Несомненно, заведение ни в чем не уступало другой таверне Сен-Пьера "Дылда Нонен и Гусь", располагавшейся в деревянном, потемневшем от времени сарае недалеко от реки Отцов Иезуитов, над фортом; таверна отражалась в зеленоватых рифленых водах залива. Порой через широко распахнутую дверь виднелся лес мачт, покачивающихся на воде.
Сверх того, у хозяина имелись свои обычаи! Он знал, как подобает обходиться с капитаном судна, пришедшего из Франции с большим грузом в трюме и с набитым кошелем в кармане; хозяину было известно, что следует держаться начеку, имея дело с невольничьими судами; их капитаны переживали порой настоящие удары судьбы, и если одному удавалось выгодно сбыть сразу сотню рабов из Индии, то другой нищенствовал, обремененный тысячью чернокожих, измученных морской болезнью, оспой или чумой.
Наконец, в отличие от своего конкурента из "Дылды Нонен и Гуся", хозяин первой таверны строго-настрого запрещал вход чернокожим и мулатам, чтобы не отпугнуть клиентов, любивших вкусно покушать, но разборчивых в окружении… Эти клиенты не желали оказаться бок о бок с черномазыми, разве только в постели, да и то с негритяночками!
Колонист Пленвиль спешился у "Во славу Королевы" и остановился на минутку под масляным фонарем, раскачивавшимся на цепи под порывами ветра, резкого и соленого, как никогда.
Несколько кораблей волочили якоря, спустив все паруса; на берегу не было ни души.
Пленвиль склонился в поисках железного кольца, к которому хотел привязать лошадь, и, стреножив ее, неторопливо вошел в таверну.
Посетителей было немного: трое матросов с голландского судна, пополнявшего запасы пресной воды в Сен-Пьере и державшего курс на Сент-Кристофер; колонист из Макубы, еще один из Фон-Капо – они пили вместе, обмениваясь впечатлениями о грандиозных похоронах, на которых им довелось присутствовать.
Пленвиль избрал самый дальний угол, сел за стол, кликнул хозяина таверны Безике и заказал ему кувшин сюренского вина, сухого, игристого. Затем вынул трубку с длинной головкой и тщательно набил ее, не обращая внимания на крошки, что, скатываясь с кожаной куртки, падали ему на бархатные штаны.
Пленвиль был тот самый седовласый человек, с которым Мерри Рулз ездил повидаться на плантацию в Ле-Карбе, когда незадолго перед смертью генерала весь остров охватило восстание; бунт старательно раздували такие же, как он, колонисты, возбуждая умы под предлогом непомерно тяжелых налогов, новых цен на табак, ограничений на ром и табак.
Как и раньше, длинная белая грива ниспадала ему на плечи. Кустистые брови топорщились на низком морщинистом лбу. Его руки хранили следы былой полноты и трудовых мозолей.
Он иссох под обжигающим тропическим солнцем, а кожа на ладонях стала мягче с тех пор, как на него стали гнуть спину многочисленные рабы; это указывало на то, что дела его процветали с того дня, как Жак Дюпарке его навестил, то есть когда колонист сознательно поднялся против господина де Сент-Андре.
Он курил трубку, выпуская изо рта и сквозь ноздри огромные клубы дыма. Время от времени останавливался, чтобы пригубить золотистого вина; он прищелкивал языком, находя этот напиток подкрепляющим и не уступающим высококачественному рому, который Пленвиль подпольно вырабатывал когда-то в нарушение ордонансов.
Он не проявлял нетерпения; хотя он и притворялся любителем покушать, на еде ему не давали сосредоточиться мысли, вертевшиеся в голове.
Сначала придирчиво перебирал свою речь в замке Монтань; он был ею доволен, однако вздрагивал при воспоминании об угрозе капитана Байярделя. Еще немного, и он получил бы несколько дюймов железа в грудь! Как этот мошенник Байярдель смел поднять руку на него, старика?! Такой же негодяй, как Лефор… Пленвиль твердил про себя, что отныне должен постоянно быть начеку и избегать встречи с необузданным солдафоном. Он задрожал при мысли, что тот может запросто явиться к нему на плантацию в Ле-Карбе и вызвать на дуэль. Там, слава Богу, у него отличная охрана: верные рабы и пара пистолетов, из которых при необходимости он снесет башку любому, кто неосторожно к нему приблизится.
Правда, Мерри Рулз выступил против Байярделя, а у майора достанет власти его усмирить.
Наконец, Пленвиль не забыл своего разговора с майором за несколько дней до того, как Бурле атаковал генерала. Последние слова их беседы, ясные, четкие, недвусмысленные, врезались ему в его память.
Мари Дюпарке – куртизанка, потаскуха. У нее были любовники, она – предательница! Когда-то она состояла в связи с тем самым шевалье де Мобре, который шпионил в интересах англичан и едва не сдал им Мартинику. Мари заслуживала тюрьмы! Тем более что шпион снова у нее!
Он не сдержал улыбку, вспоминая, что ответил ему на это Мерри Рулз: "Она попадет, попадет в тюрьму! В тюрьме будет искупать грехи и размышлять над своим поведением. Не вижу, кто сможет ее оттуда вызволить! Кстати, у нас с ней старые счеты. Я еще десять лет назад поклялся ей отомстить. Готов ждать, сколько потребуется, но отомщу непременно…"
Вот что сказал ему майор. Теперь генерал умер, а Мари дала понять, что попросит Высший Совет утвердить ее в должности, которую прежде занимал супруг.
Допустит ли такое Мерри Рулз?
Пленвиль вздрогнул, заслышав шум в глубине зала, но увидал, что это уходят двое колонистов; они едва держались на ногах и пытались поддерживать друг друга, направляясь к двери. Ром и французское вино сделали свое дело. Пленвиль обрадовался их уходу. Человек, которого он ждал, наверняка не имел ни малейшего желания, чтоб его узнали, а "Во славу Королевы" – единственное место, где Пленвиль мог с ним увидеться, не возбуждая ничьих подозрений. Голландских матросов опасаться было нечего: они ни слова не понимали по-французски.
Он ждал, не теряя терпения, во-первых, потому, что был уверен: майор придет к нему на встречу, во-вторых, Мерри Рулз сам сказал: "Я терпеливее многих, а кто ждал десять лет, может потерпеть еще две недели…"
Да, через две недели ситуация прояснится, если только Мерри Рулз захочет этого так же, как и он сам!
В эту минуту его внимание снова привлек шум. Дверь только что отворилась, и в таверну вошел человек, закутанный в темный плащ. Незнакомец повертел головой из стороны в сторону, будто кого-то искал, и, заметив наконец колониста, направился в его сторону. Скрываться ему было уже ни к чему. Он снял плащ, и Пленвиль довольно усмехнулся, узнав майора Мерри Рулза.
– Ну как? – спросил он, начиная разговор. Майор не спеша свернул плащ и повесил его на спинку стула, удобно уселся сам, хлопнул в ладоши, подзывая Безике, и наконец заговорил:
– Нынче вечером я за вас испугался, Пленвиль! Черт побери! Этот капитан – сущий порох! Уж он бы не принял во внимание ваши седины, подай вам кто-нибудь шпагу, и насадил бы вас на клинок по самые уши!
Пленвиль недовольно кашлянул, но промолчал, так как в это время хозяин таверны подходил с новым кувшином французского вина и кружкой для майора. Как только он удалился, колонист сердито прошипел:
– Надеюсь, вы наказали бы этого наглеца! Вот вы упомянули о неподчинении! За такой проступок провинившегося можно отправить на виселицу, если в гарнизоне соблюдается дисциплина…
– Ну-ну, любезнейший! – вскричал Мерри Рулз. – Как вы скоры! Повесить Байярделя!.. Разве это было бы дипломатично?! Кажется, Мари Дюпарке питает к нему слабость…
– Под каким же номером, – спросил Пленвиль, криво усмехнувшись, – числится этот капитан в списке слабостей нашей генеральши?
Он произнес слово "генеральша" с подчеркнутым презрением.
– Не знаю, – отозвался майор, – да это, кстати, и неважно. Похоже, когда дело имеешь с такой женщиной, важно в нужный момент лишь оказаться рядом… а у нее, кажется, такие моменты нередки!
– Во всяком случае, – продолжал Пленвиль, имевший основания для беспокойства, – опекает его генеральша или нет, надеюсь, скоро судьба его будет решена благодаря вашим стараниям.
– Как это?
– Дьявольщина! Не вы ли советник губернатора на Мартинике? Не в ваших ли руках власть? И разве не учинил капитан сегодня скандал, заслуживающий наказания?
– Хм… Положим, что так. Однако какого же наказания? Или, вернее, какого рода наказание наложить на этого бретера, не рискуя вызвать неудовольствие генеральши?
Пленвиль с силой хлопнул кулаком по столу и закричал:
– Черт побери! Целый час вы мне толкуете о генеральше – все уши прожужжали! Или вы, как заяц, теряете память между двумя прыжками? Вы разве забыли, что говорили мне о госпоже Дюпарке? Потаскуха, связавшаяся с иностранным шпионом… иностранцем, имевшим неосторожность вернуться и снова нашедшим приют под ее крышей? Тюрьма плачет по этой шлюхе! Вы же были со мной согласны, когда мы рассчитывали с помощью Бурле охладить генерала…
– Тсс! Тсс! Вы так кричите, что разбудите матросов в порту!.. Спокойнее, приятель! Всему свое время.
Чтобы прийти в себя, Пленвиль осушил полную кружку. Потом снова набил и закурил трубку и, приняв подобающую случаю довольно вызывающую позу, проговорил:
– В первую очередь необходимо отрезать этой женщине все пути. Вы же, как и я, слышали, что она намерена просить Высший Совет назначить ее губернаторшей Мартиники. Неужели вы это допустите? Вам следует пошевеливаться! Разве вы не вмешаетесь? В конце концов, это место подобает занять именно вам, человеку вашего положения.
– Я не могу помешать ей собрать Высший Совет.
– Вы можете вмешаться и рассказать, что это за штучка… Помешать Совету удовлетворить ее честолюбивые желания…
– Каким образом?
– Она предавала нас Мобре!
– Доказательства?
– Какие еще доказательства?