- Вы могли бы не задавать подобного вопроса: я не предполагала о существовании интереса к "аисту" и, следовательно, не запомнила, кем произнесено слово.
Темнота вздохнула, и во вздохе этом было столько досады и столько разочарования, что Рут невольно посочувствовала своему собеседнику.
- Если бы я знала!
- Но кто участвовал в разговоре?
- Здесь столько людей, столько встреч… Возможно, и не в вагоне произносилось слово, а еще в Берлине, на перроне вокзала. Там было много провожающих…
Вздох не повторился. Темнота тревожно и тяжело молчала. Невидимо для Рут шла работа, чья-то работа, и эта работа должна была породить для "шахини" новый сюрприз.
- Вы вспомните, кто говорил! - Сюрприз оказался до крайности неприятным.
- Это невыполнимое требование, - запротестовала она.
- Вы вспомните! И человек, произнесший слово, вернее, тот, кто знает "аиста" будет вашим другом в Вене.
- Не понимаю.
- Во время конгресса старайтесь быть около него как можно чаще.
- Но это покажется слишком нарочитым, даже нелепым. Неизвестно, кто этот человек, и удобно ли находиться возле него жене президента.
- Надеюсь, это офицер или работник ТНК, а с ними вы на короткой ноге…
Опять колкость, опять намек! И опять безответный - Рут должна проглатывать все, что ей уготовано и терпеливо ждать конца разговора. Лишь бы скорее наступил этот конец!
- Пройдитесь с ним в фойе во время перерыва, - уточняла темнота. - Помните лестницу из зала в вестибюль? Не помните? Не бывали в индустриальном клубе… Так вот, там есть лестница. Спуститесь по ней вместе, возьмете своего спутника под руку… Это ведь естественно!
- Боже!
- Не надо ханжества. Вам предлагают самое простое из того, что могла бы сделать женщина…
- Не смейте!
- Хорошо. Итак, на лестнице во время небольшого перерыва после прений… За выступлением президента должны последовать прения.
Рут вдруг вспомнила о муже. И не столько о муже, сколько об опасности, что грозит ему.
- На Каюмхана готовится покушение? - спросила она, не скрывая тревоги.
- Разве я похож на заговорщика или террориста, - усмехнулся собеседник.
- Я не это имела в виду… Может быть, вы знаете?
- Да, слышал… Но Каюмхана не убьют… И между прочим, вы избавите его от неприятного спектакля с выстрелами… если, конечно, вовремя покажете человека, знающего "аиста".
- Он имеет отношение к этому событию?
- Вы слишком много задаете вопросов, фрау. Я уже предупреждал вас о необходимости быть молчаливой… Это условие сохраняется. Да и к чему любопытство… Ведь вы все поняли…
- Почти.
- Благодарю. Теперь остается предупредить о совершенном пустяке: жена президента остается в купе еще пять минут, а затем может вызвать проводника и пожаловаться на неисправность плафона - в нем, кажется, перегорела лампочка… Спокойной ночи, фрау!
Она не сдержала себя. Через минуту, а может и раньше, рука ее потянулась к двери и стремительно отдернула створку - ей хотелось поймать взглядом удаляющегося собеседника - шаги его стихали в конце прохода, - поймать, если не всего, то хотя бы какую-то деталь одежды, приметить особенность походки. И наткнулась на гестаповца - совсем рядом, у закрытого окна. На нашивку наткнулась, что горела у локтя, - СД. А потом только увидела всего гестаповца, лицо его и холодную улыбку. Это был Берг. Он стоял, опершись на перекладинку, и курил.
Чертовщина! Почему здесь гестапо? Почему здесь Берг? Она не видела его в вагоне до этой минуты, не заметила и при посадке. Еще не соединив воедино разговор с незнакомцем и появление Берга около купе, она машинально спросила:
- Вы не заметили, кто сейчас прошел здесь?
- Сейчас? - удивился Берг.
- Да, только что…
- Никто не проходил, - ответил Берг твердо и снова холодно и, кажется, насмешливо улыбнулся. - Между прочим, добрый вечер, фрау!
- Добрый вечер! - растерянно произнесла Рут и задвинула дверь.
"Шахиня" вернулась к мужчинам, которые уже не шумели весело, как прежде, а озабоченно о чем-то переговаривались. И пили вино, деловито, со злостью, словно хотели заставить себя опьянеть. Впрочем, министру здравоохранения сделать это удалось - он полулежал на диване, откинув голову и открыв молочному свету скупого плафона свое сине-бледное лицо.
- Убьют… - шевелил он нетвердыми губами. - Пусть убьют. В конце концов нам всем туда дорога… Только не надо торопиться.
На него не обращали внимания, как не обращают внимания на выбывшего из игры партнера. Когда вошла Рут, все смолкли разом и уставились на "шахиню" непонимающими и удивленными глазами. Никто не ожидал ее. Конечно, она имела право вернуться, это не противоречило стилю госпожи, предпочитавшей веселую компанию скучному одиночеству. Но в соседнем купе был ее муж, Вали Каюмхан. Оставить президента ради сборища его слуг - не слишком ли смело для "шахини"! Или что-то случилось? Широко распахнутые глаза Рут будто звали на помощь, требовали участия. Именно это заставило всех смолкнуть, в том числе и пьяного шефа эскулапов - он споткнулся на полуслове. "Шахиня" должна была что-то сказать. Однако она не сказала. Опустилась на диван, брезгливо отбросив почти безжизненную руку министра здравоохранения.
- Налейте мне вина! - потребовала она у полковника. Именно у полковника, который сидел возле дверей, далеко от бутылок, от столика, от всего далеко. Неуверенно и как-то застенчиво, словно стыдился собственных движений, он взял бутылку и стал наливать вино в протянутый "шахиней" бокал. - Полнее, штандартенфюрер!
Он налил до краев и с облегчением вздохнул, когда убедился, что не пролил ни капли и темно-малиновая жидкость, колеблясь, поплыла к губам "шахини".
- Где отец? - остановил это почти торжественное движение Хаит.
Рут прежде выпила, не торопясь, с подчеркнутой осторожностью поставила фужер на край столика, на самый край, так, что он едва не повис и этим напугал Хаита, а потом уже ответила:
- Вы спрашиваете о президенте?
- Да, кого же еще можно назвать отцом!
- Его нет… - Глаза ее вдруг стали мутными, отяжелевшие веки почти упали, словно "шахиня" засыпала. - Его нет… И не было в поезде. Вы поняли меня, господа?
- Но, янга… - попытался вернуть президентшу к недавнему разговору с проводником министр пропаганды. - Вы же сами сказали, янга…
Рут не любила это мусульманское обращение к себе - янга, ей не хотелось называться сестрой старшего брата. Разве нет ничего более величественного у этих сынов Азии, хотя бы "шахини"! Или они не решаются поднимать дочь простого переводчика на пьедестал. Она для них недостаточно знатна?
- Я сказала! Или кто-то еще сказал! Главное, вы ничего не слышали. Президента здесь нет и не было… И будем продолжать нашу милую беседу… На чем мы прервались, господа?
- Да, да, - подхватил мысль "шахини" Баймирза Хаит. - На чем мы прервались? Впрочем, какое это имеет значение…
- Имеет, имеет, - снова оживилась Рут. Снова вспыхнули ее глаза радужным огнем и кокетливые синие ресницы затрепыхали у самых бровей. Куда-то сгинула тревога, следы только что пережитого ни в чем не примечались. Лишь голос оттенялся волнением. - Полковник хотел принять наказание за отказ подчиниться… Пейте, или я вас казню!
Штандартенфюрер, которому игра начинала нравиться, пожал раздумчиво плечами.
- Пожалуй, я выпью… Священная птица лишь раз в году дарит нам богатство. Не надо упускать счастливый миг.
Все засмеялись - сравнение "шахини" со священной птицей было забавным, оно могло повести дальше, к чему-то острому и пикантному. Целый вечер они говорили намеками и целый вечер искали благосклонность очаровательной жены президента. Кажется, благосклонность подарена полковнику - офицерам всегда везет! Пусть начнется цепочка с офицера. Даже ревнивый министр здравоохранения готов поступиться почти обретенным правом быть рядом с "шахиней".
- Что еще за птица? - наивно полюбопытствовала Рут. - Я не хочу быть птицей!
- Лайлатулкадр! - простодушно пояснил Арипов.
Никто не придал значения словам штандартенфюрера - в них видели лишь забавный намек. Никто, кроме Хаита. Вице-президент бросил на Арипова такой испуганный взгляд, будто пытался предостеречь от последующего шага. Этот взгляд перехватила "шахиня". Мгновение она оценивала испуг Хаита. Только мгновение - и тотчас нашла связь между звучанием слова и переменой в лице военного министра. И засмеялась вместе со всеми, громко засмеялась - ей надо было выразить радость.
- Имя не такое уж звучное и впечатляющее, но я скромна и принимаю его. Так пейте!
"Вот кто говорил о птице. Вот чьи голоса звучали сегодня! Аист! Аист!!! - Рут подала полковнику фужер. - Боже, а я, глупая, едва не прошла мимо. Едва не упустила эту священную птицу. Милый полковник, вы даже не представляете, как нужны мне! Ищите моего взгляда? Пожалуйста! - Она смежила веки, как это делала всегда, желая привлечь внимание, и сквозь узкое синее оконце посмотрела на штандартенфюрера. - Я, кажется, люблю вас…"
- Теперь пейте!