: когда Пламенный гуляет, никто безобразничать не может. В такие ночи люди не смели ссориться. Прежде бывало, что кое-кто затевал драку, но драчуны узнали, что значит подлинный гнев: они получили взбучку, какую мог задать один только Пламенный. В те ночи, какие принадлежали ему, все должны были громко смеяться и радоваться или тихонько расходиться по домам.
Пламенный был неутомим. Между танцами он выплатил Кернсу двадцать тысяч золотым песком и передал ему свои права на золото в Лосиной реке. Кроме того, он подписал с Билли Роулинсом контракт на перевозку почты и сделал приготовления к отъезду. Он послал человека поднять с кровати Каму, своего погонщика собак. Кама был индейцем из Тананау, он ушел от родного племени, поступив в услужение к белым пришельцам. Кама вошел в Тиволи, высокий, сухощавый, мускулистый - лучший экземпляр своей варварской расы и сам варвар; никакого внимания он не обращал на кутил, оравших вокруг него, пока Пламенный отдавал ему приказания.
- Хм… - сказал Кама, считая распоряжения по пальцам. - Брать письма у Роулинс. Грузить сани. Провиант до Селькирк… Вы думаете, в Селькирк будет много провиант для собак?
- Много, Кама.
- Хм… Привезти сани на это место к девяти час. Брать лыжи. Не нужно палатка. Может, принести брезент?
- Не нужно, - решительно сказал Пламенный.
- Много холодна.
- Мы едем налегке, понимаешь? Мы повезем массу писем туда, массу писем обратно. Ты - сильный человек. Мороз лютый, путь длинный, все в порядке.
- В порядок, - покорно пробормотал Кама. - Много холодна, мне наплевать. К девяти час готовым.
Он повернулся на каблуках и вышел, невозмутимый, похожий на сфинкса, ни с кем не обмениваясь приветствиями, не глядя ни направо, ни налево. Мадонна отвела Пламенного в уголок.
- Слушай, Пламенный, - начала она тихим голосом. - Ты проигрался?
- В пух и прах.
- У меня есть восемь тысяч в несгораемом сундуке Мака, - продолжала она.
Но Пламенный перебил ее. Ему померещились совсем близко тесемки передника, и он встрепенулся, словно неукрощенный жеребенок.
- Это неважно, - сказал он. - Голым я пришел в мир, голым я уйду, а проигрываю я все время с тех пор, как пришел сюда. Идем танцевать!
- Но послушай! - настаивала она. - Мои деньги лежат без дела. Ты можешь взять их в долг - на первое время, - поспешно прибавила она, заметив его встревоженный вид.
- Я ни у кого не беру денег, - был ответ. - Я достаю их сам, и если я получу добычу - она уже моя. Нет, спасибо тебе, старушка. Очень обязан. Я добуду денег, проехав с почтой туда и обратно.
- Пламенный… - прошептала она тоном нежного протеста.
Но он с искусственным увлечением потащил ее в танцевальную комнату, и пока они кружились в вальсе, она размышляла о железном сердце человека, державшего ее в своих объятиях и не шедшего на все ее уловки.
В шесть часов утра, обожженный виски, но вполне владея собой, он стоял у стойки, предлагая всем померяться с ним силой. Борьба была такова: двое мужчин становились друг против друга, локти правых рук опирались на стойку, кисти были сцеплены и каждый пытался опустить вниз руку противника. Один за другим люди подходили к нему, но никому не удавалось опустить его руку; даже гигант Олаф Хендерсон и француз Луи потерпели неудачу. Когда они заявили, что это - трюк, требующий навыка и сноровки, он предложил другое испытание.
- Слушайте, вы все! - крикнул он. - Я думаю вот что сделать: во-первых, свешаю свой мешок с золотом; а затем тащите сюда мешки с мукой - вы по очереди будете их поднимать; когда вы сдадите, я положу на кучу еще два мешка и подниму всю груду. Ставка - мой мешок с золотом!
- Идет! Принял пари! - заревел француз Луи, покрывая своим голосом все возгласы.
- Подошти! - крикнул Олаф Хендерсон. - Я нишем не хуше тебя, Луи. Я тоше принимаю.