- Этот, должно быть, для меня, - смеется Галка и целует Тима в его пушистые усы. - Какой богатырь! Прямо из Гоголя. Был Остап, стал Тарас. Ты что вчера про меня Сашке наговорил?
Я объясняю:
- Это она о нашей прогулке в прошлое. О пиршестве воспоминаний.
- Пиршество воспоминаний, - назидательно говорит Галка, - хорошо в трех случаях: для мемуариста, для юбиляра и в праздник, когда встречаются ветераны войны.
- Для мене вчера и був праздник, - подтверждает Тимчук.
- А для меня праздник сейчас - это отдых, Тим. От московской сутолоки, от воспоминаний и телевизора.
Несколько минут мы оживленно болтаем. О том о сем - ни о чем. Галка вдруг смотрит на часы и перебивает:
- У нас еще сорок минут. Успею послать телеграмму маме. Пусть не тревожится.
- С теплохода пошлешь.
- Не знаю. Там все по часам расписано. А здесь ходу всего четыре минуты.
Она убегает, оставляя нас одних, и мы вдруг убеждаемся, что говорить не о чем. Все переговорено. Но и в молчании обоим тепло и радостно.
Мимо нас к табачному киоску торопливо проходит человек с иссиня-черной бородой и военной выправкой. Что-то неуловимо знакомое вдруг настораживает меня в этом облике.
- На бороду дивишься? - спрашивает Тим.
- Борода как раз ни к чему. Ее не помню.
- А кто это?
- Муж одной Галкиной знакомой. Некто Сахаров. А может, и не Сахаров, это она Сахарова. Что-то цепляет глаз в нем, а что - не знаю.
Мы смотрим ему вслед. Он покупает пачку сигарет, возвращается и, не обращая на нас никакого внимания, закуривает в двух шагах от нашей скамейки. Теперь он отчетливо виден - так сказать, крупным планом.
- Узнал? - спрашивает Тимчук. Когда он встревожен, то говорит, не балуясь украинизмами.
- Боюсь утверждать.
- А я узнал.
- Сходство часто обманывает. Слишком уж давно это было.
- Тогда я разговаривал с ним, как с тобой - лицом к лицу.
- А шрам на подбородке? Его даже борода не скрывает.
- Шрама не было. Может, потом?
- Когда потом? Забыл?
Тимчук молчит, потом произносит с твердой уверенностью:
- Он.
Я уже ни в чем не уверен. Мало ли какие бывают совпадения.
- Глупости, Тим. Показалось.
- У меня глаз крановщика. Наметанный. Не придется тебе отдыхать, полковник.
- Чудишь. Такие вещи проверять да проверять.
- Вот и проверишь. Кончился твой отпуск, друже полковнику.
Я смотрю вслед уже шагающему по трапу бородачу. В чем же сходство? Не знаю. Но оно есть. Не подслушал же мои мысли Тимчук - узнал.
- Если понадобится - телеграфь. Прилечу для опознания, - говорит он.
- О чем вы? - подбегает Галка.
- Да ни о чем. Чудит Тимчук.
Мы обнимаемся на прощание. Он настороженно, даже встревоженно серьезен.
- Так если что, телеграфь. А может, и до Одессы доедешь.
- О чем он? - повторяет Галка.
- Чушь зеленая, - говорю я и, подхватив чемоданы, иду к трапу.
Ялта
ЗНАКОМСТВО
Мы с Галкой только что выкупались в бассейне и сидим в шезлонгах на открытой солнцу кормовой палубе - я под тентом, Галка на солнцепеке, даже жмурясь от наслаждения: вероятно, рассчитывает вернуться из рейса мулаткой.
Рядом с ней на туристском надувном матрасе Тамара - лениво ведут свой женский загадочный разговор. Именно загадочный: мужчинам не дано понимать всеобъемлющей женской интимности. Бородатый муж Тамары играет тут же у натянутой на палубе сетки в волейбол не то со студентами, не то с юными кандидатами наук. Играет отлично, почти профессионально, вызывая завистливые реплики зрителей: "Посмотри на бороду. А подачка? Во дает!" Он подвижен, ловок и вынослив, как тот старый конь, который, как известно, борозды не испортит. Впрочем, слово "старый" к нему не приклеишь, даже "пожилой" не подходит. Куда мне…
Я искоса внимательно наблюдаю за ним, силясь уловить что-то знакомое. Иногда улавливаю, чаще нет. Мелькает нечто мучительно памятное и тает на солнце. А он даже не смотрит на меня, не видит и не интересуется - играет беззаботно и с удовольствием. Нет, мы с Тимчуком определенно ошиблись. Тут даже не сходство, а так, что-то вроде как на дрянных фотокарточках, какие наклеивают на сезонные пригородные билеты в железнодорожных кассах.
Воспользовавшись тем, что Тамара снова отправилась в бассейн, я подвигаюсь к Галке.
- У нас два свободных места за столиком в ресторане, - говорю я с наигранным равнодушием. - Пригласи своих знакомых. Пусть пересядут.
- Тебе же не понравилась эта пара.
- Все лучше, чем одним сидеть. Новые люди. Да и веселее.
- Тебя Тамара заинтересовала?
- Скорее, ее муж.
У Галки хитро прищурены глаза.
- Любопытно, почему?
- Красивый мужчина.
- Так это я должна интересоваться, а не ты.
- Вот ты и заинтересуйся.
- Зачем?
- Хорошо в волейбол играет.
- Финтишь, Сашка. Тут что-то не то.
- Может быть. А ты все-таки их пригласи.
Тамара возвращается из бассейна, и Галка, лукаво взглянув на меня, берет, что называется, быка за рога.
- Тамара, у вас интересные соседи за столиком? Тамара морщится:
- Два желторотых юнца. Вон они играют в волейбол с Мишей.
- Пересаживайтесь к нам. У нас как раз два свободных стула и столик не у прохода.
- Если ваш муж, конечно, не возражает, - вставляю я.
- Муж мне никогда не возражает, а потом, с вами же интереснее.
Посмотрим. Первый крючок я забросил.
- Кстати, обед сегодня на час раньше. На подходе к Ялте, - добавляет Тамара. - Уже одеваться пора. А потом на экскурсию в Алупку. Идет?
- Я поеду, - говорит Галка.
Я молчу. Поедет ли он?
К обеду являемся в полном параде. Женщины раскручивают разговор сразу, как магнитофонную ленту. Мужчины сдержанны и церемонны. Две высокие договаривающиеся стороны.
- По сто для аппетита перед обедом? - предлагаю я.
- Давайте.
- У вас "Столичные"?
- Нет, "Филипп Моррис". Покупаю блоками на новом Арбате.
Закуриваем.
- Оригинальная специальность у вашей жены. Эксперт-криминалист.
- О криминалистике я уже забыла, - роняет Галка: по-видимому, ей не хочется раскрывать перед посторонними секреты профессии. - Сижу на экспертизе старых документов. Недавно определяла подлинность пометок Чайковского на где-то найденных нотах.
Галка невольно подыгрывает мне. Не нужно, чтобы он знал или догадывался о моей работе.
- А вы? - тут же спрашивает он.
Галкина рука лежит на столе. Я многозначительно сжимаю ей пальцы.
- Я юрист, - говорю. - К сожалению, не Кони и не Плевако. Рядовой член коллегии защитников.
- Уголовный кодекс?
- Нет. Разводы, наследства, дележ имущества.
Галка не проявляет ни малейшего удивления: поняла, что я начал пока еще не известную ей игру.
- Н-да, - лениво бросает он. - Невесело у вас получается.
- У вас веселее?
- Пожалуй, нет. Я уже после войны Плехановский кончил. Директора универмага из меня не вышло. Главбуха тоже. Верчусь мало-помалу в комиссионке.
- Золотое дело эта комиссионка, - хвастливо провозглашает Тамара.
- Не преувеличивай, - кривится он. - Работа как работа. Не лучше твоей.
Что-то в его интонации тотчас же останавливает его рубенсовскую красавицу. Теперь она внимает только позвякиванию ножа и вилки. А он? Неудачник или играет в неудачника? Но ведь эти игры - дешевка. При его спортивной ухоженной внешности и умных, очень умных глазах. Я внимательно ищу в них давно знакомое. И нахожу. Неужели мы с Тимчуком не ошиблись?
А он только вежливо слушает или спрашивает, глядит на меня, как на чистый лист бумаги, на котором сам же напишет: "Сосед по столику, спутник по рейсу. Не очень интересен. Общих тем нет. Скучно". Это, если мы с Тимчуком ошиблись. А если нет? Я изменился, конечно, за тридцать лет. Галка тоже, но узнать нас можно. Особенно ему, если это он. Тогда где же встревоженные искорки в глазах, растерянный жест, невольно сжатые губы, дрогнувшие пальцы, пусть чуть дрогнувшие, но я бы заметил. Глаз наметанный - профессия. А тут - ничего. Съел суп, отставил макароны - не любит. Сосет фруктовый компот. И слова бросает равнодушно, как окурки тушит.
Разговор поддерживает главным образом Галка:
- Вы почти профессионально играете в волейбол. Любите спорт?
- Больше по телевизору.
- Бросьте. Сразу виден тренинг.
- У нас дома и боксерские перчатки, и груша, - опять-таки не без хвастовства вставляет Тамара.
И опять он кривится. Откровенность Тамары ему явно не нравится.
- Я и стреляю неплохо, - цедит он. - В роте был снайпером.
Мне хочется спросить, где он воевал, но понимаю, что он назовет именно те места, где воевал Сахаров. А потом, это можно сделать и позже. Разговор о военном времени не должен быть преднамеренным.
И тут я опять настораживаюсь, видя, как он закуривает. Берет сигарету двумя пальцами, отставив мизинец, чиркает зажигалкой, затягивается и тут же, вынув сигарету изо рта, глядит на тлеющий ее огонек. Тот самый жест, который и насторожил нас с Тимчуком на причале. Жест, который я помню все тридцать лет, как неотплаченную пощечину.
Теплоход гудит, подъезжая к ялтинскому причалу. Официантки разносят билеты на экскурсию в Воронцовский дворец в Алупке. Там, кажется, жил Черчилль в дни Ялтинской конференции, и, честно говоря, меня это мало интересует.
- Я не поеду, - говорит Сахаров, если он действительно Сахаров.