Берг не без удовольствия сложил журналы в том порядке, в каком они находились до его прихода. Посещение номера капитана Хаита оказалось не бесполезным. Теперь известен маршрут, по которому можно двигаться дальше. А это, пожалуй, главное. Хотя лучше было бы сразу, здесь, прервать движение - вынуть из баула, из кармана пиджака, из матраца или черт знает еще из чего пакет, тот самый пакет в черной клеенчатой обертке, и мысленно кивнуть военному министру - прощайте!
Но…
Берг устало улыбнулся:
- Разве так бывает!
5
- И это все? - разочарованно процедил скуластый, когда Ольшер смолк и откинулся на спинку стула, чтобы передохнуть и, может быть, оценить сказанное только что. - Не много для шефа "Тюркостштелле"…
"Я что-то утаил? - подумал Ольшер. - Что же? Если иметь в виду неприятную встречу в Заксенхаузене, когда пришлось выступить в роли разоблаченного предателя, то это же деталь, не играющая никакой роли в общей характеристике. Я мог пойти на риск в интересах дела. Притом, у меня не было другого выхода - документы уплывали из Берлина в неизвестном направлении. В неизвестном! - способны понять это самоуверенные остолопы из ЦРУ".
- Не много по представлениям нынешнего времени, - сказал Ольшер с обидой. Он имел право на эту обиду - именно он, а никто иной передал в руки западной разведки важнейший секрет управления диверсий и шпионажа. - В сорок четвертом году все казалось иначе… Впрочем, я мог что-то упустить, разрешите изложить характеристику письменно.
- Не для чего! - снова загородил себя газетой скуластый - ему уже надоело изучать эсэсовца, а возможно, и не нужно было теперь - процесс знакомства завершен. Издали он пояснил: - Характеристика зафиксирована… Рой, включи вертушку! - приказал он переводчику.
В тишину комнаты ворвался тихий визг перематываемой пленки.
Ольшер вздрогнул: "Негодяи, купили за стакан коньяка!"
- Исламбека я встретил летом 1942 года в довольно необычной обстановке… - захрипел магнитофон. Хрип оттенялся какой-то металлической жесткостью, совсем не свойственный голосу Ольшера, мягкому и вкрадчивому, но все же капитан узнал себя. - Необычность обстановки заключалась в том, что шарфюрера, он тогда был всего лишь шарфюрером, то есть фельдфебелем, это я впоследствии сделал его лейтенантом, так вот шарфюрера задержали на Бель-Альянсе или Бергманнштрассе как агента иностранной разведки…
- Стоп! - хлопнул рукой по газете скуластый.
Звук оборвался, словно его срезали на лету. Рой посмотрел на подавшего команду с недоумением - он не понял, зачем нужна остановка, и рука поэтому осталась на клавишах, ожидая нового приказа: "дальше!" Но приказа не последовало, прозвучал вопрос, обращенный к Ольшеру:
- С чего вы решили, будто Исламбек агент иностранной разведки?
- Он шел на встречу с резидентом "Сикрет интеллидженс сервис", - не совсем уверенно пояснил Ольшер. - Этого резидента убили на Бель-Альянсштрассе… Я лично читал информационный бюллетень управления имперской безопасности… И потом, дальнейшие события… Протокол совещания, похищенный из отдела… Операция в особняке Каюмхана…
- "Сикрет интеллидженс сервис", - отбросив подробности, остановился на самом главном и ценном скуластый. - Вы уверены, что он английский агент?
- Да, уверен, - подтвердил Ольшер.
Скуластый неожиданно для всех и, наверное, для самого себя, смял газету. Смял, несмотря на то, что именно сейчас она была нужна ему: Ольшер уставился на офицера серыми мушками глаз и держал его на прицеле.
- Тогда, почему он не дошел до англичан?
Подобный вопрос вставал перед Ольшером не раз. Задавал его и Корпс, когда выяснилось, что пакет в руки британской разведки не попал. Сейчас недоумение скуластого прозвучало как намек на исчезновение документа вообще.
- Но он дошел все-таки! - не сдержал себя Ольшер. Недомолвки извели его вконец. - Дошел до вас!
Скуластый расправил газету и снова поставил ее загородкой. Он не терпел, когда его сверлили взглядом. Воцарилось молчание, из которого трудно, просто невозможно было выйти без ясного, точного слова - "нет!" или "да!" Этого слова ждал Ольшер. Долго, невыносимо долго ждал. А слова не было, или его не хотели произнести. Взамен он получил совет, насмешливый, почти издевательский совет от носатого:
- Еще коньяку?
- К дьяволу коньяк! - истерично завопил капитан. - Где пакет?
Скуластый, способный, как и Ольшер, проявлять невозмутимость в любых обстоятельствах, сейчас тоже сорвался. Он швырнул газету на стол, а со стола она птицей спланировала на пол, к ногам гауптштурмфюрера.
- Это мы должны спросить вас - где?
- Но… - задохнулся Ольшер. Он уже не мог говорить. Все полетело кувырком - все, что он строил, чем жил, на что надеялся. - Но вы… вы же заплатили за него! Кому? Зачем?
Носатый выпил коньяк, предназначенный для Ольшера и, причмокнув от удовольствия, произнес философски:
- Вот именно… Впрочем, что такое деньги!
Он был пьян, этот носатый, он мог иронизировать но поводу тщетности человеческих усилий. Переводчик, все еще державший руку на клавишах магнитофона, продолжил мысль носатого:
- Да, деньги - иллюзия!
Потом брезгливо глянул на Ольшера:
- Вы, надеюсь, работали не за деньги. Во имя идеи!
Ольшеру все можно было сказать - издевательское, унизительное, - он понял это и смолчал. И зачем возражать, оправдываться, искать сочувствия. У него нет товара, который нужен господам из американской стратегической службы. Ничего нет.
- Надеюсь, цель этой встречи не исчерпывается взаимными сожалениями? - сказал он огорченно.
Носатый поднял свои круглые брови, и они, кажется, коснулись черных прядей хмельно спадавших на лоб: он изобразил именно сожаление.
- В таком случае - уже финиш… - сделал для себя вывод гауптштурмфюрер.
Носатый пожал плечами и посмотрел на скуластого - тот должен был решить - финиш это или нет.
Скуластый кивнул. Не сразу, а после паузы, во время которой, видимо, оценивал произошедшее и сказанное. Кивок послужил сигналом. Все засуетились, заспешили, стали выталкивать друг друга из комнаты и первым, конечно, вытолкнули Ольшера. Он оказался на шоссе, а потом и в "виллисе" рядом с шофером. "Ами" забрались на заднее сидение. По негласному сигналу "виллис" бросился стремительно вперед. Он летел много быстрее, чем первый раз - возвращение всегда торопливо - все сказано, все сделано и надо скорее избавиться от ненужного груза. Да, Ольшер был ненужным грузом.
Он знал это, кажется, смирился с этим. Одно лишь удивляло капитана: почему "ами" не бросают бесполезную вещь, а возятся с ней. К чему церемонии, встречи, проводы. Зачем, например, нужен офицерский эскорт, отправили бы пленного с солдатом или с тем же шофером. Зачем вообще все?
Офицеры, как и утром, молчали. Носатый, кажется, дремал, а переводчик глядел в небо и насвистывал что-то неопределенное, во всяком случае, не грустное - ему было двадцать пять. Он мог бы даже петь в такой ясный день. Но это не принято в присутствии арестованного.
Неожиданно, совершенно неожиданно, как если бы на полной скорости лопнул баллон "виллиса", прозвучал вопрос. Его выдавил из себя скуластый:
- Там, кажется, была женщина?
- Где? - не сразу откликнулся Ольшер. Он догадался, о чем спрашивает скуластый, но ему не хотелось возвращаться к прошлому. Не для чего было возвращаться - все пустое!
- В этой истории с документами…
"Женщина! Да, была женщина, - заставил себя вспомнить Ольшер. - Кого он имеет в виду? Возможно, Надию Аминову…"
- Была переводчица турчанка.
- Та, что приняла цианистый калий… - как знакомое и вычеркнутое прежде, отодвинул скуластый. - Мертвая?
- Да.
- А живая?
"Разве они знают что-нибудь о Рут Хенкель?" - поежился от какого-то внутреннего озноба Ольшер. Третьи лица всегда пугали его, в свои дела он старался никого ие впутывать. К тому же Рут могла оказаться соперницей.
- Других не было.
Прошла минута, "виллис" пробежал чуть ли не километр, прежде чем скуластый выразил свое отношение к сказанному.
- Жена президента! Ей нравился унтерштурмфюрер… Ваш унтерштурмфюрер.
"Не только нравился, - отметил про себя Ольшер. - У нее был нюх на тайны…"
- Кажется… - неопределенно ответил капитан.
- Где она?
- Этого я не знаю…
- Жива?
Ольшер мог бы сострить в адрес "шахини", Рут этого заслуживала, но не решился раскрывать собственное раздражение - как-то оценит эмоции скуластый.
- Такие не прибегают к цианистому калию, - сказал он подчеркнуто равнодушно.
- Ее имя?
- Рут Хенкель, бывший диктор французского вещания "Рундфунка"… Родители ее жили на Шонгаузераллей… Это в Восточном секторе теперь…
Он намеревался еще что-то сказать о "шахине", но остановился - скуластый, кажется, не слушал его. Во всяком случае, за спиной не прозвучало естественное в таких случаях подталкивание - реплика или вопрос. Слова Ольшера потонули в шуме мотора, в посвисте ветра, и на них никто не откликнулся.
"Все пустое, - повторил мысленно Ольшер. - Все… Все…"
Когда "виллис" подлетел к воротам лагеря и затормозил и офицеры поднялись, чтобы сойти с машины, гауптштурмфюрер спросил скуластого - очень робко и тихо спросил:
- Значит, я не нужен?
Скуластый пожевал губами - так отражалась работа мысли, нечеткая работа, полная сомнений и противоречий.
- Нет, отчего же… - ответил он.
И шагнул к воротам, давая этим понять, что большего уже не скажет…