Сейчас среди серьезных исследователей творчества Брэма Стокера говорить о связи Дракулы с Владом Цепешем считается неприличным (ср., однако, [Trow 2003]). На конференции, посвященной столетию романа, которая проходила в Лос-Анджелесе в августе 1997 г., Раду Флореску решился тем не менее взять слово и оправдаться перед аудиторией. "Образ героя, который сражается с турками, - утверждал он, - такой же миф, как и фигура жестокого воеводы. Румыния середины XIX в., которая нуждалась в своих героях, породила этот образ, который и был затем усвоен западным миром" [Florescu 1998, 198]. Один миф породил другой миф, и эта идея, наверное, и оказывается самой близкой к истине, если можно вообще говорить об "истине" в данном случае.
Идея написать роман о вампире появилась у Брэма Стокера еще до того, как он узнал что бы то ни было о балканских поверьях и о существовании воеводы Дракулы. И здесь он имел уже множество предшественников: за плечами у Стокера стояла богатейшая литературная традиция, которая, в свою очередь, как мы полагаем, восходила к странной вампирической эпидемии, охватившей Центральную Европу в первой половине XVIII в. Предположительно толчком к этому послужила эпидемия чумы 1710 г., которая буквально опустошила Восточную Пруссию. В 20-е гг. чума переместилась на юг Франции, а одновременно - на Балканах началась эпидемия сибирской язвы. Именно тогда начались массовые вскрытия могил и поиски "истинных виновников" многочисленных смертей. Из Пруссии "эпидемия вампиризма" переместилась южнее. В 1725 г. умершего венгерского крестьянина Пьера Плогойвица обвинили в смерти 8 человек в деревушке Кизилова (первое дело, которое было запротоколировано по-немецки и в котором упоминается слово "вампир"). Затем было возбуждено дело против Арнольда Паоля из Сербии, который мгновенно умер, упав с воза с сеном; считалось, что затем он стал вампиром и истребил множество родственников в своей деревне Медвежья. Почти каждая смерть, вслед за которой шли другие смерти, объявлялась вампирической, за этим следовали осквернения могил, прахов покойных и так далее. Причем делалось это отнюдь не суеверными крестьянами, а австрийскими оккупационными властями, в присутствии офицеров, гайдуков и врачей. Появилась также своего рода формула бюрократического характера - Visum et Repertum (Увиден и опознан). Все эти сводки были изданы в апреле 1732 г. Результаты "дознаний" широко публиковались в прессе того времени, за ними следили в правящих домах. В 1732 г. появляются соответствующие публикации во Франции и в Англии (более подробно об эпидемии "вампиризма" см. [Jones 1931, 98-130; Мариньи 2002]).
Естественно, "век разума" не мог безоговорочно принять идею о мистической власти мертвецов, поэтому появилась идея рационального объяснения вампиризма: предполагалось, что корень зла в поспешных захоронениях находящихся в коматозном состоянии людей. Параллельно, однако, появлялись сочинения о вампирах, носящие религиозно-философский характер, среди которых наиболее известным является трактат Дона Августина Кальме, монаха-бенедиктинца, вышедший в 1746 г. - "Трактат о привидениях во плоти, об отлученных от церкви, об упырях или вампирах, о вурдалаках в Венгрии и Моравии". Кальме, с одной стороны, отрицал реальность вампиризма, но с другой - собрал так много описаний случаев явлений вампиров, что его труд сыграл, скорее, противоположную его замыслу роль: он стал своего рода источником по данной тематике. Именно в середине XVIII в. оформился ряд общих положений, которые до сих пор для темы вампиризма являются базовыми: 1) вампир появляется во плоти, а не как бестелесный призрак; 2) вампир сосет кровь у живых; 3) после укуса вампира жертва тоже становится вампиром. Весь этот набор "признаков" (кроме первого) отличается от народных представлений о вампирах. Все эти тексты, отчасти в пересказах, Стокеру знакомые, мы можем характеризовать как "источники с установкой на достоверность", но достоверность, естественно, виртуальную: это было началом рождения вампирического мифа, имеющего средой бытования не собственно "народ", но массовое образованное население, читающее газеты и жаждущее новостей, в которые хотелось верить, то есть также по природе своей фольклоропорождающее.
Мы полагаем, однако, что кроме многочисленных рассказов о вампирах аналогичными "достоверными источниками" послужили также в основном специфически английские "рассказы о привидениях", которые широко собирались в Англии в более поздний период, в основном - викторианский (например - известное собрание Чарльза Линдли, лорда Галифакса). В какой-то степени эти тексты также можно считать фольклорными. И если рассказы о вампирах в Англии в основном воспринимались как балканская экзотика, то рассказы о призраках повествовали о теперешней жизни и привязывались, как правило, к определенным местам в Англии и Ирландии. Стокер, как мы полагаем, сделал решительный шаг - поместив своего Вампира в современный ему Лондон.
Считается, что первое упоминание о вампире в литературе содержится в поэме Роберта Саути "Талаба губитель" (Thalaba the Destroyer, 1801), однако в ней образ вампира еще выписывается, так сказать, как "вторичная тема" [Perkowski 1989,127]. Более значительным явлением в развитии "вампирической" литературы может быть названа поэма Байрона "Гяур", хотя, если быть более точным, тема вернувшегося из могилы мертвеца встречается уже у романтиков, например в "Леноре" Бюргера или в "Коринфской невесте" Гете. Отметим также поэму Китса "Ламия", создавшую образ женщины-вампира. Также можно назвать "Усопшую возлюбленную" Теофиля Готье - рассказ о любви священника к прекрасной куртизанке и вампире Кларимонде.
Ближе, так сказать, в области литературного нарратива к роману Стокера стоят романы о вампирах, лишенные романтического ореола, среди которых (по времени) первенство принадлежит Джону Полидори, который во время знаменитого соревнования романтиков, породившего "Франкенштейна" Мэри Шелли, написал в 1919 г. новеллу "Вампир", продолжив замысел Байрона. Новелла-роман была тут же переведена на французский язык Нодье, который приписал авторство самому Байрону. В 1852 г. этот же роман был переделан в пьесу Александром Дюма. Придуманный Байроном вампир Даруелл у Полидори превратился в циничного либертина лорда Рутвена. Считается, что Полидори приписал герою черты самого Байрона, особенно - в изображении его взаимоотношений с людьми: постоянное желание унизить и стремление обладать и распоряжаться.
Карикатурой на подобного вампира-аристократа можно назвать роман с продолжениями "Варни-вампир", который публиковался в дешевых журналах в 1840–1846 гг. Авторство приписывалось романистам Томасу Престу и Джеймсу Римеру. Естественно, названными нами произведениями тема вампиризма в литературе не исчерпывается, однако, с одной стороны, мы должны были отметить то, что точно мог читать Стокер, а также то, что развивало тему вампира, приходящего из прошлого в наше современное цивилизованное викторианское общество, - с другой. Так, он не читал, видимо, замечательных романов Алексея Толстого "Семья вурдалака" и "Упырь" (1830-40-е гг.). С другой стороны, если даже ему и были знакомы, что неизвестно точно, описания вампиров Мериме, то эти тексты не могли считаться для него прецедентными, поскольку с точки зрения жанровой относились к другому разряду - псевдоимитации описаний народных верований с псевдоустановкой на достоверность.
Безусловно, среди текстов, повлиявших на создание Дракулы, оказывается и роман Мэри Шелли "Франкенштейн", о котором точно известно, что экземпляр этого романа был в небольшой библиотеке Стокера в Лондоне. Причем, когда вышел из печати сам "Дракула", мать Стокера, Шарлотта, прислала ему поздравительное письмо, где писала: "Ты создал образ, равный по яркости чудовищу Франкенштейна, или даже превосходящий его. Твой Дракула принесет тебе много славы и много денег!" (цит. по [Ludlam 1962, 109]).
Но, как принято считать, непосредственным предшественником романа "Дракула" является повесть или небольшой роман "Кармилла" Шеридана Ле Фаню, опубликованный в 1871 г. Во-первых, там проявилась чувственная сила вампиров, и там впервые они обрели сексуальное обаяние, пока только в основном в плане лесбийских отношений. Во-вторых, именно там зародилась традиция возврата к экзотической Центральной Европе, Австро-Венгрии и прочим сомнительным местам. Именно там было впервые показано, что вампира надо не только проткнуть колом и обезглавить, но и победить его гипнотическое обаяние. Мы не уверены, что роман "Кармилла" можно все-таки считать непосредственным предшественником "Дракулы", однако известно, что сам Стокер очень его любил, упоминал в своих заметках к роману и даже вначале хотел поместить своего антигероя в Штирию, где происходит действие "Кармиллы". Однако в "Кармилле", если ее внимательно перечитать, мы увидим множество сюжетных недочетов, но недочетов - уже с современной точки зрения: Кармилла мало, но все-таки ест, в романе ничего не сказано о том, что она не отражается в зеркале или не отбрасывает тени, тема чеснока тоже не развита. Но дело в том, что эти детали как раз и вошли в "вампирический миф" благодаря труду Стокера.