- Догадываюсь… Но могли бы просто попробовать… Как турист или гость. Вам, кажется, не возбраняется путешествовать!
- Легально, без секретных заданий, - подчеркнул полковник.
- Если вы считаете поиск утерянной собственности секретным заданием, то я принимаю обвинение.
- Чьей собственности?
- Моей! Я уже говорила об этом и готова сделать письменное подтверждение…
- Вы сделали его неделю назад. Теперь осталось лишь подтвердить, что она существовала, эта собственность.
- Готова. Дайте мне возможность вернуть ее!
Рут сложила руки на коленях, едва скрытых неуловимой тканью чулок, и стала вызывающе равнодушно разглядывать собственные пальцы. Ей не нравился маникюр - он потерял тон и блеск и, кажется, вообще уже исчезал с ногтей.
- Господин полковник, - произнесла она капризно, - по какому праву вы лишаете меня самых обычных удовольствий. Я не посещаю парикмахерскую. Посмотрите, что делается с моей прической и моими руками!
Она провела пальцами по виску, показывая, что светлая прядь не должна так вяло лежать на щеке.
- До этого ли! - скучно произнес полковник.
- Мне всегда до этого… Между прочим, если вы дадите мне возможность вернуть ценности, то я оговариваю условие… - Рут подняла глаза и с бесцеремонной наивностью, будто речь шла о какой-то само собой разумеющейся любезности, потребовала: - Они будут принадлежать мне… Как личная собственность, сбереженная в виде клада… Ну, разумеется, с вычетом пошлины при таможенной процедуре.
- Прежде надо найти ваш клад, фрау Найгоф. Мифический клад!
- Вы все еще сомневаетесь?!
- Сомневаюсь.
- Так поищите!
Он едва не выдал себя. Хотел сказать, что искали, и, конечно, без результатов. Но сдержался.
- Не мы его прятали и не нам его искать… Это сделаете вы… Но предупреждаю…
- Не надо… Не надо предупреждать, господин полковник. Я на все согласна заранее… Благодарю вас.
Не ожидая разрешения, Найгоф встала и торопливо и не без изящества принялась приводить в порядок свою прическу. Закинув назад голову, она встряхивала волосы, взбивала их легким движением рук. И улыбалась, довольно и торжествующе. Она была еще хороша. И молода. Чуточку походила на ту далекую девушку с Шонгаузераллей…
Полковник с изумлением смотрел на это упоение женской самоуверенностью, на эту, подкупающую своей талантливостью, игру. Не зная, прерывать ее или нет, он несколько секунд подождал в нерешительности, потом поднял трубку и потребовал дежурного:
- Две машины к подъезду… Согласно вчерашней разнарядки… И наряд… Все сказано в рапорте…
7
А вот об этом она узнала уже в январе 1944 года. Узнала от мужа, Вали Каюмхана, имевшего слабость делиться с женой всеми новостями, касавшимися Туркестанского национального комитета, и даже теми, что шли по секретным каналам. Но прежде эта новость попала в четвертое управление имперской безопасности, то есть в гестапо…
Два месяца, а точнее шестьдесят четыре дня Дитрих ничего не знал о Саиде Исламбеке - с момента отправки приговоренного в лагерь смерти Заксенхаузен. Эта дата значилась на листке настольного календаря, где штурмбанфюрер любил отмечать последние встречи со своими жертвами. Потом, размышляя и анализируя, он перелистывал календарь и по известным лишь ему одному черточкам, кружкам и треугольникам восстанавливал прошлое. Исламбек попал на листок 18 октября в виде короткой зигзагообразной линии, проведенной синим карандашом.
И вот перед самым рождеством в числе многих донесений с оккупированных областей оказалось небольшое, но довольно странное по тону сообщение, вернее, запрос: действует ли еще приказ о задержании опасного государственного преступника Саида Исламбека, изданный летом 1943 года и предусматривающий вознаграждение в пять тысяч марок сообщившему о его местонахождении. Такой человек обнаружен в деревне Н., где расквартирована часть туркестанского легиона. Ответ просят дать немедленно, так как легион в связи с изменением линии фронта и отходом частей СС на новый оборонительный рубеж в ближайшие дни покинет деревню и тогда задержание преступника будет затруднено или вообще исключено из-за сложной военной обстановки в указанном районе.
- Идиоты! - едва не сорвалось с губ Дитриха. - Нашли время подсчитывать марки!
Это первое, что едва не сорвалось с губ штурмбанфюрера. Второе было сдержаннее и осмысленнее.
Откуда взялся Исламбек в какой-то белорусской деревне? Откуда он вообще взялся. Оба известных Дитриху Исламбека покинули этот мир и в силу самых элементарных законов природы не могли снова вернуться в него. Только чья-то ошибка могла воскресить мертвого. Одного из мертвых. Он подумал сразу о Берлинер ринге, о нелепой истории с двойником. Возможно, на эту историю натолкнули Дитриха марки, упомянутые в донесении. Вознаграждение было связано лишь с двойником. И именно его приметы перечислялись в извещении полиции.
Он снял трубку и попросил Ольшера: кто, кроме Ольшера, мог разобраться в этой туманной истории!
- Воскрес Исламбек!
Надо было удивить капитана невероятным известием. Однако всегда чуткий и настороженный, Дитрих на сей раз не уловил удивления начальника "Тюркостштелле". Было только недоумение и то наигранное:
- Как воскрес?
- Воскрес, вопреки логике.
- Не могли бы вы, господин штурмбанфюрер, пояснить это сенсационное сообщение. Я лично плохо усваиваю шутки, но надеюсь, вы не шутите.
- Увы, нет.
- Тогда введите меня в курс дела.
Дитрих не любил и не умел быть понятным. Работа воспитала в нем сдержанность, научила говорить лишь то, что необходимо для вовлечения собеседника в процесс узнавания тайны. Чужой тайны. Поэтому он не ответил, а спросил:
- Вы видели мертвого Исламбека?
- Да.
Тотчас Дитрих кинул несколько крючков, чтобы выловить подробности:
- Узнали? По облику или по приметам?
Ольшер откинулся на спинку кресла и облегченно, даже радостно вздохнул: теперь стало ясно, какого именно Исламбека имеет в виду штурмбанфюрер.
- По приметам, а точнее - по одежде. Лицо было до того обезображено, что кроме усов я не увидел ничего знакомого…
- Удлиненная мочка правого уха! - напомнил Дитрих.
- Мочка уха? - улыбнулся Ольшер. - Вы полагаете, что там были уши? Два распухших нароста!
- Родимое пятно на бедре! - почти крикнул штурмбанфюрер. - Помните, на него мы обратили внимание при осмотре?
Ольшер подождал, пока гестаповец кончит перечисление примет, потом сказал с иронией:
- До бедра я не дошел, дорогой майор, с меня было достаточно усов и кителя с нашивками унтерштурмфюрера и всей этой грязи!
- И она вас убедила, что убитый - Исламбек?
- В ту минуту - да!
- А сейчас?
Ответ требовал раздумий, во всяком случае, некоторой сосредоточенности: куда-то тянул Дитрих начальника "Тюркостштелле". Надо было определить насколько серьезно отнесся майор к сообщению, собирается ли он что-либо предпринимать. Если утвердить факт смерти, Дитрих, пожалуй, остынет и откажется от дальнейших действий, а они необходимы пока. Внутри Ольшер и радовался и тревожился. Сообщение о появлении Исламбека в далекой белорусской деревне принадлежало ему. Он составил текст, он переправил его через доверенного человека. Но конечный адресат этой корреспонденции не Дитрих, гестаповец только передаточный пункт. И надо, чтобы передаточный пункт сработал в нужном направлении.
- И сейчас, - ответил Ольшер, - хотя вы и поколебали мою уверенность.
Признание рассердило майора.
- Значит, никакого чуда не произошло, - с раздражением утвердил он. Ему не хотелось новой тайны, вообще никаких тайн не нужно было Дитриху. Не до них теперь! Убить, убить всех и все, что путается под ногами, что мешает понимать мир. Вот уже год, как он мучается от этого невообразимого обилия неожиданностей, случайностей и необъяснимостей. А ему нужна ясность, прежняя, пусть грубая, беспощадная, но дающая равновесие ясность. Теперь он совершенно убежден, что поступал правильно, уничтожая своих противников. Убитые уносили с собой загадки, а если и оставляли кое-что в этом мире, то Дитрих легко расправлялся с недосказанностями, объясняя их по-своему или просто отбрасывая. Сколько раз уже он попрекал себя Исламбеком. Дело не заглохло, оно пускало корни, возникало все в новых и новых вариациях. И только потому, что он не убил его в Тиргартене. Не убил одним выстрелом. Вместе с Исламбеком исчез бы и двойник. Его просто не было бы в природе. Теперь двойник ожил, ожил внезапно и нелепо. Утверди Ольшер, что на Берлинер ринге действительно пал унтерштурмфюрер под именем Исламбека, Дитрих успокоился бы и отбросил, как всегда, не ко времени возникшее подозрение. Ольшер заколебался. Трусливый, вечно оглядывающийся назад Ольшер породил сомнение.
А сомнение - это только начало…
- Значит, нет никакого чуда, - повторил Дитрих. - Обычная халатность… Надо признать унтерштурмфюрера живым. Ухлопали кого-то другого, небольшой маскарад с кителем и спектакль завершен.
- Вы так считаете? - с возмутительным равнодушием спросил Ольшер. Его, кажется, ничто не интересовало. Несколько месяцев назад каждый шаг Исламбека на Берлинер ринге беспокоил начальника "Тюркостштелле", сейчас он говорит о нем, как о чем-то ненужном, потерявшем значение.
- А как вы считаете, господин гауптштурмфюрер?
- Я еще не задавал себе этого вопроса, - снова увильнул от прямого ответа Ольшер. - Да и нужно ли задавать его. Какой смысл подбрасывать труп неизвестного лица под видом Исламбека?
Дитрих поразился наивности всегда рассудительного и реалистически мыслящего Ольшера.
- Чтобы сохранить живым двойника! - ответил гестаповец.
- Во имя чего?