- Как же, как же, целых шесть голландских рыболовных посудин из Брассы, да еще, довелось мне слышать, галиот с высокой кормой и гафельным гротом зашел в бухту Скэллоуэй; надо думать, что из Норвегии.
- А военных судов или шлюпок не было видно?
- Нет, ни единого, - ответил коробейник, - ведь "Коршун", посыльное судно, уже ушел вместе со всеми рекрутами, что насильно забрали во флот. Эх, когда б на то воля Господня, да не будь на нем наших ребят, потонуть бы ему на самом глубоком месте!
- А что нового в Боро-Уестре? Все ли там здоровы?
- Да, и здоровы и благополучны, на мой взгляд - так даже слишком. Больно уж много веселятся они, да хохочут, да что ни вечер танцуют, и в народе стали уже поговаривать, что все с этим, с чужим капитаном, что живет у них в доме; его еще выбросило на берег у Самборо-Хэда. Ну, тогда-то ему было не до смеха.
- Веселятся, танцуют каждый вечер, - повторил Мордонт, не очень-то обрадованный подобными вестями. - А с кем же танцует капитан Кливленд?
- Да с которой захочет, с той и танцует, - ответил коробейник. - Верьте не верьте, а только он всех заставил плясать под свою дудку. Ну, мое дело сторона, я и смотреть-то не хочу на все их штучки да шуточки. А только всем надо помнить, что жизнь наша соткана из гнилой пряжи.
- А ты, чтобы люди не забывали столь душеспасительной истины, и продаешь им столь непрочные товары? - спросил Мордонт, возмущенный как тоном ответа, так и явным лицемерием отвечавшего.
- Это вы для того, значит, чтобы я не забывал, что вы и сами, мейстер Мордонт, тоже любите поплясать да повеселиться. Но только я уже человек пожилой и не могу говорить против своей совести. А что до вас, так вы, уж верно, будете на балу в Боро-Уестре в канун Иванова дня - бедные ослепленные грешники прозывают его святым Иоанном, и вам потребуются всякие там суетные наряды: штаны в обтяжку, камзолы и все прочее. А у меня есть как раз кое-что такое из Фландрии… - С этими словами торговец поставил свою переносную лавку на стол и принялся распаковывать ее.
- Бал, - повторил Мордонт, - бал накануне Иванова дня! Что, тебя просили передать мне приглашение, Брайс?
- По совести говоря - нет, да ведь вы и без того знаете, что вам будут рады, хоть с приглашением, хоть без приглашения. Капитан этот, как бишь его, он назначен у них самым главным из всей компании, по-вашему говоря - скадлером.
- Ах, черт бы его побрал! - воскликнул, не сдержавшись, пораженный Мордонт.
- Все в свое время, молодой человек, все в свое время, - ответил коробейник, - не торопись погонять чужое стадо! Дьявол - он свое возьмет, это уж будьте покойны, он-то найдет, кого ему надобно. И нечего смотреть на меня словно дикая кошка, все мои слова - чистая правда. Чужеземец-то этот, как бишь его, купил у меня такой же камзол, как я вам сейчас покажу, малиновый с золотой каймой и богатой вышивкой. А для вас у меня припасен точно такой же, только все по зеленому полю. И коли вы хотите быть не хуже капитана, так беспременно должны купить этот камзол: в наши дни девушки все больше на золото засматриваются! Вот, взгляните-ка, - прибавил он, поворачивая свой товар во все стороны, - сперва вот так, на свет, а потом, чтобы свет на него падал, а теперь по ворсу, а там против ворса - и все-то он выходит первый сорт. Вещица эта из Антверпена, и цена ей четыре доллара. Капитан ваш так обрадовался, что бросил мне золотую монету короля Иакова в двадцать шиллингов, да еще сказал, чтобы я оставил себе сдачу и убирался к… Ах он бедный нечестивец, верьте не верьте, а жаль мне его!
Не задумываясь, относится ли сожаление коробейника к беспечности капитана Кливленда в мирских делах или к его религиозным заблуждениям, Мордонт отвернулся, скрестил руки и принялся ходить по комнате, бормоча:
- Не приглашен… Чужой человек будет первым на празднике! - Он с такой горячностью повторял эти слова, что Брайс частично уловил их значение.
- Ну, что до приглашения, мейстер Мордонт, не осмелюсь точно сказать, но сдается мне, что вас еще пригласят.
- Значит, мое имя упоминали? - спросил юноша.
- Вот уж не могу поручиться, чтобы да, - ответил Брайс Снейлсфут, - но только напрасно это вы так кисло смотрите и голову отворачиваете, словно тюлень, что уходит с берега в воду. Я ведь своими ушами слышал, что там будет вся молодежь из наших мест, и мыслимое ли дело, чтобы они обошли вас, давнишнего своего приятеля да к тому же лучшего танцора и забавника (дай Бог, чтобы в свое время вас можно было бы похвалить за что-то более путное! ). Да такого плясуна, как вы, запиликай только скрипка, не сыскать отсюда и до самого Унста. По моему разумению, вы все равно что приглашены, и как хотите, а только нужен вам для этой оказии новый камзол: ведь там все будут разряжены в пух и прах - Господь помилуй несчастных грешников!
Говоря это, Брайс следил своими тусклыми зелеными глазками за каждым движением молодого Мертона, который ходил взад и вперед по комнате, погруженный в глубокую задумчивость; видимо, коробейник понимал ее совершенно превратно, ибо думал, как Клавдио, что если кто-либо печален, то, конечно, оттого, что у него нет денег. Поэтому Брайс, после недолгого молчания, обратился к юноше со следующими словами:
- Ну, да вы об этом не печальтесь, мейстер Мордонт; сказать по правде, с капитана, как бишь его, я взял настоящую цену, ну, с вами мы поладим по-приятельски: вы ведь старый мой друг и покупатель, я и возьму с вас, как говорится, по карману, а могу и подождать, хотите - так до Мартынова дня, а то и до самого сретения. Я ведь человек деликатный, мейстер Мордонт, упаси Боже, чтобы я стал кого торопить с уплатой, да еще приятеля, что не раз расплачивался со мной чистоганом. А коли угодно, можете рассчитаться со мной птичьими перьями, или шкурками морской выдры, или еще какими мехами - никто лучше вас не умеет раздобыть подобный товарец; для того я и снабдил вас порохом первого сорта. И не припомню, говорил ли я, что он из ящика капитана Планкета с вооруженного брига "Мэри", что разбился у Ско-оф-Унст тому уже шесть лет. Сам Планкет тоже был охотник хоть куда, и счастье, что порох выбросило на берег неподмоченным. Я не продаю его никому, кроме самых метких стрелков. Вот, значит, коли есть у вас товарец такого рода, что годится в обмен на камзол, так по рукам. Вас беспременно будут ждать в Боро-Уестре в канун Иванова дня, а выглядеть вам хуже, чем этот, как бишь его, капитан, просто зазорно.
- Да, ждут меня или нет, а я там буду, - сказал Мордонт, резко остановился и выхватил из рук коробейника камзол, - и, как вы верно сказали, стыдиться меня им не придется.
- Полегче, полегче, мейстер Мордонт! - закричал коробейник. - Вы хватаете камзол, словно это тюк грубого уодмэла, да вы разорвете его на клочки - ведь мой товар нежный! А цена ему, значит, четыре доллара. Прикажете записать их за вами?
- Нет, - быстро ответил Мордонт и, вынув кошелек, бросил деньги коробейнику.
- Ну, теперь носить вам этот камзол да радоваться, - произнес довольный Брайс, - а мне расторговаться на ваши денежки, и спаси нас небо от земной суеты и земного стяжательства и пошли вам светлые льняные ризы праведников - о них же подобает заботиться более, нежели о всяких мирских кисеях, батистах, шелках и бархатах; а мне пошли, Господи, таланты, что дороже испанских золотых и голландских долларов, и… Но что это стряслось с пареньком, с чего он комкает драгоценный атлас, словно клок сена?
В эту минуту вошла старая домоправительница Суерта, и Мордонт с беззаботной небрежностью бросил ей свою покупку, словно желая поскорее избавиться от нее, и велел спрятать. Затем он схватил ружье, стоявшее в углу, забрал свои охотничьи принадлежности и, не замечая попытки Брайса завести с ним разговор о "чудесной тюленьей шкурке, мягкой, прямо как замша", из которой были сделаны ремень и чехол его ружья, поспешно выбежал вон.
Некоторое время коробейник своими зелеными, хитрыми, всюду ищущими, где бы поживиться, гляделками, о которых нам уже приходилось упоминать выше, смотрел вслед покупателю, столь непочтительно обошедшемуся с его товаром.
Суерта тоже посмотрела вслед Мордонту с некоторым изумлением.
- Паренек-то, пожалуй, немного не в себе, - заявила она.
- Какое там не в себе! - повторил коробейник. - Он скоро свихнется еще почище, чем его отец. Обращаться этак с вещью, что стоила ему целых четыре доллара! Вот уж точно, дурит словно файфец, как говорят рыбаки с восточных островов.
- Четыре доллара за эту зеленую тряпку! - воскликнула Суерта, услышав цифру, неосторожно слетевшую с губ Брайса. - Вот это сделка так сделка! И не знаю, право, он ли такой дурак или ты уж больно ловкий пройдоха, Брайс Снейлсфут!
- Да я ведь не говорил, что камзол стоил ему точно четыре доллара, - заявил коробейник, - а когда бы даже и стоил, так что же, разве деньги у парня не его собственные и не волен он ими распоряжаться, как вздумает? Он ведь уже не маленький! А между прочим, камзол и вправду стоит этих денег, и даже еще больше.
- Между прочим, - холодно повторила Суерта, - посмотрим, что скажет на это его отец.
- Ну, неужто ты будешь такой вредной, миссис Суерта? - сказал разносчик. - Плохо ты, видно, хочешь отблагодарить меня за чудесный платок, что я привез тебе из самого Леруика.
- Да и цену ты тоже заломишь за него чудесную, - ответила Суерта, - будто я не знаю, чем кончаются все твои добрые дела.
- Ну, хочешь, сама назови свою цену. А то пусть лежит, пока тебе не придет нужда покупать что для хозяйства или для хозяина, а тогда мы все в один счет и запишем.
- А ведь и верно, твоя правда, Брайс Снейлсфут. Как подумаю, так скоро нам как раз понадобится столовое белье - где уж нам самим прясть-то и все такое прочее; иное дело, будь у нас хозяйка, а то мы ведь ничего не делаем дома.