- Да, да, - заливаясь смехом, приказала Рут. - Пейте, иначе я вас казню…
- Вот этими руками, - поддержал шутку министр здравоохранения и взял в свою ладонь пухлые пальцы "шахини". - И если тебя осудят, я готов принять за друга смерть… Быть удушенным руками госпожи.
- Надеюсь, штандартенфюрер не доставит тебе такого удовольствия, - зло произнес Хаит. Он решил во что бы то ни стало уберечь "шахиню" от унижения. - Пей, полковник!
Полковник колебался. В конце концов какое ему дело до этой беспутной немки, до этих министров. Крысы, окопавшиеся на Ноенбургерштрассе! Они еще пытаются изобразить благородство, отстаивать свое право повелевать другими. Но Хаит, злой и безжалостный Хаит, он смотрел на фужер полковника и упрямо ждал.
- Уж если принимать смерть от руки госпожи, то лучше это сделать мне самому, - без тени шутливости ответил Арипов и отставил бокал.
- Нет, нет… Я слишком люблю тебя! - завопил министр здравоохранения. - Живи, ты нужен великому Турану, нужен нашему фюреру…
Он притянул ладонь Рут к своим губам и поцеловал. Поцеловал, громко чмокая и оставляя следы больших зубов на ее пухлой руке.
Рут вскрикнула от боли:
- Ой! Он съест меня!
- Собака! - прошипел Хаит и занес кулак над головой министра. Кулак коснулся бы маслянистых волос, липнувших к вискам и лбу шефа здравоохранения. Обязательно коснулся - вице-президент никогда не останавливался на полпути, это хорошо знали работники комитета. Но на сей раз собранные в тяжелый ком пальцы не достигли цели.
В дверь постучали. Робко, но явственно. Купе мгновенно стихло. Створка со скучным визгом отошла, и в просвет просунулась лысая голова проводника.
- Фрау! - прогнусавил он. - Простите, вас ждет муж…
- Что? - не поняла Рут. Слишком неожиданным и нелепым было сообщение. - Какой муж?
- Ваш муж, - уныло повторил проводник. - Он сидит в купе.
Все поразились не меньше "шахини". Вали Каюмхан остался а Берлине и должен был выехать другим поездом - не известным никому поездом - так условились в целях безопасности. И вот президент оказался рядом, в вагоне сотрудников комитета. Невероятно!
Недоумение, что откровенно рисовалось на лицах пассажиров, оскорбило проводника - ему вроде бы не верили. И он, просунувшись в купе, сказал уже обидчиво:
- Ваш супруг сел в Дрездене… Извините.
Дверь с прежним скучным визгом въехала в паз и заслонила физиономию проводника.
- Вилли здесь? - перестав улыбаться, спросила Рут. Просто так спросила, ни к кому не обращаясь. - Здесь?
И вдруг вскочила с дивана и шагнула к выходу.
- Боже! Что это значит…
Никто не ответил ей. А когда Рут выскочила в проход, все пугливо уставились на дверь, словно на ней можно было прочесть тайну.
- Какой риск! - шепотом произнес министр пропаганды.
- Ха, риск! Кому нужен президент ТНК? - Шеф эскулапов был явно недоволен внезапно наступившим финалом весело начавшейся игры с госпожой президентшей. О кулаке военного министра он уже забыл.
- Кому нужен? - возмутился министр пропаганды. - Или ты забыл выстрел в Потсдаме?
- Случайная пуля!
- Болван! - Хаит выразил, наконец, таившуюся весь вечер злобу против нагловатого шефа эскулапов. - Твой глупый язык давно пора укоротить. И боюсь, что это произойдет скоро. Во всяком случае, с моей помощью…
- Братья, - остановил вновь вспыхнувшую ссору полковник. - Не надо… Давайте лучше пить. Только пить… Я беру свой отказ обратно. Где мой фужер?
Колеса неистово стучали на стыках рельс - поезд пролетал какую-то станцию или разъезд, - когда Рут откатила решительно дверь и шагнула в купе. Шагнула и замерла. В глаза ударил мрак, неожиданный мрак: она ясно помнила, что уходя оставила верхний плафон горевшим. Сейчас он не светил, задрапированное окно не пропускало ни одного лучика и купе казалось черной бездной. Она невольно потянулась к выключателю, щелкнула, но свет не появился.
- Вилли! - позвала она тихо мужа. - Почему темно?
В ответ прозвучало непонятное:
- Тсс…
Чья-то рука, наверное Каюмхана, прогнала дверь назад, и не только прогнала, повернула ручку замка, закрыла его.
Он скрывает себя, - догадалась Рут. - Это естественно. За ним следят… Чуточку успокоенная, она опустилась на диван слева, нащупала плед, брошенный ею, разгладила сборки.
- Зачем ты рискуешь? - заговорила Рут. - Здесь столько людей, и все знают тебя… Лучше было бы другим поездом…
Ей опять напомнили:
- Тсс…
- Хорошо, хорошо… Но нас никто не слышит!
Внезапно мелькнуло недоумение.
- Постой! Как ты попал сюда? Ведь мы уехали раньше. Следующий поезд идет через шесть часов… Или тебя подбросили в Дрезден на машине? Ну, объясни же!
Муж кашлянул. Очень тихо и как-то хрипло, совсем по-чужому.
- Ах! - вскрикнула Рут. - Кто здесь? - Она хотела кинуться к двери, но ее остановила чья-то рука, видимо, та рука, что закрыла замок.
- Ваш старый знакомый… - прозвучал голос в темноте.
Знакомый! Теперь она узнала этот голос. Осенний лес… Сосны… Второй километр перед поворотом на Потсдам…
- Вы?! Опять вы?
Темнота отозвалась новым покашливанием, а потом словами:
- Как чувствует себя муж? Не жалуется на сердце?
Ей не хотелось возвращаться к прошлому, да еще теперь, в этом вагоне, где она была хозяйкой, "шахиней" была! Стоит только крикнуть, и тотчас прибегут туркестанцы, полковник прибежит, они растерзают этого наглого человечка, разметут в пыль. Но она не крикнула. Не позвала туркестанцев, ничего ровным счетом не сделала для собственного спасения. Напротив, подавила в себе протест и почти через силу ответила. Очень холодно, будто губы ее окаменели:
- С сердцем у него ничего… а вот горло пошаливает по-прежнему…
- Ну вот, - уже веселее откликнулась темнота. - Теперь мы поняли друг друга.
- Вы поняли! - уточнила Рут. - Я играю в жмурки и даже не представляю себе, кто мой партнер.
- А это важно?
- Безусловно. Во всяком случае, любопытно.
- Немного терпения, фрау Хенкель… А теперь - к делу! Вы узнали что-нибудь о друзьях унтерштурмфюрера?
- Друге, - внесла ясность Рут.
Темнота выразила недовольство. Она способна была проявлять эмоции.
- Три друга находились почти постоянно на втором километре, и вы должны были их видеть…
- Три?! - несколько разочарованно повторила "шахиня". - Он говорил об одном…
- Теперь и мы можем говорить об одном. Двух уже нет, - пояснила темнота. - Об одном по кличке "лайлак", то есть аист…
- Аист? - удивилась Рут. Удивилась не кличке, а самому слову, сочетанию звуков, составляющих его, - они показались ей знакомыми. "Лайлак!" Кажется, Рут слышала что-то подобное. Возможно, даже здесь, в поезде. - Аист… Человек с кличкой "аист"…
- Он похож на аиста, если когда-либо видели эту птицу, - внесла темнота конкретность в характеристику.
- Видела… На юге. И что же? Человек этот находится в Роменском батальоне?
- В Роменском батальоне нет друзей унтерштурмфюрера. Уже нет. Они покинули его, как покидают мир мертвые.
Она содрогнулась. Ей почудилась угроза в тоне, которым был произнесен ответ. Угроза, адресованная не друзьям унтерштурмфюрера, а "шахине". На какое-то мгновение Рут представила себе карающую руку - неведомо за что, но именно карающую, - протянутую сейчас к ней. Что нужно, скрытому во мраке человеку? Зачем он убивает друзей унтерштурмфюрера? Во имя какой цели? Неужели из-за той тайны, что была передана унтерштурмфюреру Ольшером!
- Остался один, - напомнила темнота, - с кличкой и обликом аиста.
Все-таки не ей, "шахине", адресована угроза, - успокоилась Рут. - Друзьям унтерштурмфюрера. Одному, последнему! Но если уберут последнего, закроется навсегда дверь к тайне, для "матери туркестанцев" - тоже. Через "шахиню" перешагнут, как через порог. Потом и порог сметут. Сметут, чтобы не осталось никого причастного к тайне… Нарисовав себе эту неумолимую цепь, охватывающую и ее, Рут стала искать тропинку, лежащую в стороне от опасности.
- Я знаю лишь один адрес: Роменский батальон, и фамилию друга…
- Она уже не нужна.
- Жаль! - вздохнула Рут.
- Увы, время опережает вас. Будьте торопливее, иначе исчезнет и последний друг унтерштурмфюрера.
- Что я должна сделать?
- Узнать, кто "аист" и где он находится. Ответ дадите в Вене.
- В Вене?! - ужаснулась Рут. - Значит, завтра?
- Конгресс продлится два-три дня. Это не много и не мало для такой решительной женщины, как вы, фрау.
- Женщины! Но только женщины…
- Разве этим не все сказано?
Рут могла вспылить, во всяком случае, ответить дерзостью. Но какова цена ее возмущению, да и что даст оно? Лучше принять оскорбление и изобразить обиду, показать себя слабой и беззащитной. Выпросить уступки, хотя бы в сроках. Тайна запрятана глубоко, это она знала, и добыть ее будет трудно: ведь тот, кто прячет, уверен в существовании любопытных глаз, иначе зачем прятать. А что если выдать всего лишь кусочек тайны, как тогда, в лесу, и этим избавить себя от тяжелой и опасной работы по добыванию целого.
- Я слышала такое слово "лайлак", - сказала она твердо, но без уверенности, что это заинтересует темноту. - Просто слышала, мало ли какие слова пролетают мимо!
Кусочек тайны был схвачен жадно, торопливо:
- От кого? Когда?
- От туркестанцев, - теперь уже нетвердо пояснила Рут. - Кажется, здесь… в поезде… Слово прозвучало несколько раз в общем разговоре.
- Но кто участвовал в разговоре?