Где-то под ним послышались голоса:
- Не мог же он и в самом деле раствориться в воздухе?
И снова:
- Рассыпьтесь по дому! Чудес не бывает! Он прячется где-то здесь!
Теперь уже отовсюду слышался топот ног. Воспаленному мозгу Монтаны показалось, что они раздаются даже на лестнице, по которой он только что поднялся. Кид весь напрягся. Затем подошел к двери. Она оказалась незапертой и легко открылась. Очутившись в ярко освещенном коридоре, он подумал, что покинутая темнота была ему настоящим другом. Эти яркие лучи словно указывали на него со всех сторон пальцами.
Кид скинул гуарачи - теперь идти босиком по плитке пола можно было совсем бесшумно.
Он побежал налево, но неожиданно возникший топот остановил его. Повернув направо и завернув за угол, Монтана обнаружил, что оттуда тоже доносится топот бегущих ног. Слева от него оказалась какая-то дверь; он толкнул ее и влетел в освещенную лампадой комнату. Сквозь большое стрельчатое окно в комнату струился лунный свет, в лучах которого сидела Доротея Леррас и смотрела прямо на Монтану. Совершенно спокойно она произнесла:
- Вы можете выпрыгнуть в это окно, сеньор!
Подбежав к окну, Кид вскочил на подоконник и посмотрел вниз. Со всех сторон к дому бежали сотни привлеченных шумом людей. Повсюду поблескивали стволы ружей.
Он спрыгнул с подоконника обратно в комнату.
- А я-то думала, - произнесла Доротея, - что такой храбрец, как вы, сможет пробиться даже через вооруженную толпу.
Кид пристально посмотрел на нее. В этот момент ручка двери повернулась, и он, не выпуская из рук револьвера, присел за большой кроватью. Из-за двери послышался задыхающийся от волнения голос самого дона Лерраса:
- Доротея! Доротея! Произошло нечто ужасное! Этот дьявол гринго каким-то чудом исчез, словно растворился в воздухе! Мы взорвали дверь темницы. Взрыв был настолько силен, что мог бы уложить на месте человек двадцать, однако Эль-Кид исчез. Он прячется где-то в доме. О Господи! Что творится на белом свете! Что за чудеса! Я останусь здесь с двумя стражниками, чтобы…
- Ты нужен, чтобы руководить поисками, - перебила его Доротея. - Оставь за дверью парочку надежных людей, а я запрусь на замок. Со мной ничего не случится.
- Разве ты не боишься, Доротея?
- А чего мне бояться? Такой человек, как Эль-Кид, не тронет женщину.
- Что ты такое говоришь, Доротея! Ты думаешь, что женщина, очутившаяся в руках этого собаки гринго, может рассчитывать на безопасность? А твоя честь… жизнь, наконец… он может лишить тебя всего этого ради забавы. А чтобы было легче снимать кольца, отрубит тебе пальцы… Ведь это настоящий зверь, а не человек!
- Ладно, - спокойно произнесла девушка. - Если ты оставишь за дверью своих людей, я буду чувствовать себя в безопасности. Будь осторожен, отец! Не подставляйся под пули. Защищаясь, этот дьявол может убить тебя. Удачи тебе! Будь осторожен!
Легко щелкнув замком, дверь закрылась, и Доротея, повернувшись к Монтане, увидела, что тот прикуривает цигарку. Он стоял в тени окна, то и дело вспыхивающий огонек освещал лицо разбойника.
- Сеньорита Доротея, - прошептал Кид, - стоило мне увидеть ваше лицо, как я сразу понял, что нахожусь в безопасности, как если бы попал в объятия родной сестры.
Доротея ничего не ответила. Открыв портсигар, она вынула из него цигарку. Монтана дал ей прикурить. Глаза девушки внимательно изучали руку и покрытое грязными пятнами лицо Кида. Потом она отошла в глубь комнаты и выдохнула облачко табачного дыма прямо в полоску лунного света.
- Это действительно ночь чудес, - заявила она. - Разве могла я представить, что окажусь столь романтичной? Сеньор, в той комнате вы найдете мыло, воду и полотенце.
Монтана прошел в гардеробную и умылся. Обнаружив там расческу, привел в порядок черные волосы. Синие глаза его блеснули холодной сталью, когда он глянул на себя в зеркало.
Это было очаровательное французское зеркальце, украшенное изящным узором из тончайшей золотой проволоки. Расческа, которой он воспользовался, была сделана из слоновой кости, слегка пожелтевшей от времени.
Затем Монтана вернулся в спальню Доротеи. Она -снова сидела у окна и курила.
- Сеньор, из-за вас подняли столько шума. Слышите крики? А топот копыт? И тут… и там…
Где-то неподалеку от дома прогремели выстрелы.
- Они охотятся за моим призраком, - заметил Монтана и, поставив стул напротив Доротеи, сел. - А здесь так спокойно, так тихо, так восхитительно… Сеньорита Доротея, мне немного жаль, что я помешал вашей помолвке.
- Только немного?
- Только немного… потому что именно для этого я здесь.
- Ах, ради этого? Ну уж нет, вы заявились сюда ради несчастной матери этого Меркадо.
- И ради нее тоже. Но это лишь повод, сеньорита.
- Какова же истинная причина?
- Когда я увидел дона Эмилиано, то сразу же понял, что выйти за него замуж будет для вас большим несчастьем.
- Сеньор?!
- За человека, который способен запороть насмерть любого несчастного вроде Меркадо. Знаете, за что его били?
- За то, что эта крыса осмелилась бунтовать.
- Ничего подобного. За то, что он пел "Песнь Хлыста".
- А что это за песня?
- Хотите, чтобы я вам спел ее?
- Если вы не против.
И Монтана тихонько запел:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Чтоб пронять до души
И заставить пеона кричать,
Нужно шкуру изрезать до кости.
А вот с нежною кожею дело иное:
Из нее извлеку даже песню…
При этих словах Монтана наклонился ближе к девушке. И пока пел, не переставал улыбаться, пристально глядя ей в глаза.
Эта музыка муки и боли
Будет с губ благородных срываться.
Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.
- Боже милостивый! - выдохнула Доротея. - Она звучит так, словно это вы сочинили ее.
- Лишь за то, что несчастный Меркадо слушал эту песню, его бичевали, пока он не отключился.
- Он был вашим другом? Может, когда-то вам служил?
- Я услышал его с другого берега реки. Когда его били, я слышал, как он, несмотря на удары, пел эту песню. Он пел, пока не потерял сознание. И я понял, что он настоящий мужчина, а дон Эмилиано, хлеставший…
- И кто же дон Эмилиано?
- Тот, кто недостоин вас, дорогая.
- Да с чего вы это взяли? - удивилась девушка. - Разве вы меня знаете?
- Ну конечно.
- Вы видели меня раньше?
- Нет, сеньорита.
- Может, хотя бы слышали мой голое?
- Нет, Доротея.
- Тогда как вы можете знать меня? Может, вы видели мой портрет?
- Дорогая, послушайте меня, красота способна очаровать любого мужчину. Я слышал, как произносилось ваше имя. Я видел, как мужчины поднимали к небу глаза, говоря о вас.
- Вы хотите сказать, что я для них святая?
- Вовсе нет. Просто когда вспоминают о чем-то прекрасном, то всегда поднимают глаза к небу. Так бывает, когда вспоминают горы, восход солнца, звездный свет, Доротею…
Она засмеялась:
- И только поэтому вы решили, что я слишком хороша для дона Эмилиано?
Монтана засмеялся в ответ:
- Но вы же видите, я явился сюда, в поместье, и в самый последний момент помешал вашей помолвке!
- Думаете, я в это поверю?
- В это стоит поверить.
- Кажется, да, - согласилась Доротея. - И кажется, вы сами почти верите в то, что говорите.
- Чем дольше я здесь нахожусь, тем больше верю в это.
- Вы умеете говорить не так, как другие, - заметила Доротея. - Значит, я должна поверить, что вы тут сидите с изнывающим от любви сердцем?
- Нет, не с изнывающим, - усмехнулся Монтана. - Оно сладко замирает, его охватывает холодок радости, словно я воспаряю на крыльях все выше и выше в прозрачную, холодную синеву. Вы понимаете, о чем я?
- Нет, сеньор.
- Боже милостивый! Да любили ли вы когда-нибудь?
- Если это чувство заставляет замирать сердце от холода, то - нет.
- Теперь мне понятно, - вздохнул Монтана, - почему вы так неприступны и спокойны.
Девушка встала, окинула пристальным взглядом Кида, подошла к двери и повернула ключ. Глянув на него через плечо, она произнесла:
- Наверное, вы принимаете меня за наивную дурочку, сеньор. А может, вам вскружил голову успех у мексиканских девушек, очарованных вашим сердцем гринго, который говорит любовные речи, словно настоящий мексиканец, и пытается выдать себя за пылкого испанского любовника? Сколько раз вы пели девушкам о парящем на крыльях сердце, о холодной синеве и о прочей ерунде?
- Да, звучит довольно глупо, - признался Монтана.
- И как же теперь поступить, как вы считаете?
- Не знаю. В вашей прелестной головке умещается сразу несколько чертей, и мне неизвестно, который из них сейчас верховодит.
- А стоило бы догадаться! - Заложив руки за спину, Доротея прислонилась к стене возле двери и с насмешливой улыбкой разглядывала Монтану.
- Мне кажется, я догадываюсь, что мне следовало бы сделать, - сказал он.
- И что же, сеньор?
- Прострелить вам грудь полудюймовым куском свинца, пока вы не бросили меня на растерзание вашим псам.
- Так чего же вы медлите?
- Сами видите, я романтичен, как самый последний дурак.
- Да будет вам! - вдруг насмешливо воскликнула Доротея. - Хватит! Вы всего лишь собака гринго! Сейчас вы прыгнете в окно, в самое пекло…
Тут она рывком распахнула дверь и закричала: