Пояснение задело Рут, и не смыслом сказанного, а тоном, который избрал для ответа унтерштурмфюрер: он вроде бы возмущался недоверием, проявленным к туркестанцам. И потом, это желание остаться в Берлине, когда идут страшные бои на подступах к Германии. Киев сдан. Немецкие войска отходят от Днепра… Раненые! Сколько раненых ежедневно прибывает в Берлин… Говорят, что еще больше минует его. Эшелон за эшелоном…
- А где спокойнее? - холодно спросила Рут, - на Ноенбургерштрассе или на втором километре Берлинер ринга? В этом безмолвном лесу…
Злой вопрос. Он больно кольнул унтерштурмфюрера. Неужели беловолосая фрау забыла как он целовал ей ладони! Целовал и, кажется, плакал…
- Вы не хотите мне помочь, госпожа? - с обидой произнес он.
- Я - хочу, но одного моего желания мало…
- Что же еще нужно?
- Желание президента. Он не понимает, почему вы здесь, вернее, зачем…
Унтерштурмфюрер остановился и так резко, будто ноги его обо что-то споткнулись.
- Госпожа!
Ей тоже пришлось задержать шаг, чтобы не прервать разговор, не удалиться от легионера, который, как показалось "шахине", хочет сейчас именно этого. Она взяла его под руку и попыталась опять повести по лесной тропе.
- Не могу… Не могу сказать вам! - прошептал он, защищаясь.
- Кто же вас просит об этом… Бедный мальчик! Я понимаю, я все понимаю… Идемте же!
Они прошли к полосе буков, уже отдавших осени свой наряд. Листья, недовольно шурша и позванивая, укладывались на тропе после неторопливых, но тяжелых человеческих ног. Листья хотели умереть спокойно.
- Это не моя тайна, - все же попытался что-то объяснить легионер. - Тайна других… Германии, может быть… Пять тысяч марок обещаны тому, кто найдет меня… живого или мертвого…
Рут поняла - быть постоянно на прицеле и ждать выстрела действительно страшно. За пять тысяч марок выстрел обязательно прозвучит. Не зря унтерштурмфюрер бежит с этою злополучного второго километра, бежит в город, на Ноенбургерштрассе. Там спокойнее и безопаснее, там стены, которые защитят от пули. В лесу человек подобен зайцу. След уже взят, и теперь надо ждать только появления охотника. Или охотников. Ей пришла в голову неожиданная мысль, что и она в сущности охотник. Не обычный, правда: шкура не интересует Рут, пять тысяч марок - тоже. Нужна тайна. Зачем, пока неизвестно. Жизнь, та, которую вела жена президента, научила ее ценить тайны. Ольшер как-то сказал: "Тайна в наше время - богатство!" Надо полагать, в преддверии катастрофы, закон этот не потерял своего значения, напротив, он стал всеобщим. Тайна превращается в золото, а с золотом дороги открыты и в ад и в рай!
- Вам не следует появляться в Берлине, чтобы не быть опознанным, - посоветовала Рут и одновременно высказала свое сокровенное желание оборвать связь унтерштурмфюрера с сотрудниками Туркестанского комитета. Именно оттуда, с Ноенбургерштрассе, грозила опасность легионеру и ей, Рут Хенкель. Там слишком много хищных глаз, способных приметить жертву.
- Берлин не страшен, - отверг опасения "шахини" легионер. - Розыск Исламбека объявлен не для немцев.
- Не для немцев?! - не приняла сразу возражение унтерштурмфюрера Рут. Оно показалось ей абсурдным.
- Не для немцев, - повторил легионер.
"Для кого же?" - хотела спросить она, но тут пытливая мысль сама натолкнула на ответ: "Для тех! Для других…" Знобкий холодок обдал сердце, и оно на мгновение сжалось в предчувствии чего-то поражающе страшного и в то же время радостного. Страх был обычным, а вот радость незнакомая, повергающая в трепет.
Рут захотелось сейчас же обрушить на своего спутника тысячу вопросов, все разузнать, укрепиться в собственной догадке, но она сдержала себя. Произнесла успокоительное:
- Ну, если не для немцев, тогда можно чувствовать себя в безопасности.
Теперь пришел черед унтерштурмфюрера удивляться:
- Вы так считаете?
- Да. И президенту будет легче вызволить вас отсюда. Хорошо, что вы объяснили мне…
Ничего не значащая фраза выдавалась взамен приобретенной тайны. Пусть не полной, но все же тайны.
- Я могу надеяться?
- Конечно, друг мой… "Отец" не оставит вас…
Он повеселел, этот загнанный в лес и обреченный на постоянный страх туркестанец. Снова поверил в благосклонность и отзывчивость светловолосой фрау и готов был на новые признания. Но они не потребовались. "Шахиня" перестала интересоваться секретами легионера. Глаза ее отрешенно смотрели вдаль, горели каким-то возвышенным пламенем, чуждым всему земному…
Дорожка все петляла и петляла, огибая деревья, выбираясь на поляны и снова уходя в чащу. Иногда она сворачивала к шоссе, как бы желая вывести людей из леса, избавиться от них и отдохнуть, но люди упорно возвращались назад, опять топтали траву и листья. Так в борьбе покоя и движения миновал час, а может, и два. День угас и пришла темнота серой осенней ночи…
4
- Вас влекло к этому легионеру только чувство?
Фрау Найгоф неловко пожала плечами. В ее возрасте признание звучит смешно. Но оно сделано и как бы ни отговаривалась теперь баронесса, ощущение неловкости не исчезнет и полковник не отстанет от нее, пока не получит ясного и элементарного подтверждения.
- Только чувство…
- А вы не находите, что увлечение случайным, ничего не значащим для вас человеком, к тому же стоящим на самой первой ступени лестницы, которая уже вознесла женщину очень высоко, кажется неестественным?
- Я была одинока.
- Допустим…
- Одинока и разочарована. Это граничило с отчаянием…
- Отчаяние требовало выхода, - согласился полковник. - Но какой выход давал вам роман с мнимым унтерштурмфюрером?
"Он мстит за этот шрам на виске… Мстит за прошлое, - подумала Найгоф. - Из прошлого я одна перед ним, и все удары будут нанесены мне…"
- Что давал отчаявшейся женщине роман с мнимым унтерштурмфюрером? Я хотела спастись…
- В каком смысле?
- Он входил в список легионеров, отправляемых во Францию… К испанской границе…
- Вас интересовала испанская граница?
Найгоф помолчала, оценивая возможное впечатление от ее ответа. Сказала, колеблясь:
- Да, испанская… Впрочем, если говорить точнее, португальская.
- Это почти одно и то же.
- Пожалуй…
- У вас сохранились связи с Лиссабоном? Связи отца?
- Там я могла бы найти приют у друзей. Ну и поддержку, естественно. В Лиссабоне нас помнили.
Полковник не мог не принять эту версию: в ней была логическая основа. Но ход с унтерштурмфюрером его смущал. Разве мог кто-либо воспрепятствовать желанию "шахини" поехать в союзную с Германией Испанию и оттуда в Португалию! Зачем связывать свою судьбу с легионером, положение которого не только неопределенно, но и просто двусмысленно. Неизвестно с какой целью направил его Ольшер на второй километр кольцевой трассы: только проверить Исламбека или осуществить операцию с расчетом на будущее.
- Вы были обвенчаны с Каюмханом?
- Конечно.
- Он считался лютеранином?
- Муж принял христианство, хотя и скрывал это от туркестанцев. Чтобы не было подозрений ходил иногда в мечеть…
- Вы хотели обратить в христианство и унтерштурмфюрера?
- Я не собиралась с ним венчаться… Но могла иметь от него ребенка. Это важнее. Наш брак с президентом, как известно, оказался трагическим…
Циничность, с которой Найгоф объясняла мотивы, побудившие ее искать взаимности у легионера, обескураживали полковника. Теперь совершенно ясно было, что баронессу не отделить от юной Рут, когда-то пленившей воображение простого парня с Шонгаузераллей. Обидное разочарование! Все годы он носил в себе образы юности. Светлые образы. И среди них была эта милая девушка с большими серыми глазами. Иногда он видел ее совсем близко - воспоминание способно возвращать и даже дополнять ставшие дорогими черты, иногда, напротив, видение было далеким и мимолетным. Но всегда такая встреча в мечтах приносила ему радость. Мечта не мешала жить в суровой и порой невыносимо трудной действительности. Не мешала строить свою собственную судьбу, окунаться в житейские хлопоты, не мешала стареть, уходя на годы, десятилетия от Шонгаузераллей. Не мешала, а порой и чем-то помогала, каким-то ощущением чистоты и возвышенности. И вот теперь это светлое исчезло. Оно обратилось в свою противоположность. Надо же было именно ей, Рут Хенкель, забрести на злополучный второй километр кольца…
Разочарование способно сделать человека злым, даже жестоким. Злость уже таилась в душе полковника, и он с трудом ее сдерживал.
- Больше нечем объяснить ваш интерес к унтерштурмфюреру? И к этому месту в лесу с условной засечкой на дереве?
Последнее он произнес с жесткой ноткой в голосе. Найгоф почувствовала ее и поняла, что удара не избежать.
- Есть еще причина… Пожалуй, главная, но она появилась уже позже, когда встречи на втором километре стали частыми, вернее, постоянными…
- Какая причина?
- Золото и камни…
- Неясно.
- Я передала ему за несколько дней до убийства почти все свои драгоценности… Что-то на сорок тысяч марок… Вы спросите, зачем? Ну, во-первых, Чтобы спасти от бомбежки, во-вторых, чтобы иметь средства там, за границей. Не могла же я с марками при такой ситуации на фронте появиться в Лиссабоне. Лишь фунты и и доллары и, конечно, золото в любом виде имело ценность, это объяснять не надо. В третьих, я хотела отделить кое-что от мужа, который не отдал бы мне камни и золото при разводе. Он считал их своими, хотя дарили их мне…
- Откуда ценности?