Чтобы взбодриться, Пьетро стал размышлять, как отблагодарить Марьотто. Ему не в новинку было оказаться совершенно одному в незнакомом городе, а вот в первый же день встретить друга… К такой роскоши Пьетро не привык. Когда до палаццо оставалось пять минут ходьбы - они снова шли по пьяцца делле Эрбе, - Пьетро осенило.
- Подожди секунду, - попросил он и исчез в толпе.
Через несколько минут вернулся.
- Это вам, синьор. - Он отвесил глубокий поклон, изящно взмахнув своим великолепным беретто, и одновременно протянул Монтекки пару кожаных ремешков тонкой работы. К каждому было прикреплено серебряное кольцо, чтобы владелец мог выгравировать на нем свое имя.
Монтекки просиял.
- Опутенки! - воскликнул он и уже было хотел схватить подарок, но вовремя вспомнил о приличиях. - Право, Алигьери, это слишком…
Пьетро выслушал причитавшуюся ему порцию довольно неубедительных отговорок и смущенно улыбнулся.
- Твой ястреб должен быть щеголем, под стать хозяину.
Марьотто не скрывал восторга.
- Завтра мы поедем верхом вдоль Адидже. Посмотрим, чему научился мой ястреб.
Пьетро кивнул.
"Если отец отпустит".
Вслух он сказал:
- Буду рад.
С южной стороны послышался колокольный звон. Восточная сторона отозвалась теми же нотами. Марьотто изменился в лице.
- Боже, мы опоздали!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Колокола церкви бенедиктинцев только что отзвонили к обедне, когда двое запыхавшихся юношей взлетели по ступеням внутренней лестницы палаццо Скалигеров и резко остановились на почтительном расстоянии от распахнутых двойных дверей. На лоджии спорили и смеялись - до юношей долетало гулкое эхо, усиленное воронкой залы. У каждого из них вырвался вздох облегчения - праздник еще толком не начинался, они почти не опоздали.
К ним поспешно приблизился дворецкий.
- Добро пожаловать, синьор Монтекки. Ваш отец уже здесь.
Дворецкий вопросительно посмотрел на Пьетро.
- Это мой друг, Пьетро Алигьери, - пояснил Марьотто.
- Алагьери, - привычно поправил Пьетро.
- Да, извини. Пьетро Алагьери. Он - сын знаменитого…
- Разумеется, синьор Монтекки. - Дворецкий как бы ненароком заложил руки за спину и скрестил пальцы от сглаза. - Ваш почтенный отец тоже участвует в празднестве, синьор Алагьери. Будьте добры, синьоры, снимите обувь. Для вас приготовлены домашние туфли. Гости уже собрались.
- Всегда думал, что надо говорить "Алигьери", - произнес Марьотто. - С чего вдруг заменили букву?
Пьетро пожал плечами.
- Отец решил, что таким образом он выражает презрение к тем, кто его изгнал. Алигьери - флорентийский вариант произношения. Отец с момента высылки требует, чтобы фамилия наша произносилась как Алагьери - в честь нашего предка Алагьеро ди Каццьяджида.
Марьотто вежливо кивнул.
- С вами, значит, и брат твой приехал?
Пьетро мрачно сосредоточился на шнуровке.
- Его зовут Джакопо.
- Что он из себя представляет?
В душе Пьетро фамильная честь боролась с объективностью. Признав ничью, он сообщил:
- Моему брату всего четырнадцать.
- Понятно. А у меня вот нет братьев, только сестра. Она славная, но очень уж непоседливая. Ее зовут Аурелия.
- Стало быть, Марьотто и Аурелия?
- Ромео и Аурелия, если на то пошло. Имена для нас выбрала наша мать - по крайней мере, так говорит отец. Я-то матери совсем не помню. Она хотела, чтобы меня крестили Ромео, а отец хотел назвать меня в честь деда. И вот результат - двойное имя, Ромео Марьотто. Имей в виду: называть меня Ромео опасно для жизни. - Монтекки покончил со шнуровкой и поднялся. - Ну что, готов войти в логово льва?
"Уж лучше бы это и был лев".
- Как мы объясним опоздание?
Марьотто хлопнул Пьетро по плечу, и они вместе пошли к большой зале.
- Вдохни поглубже и постарайся отнестись ко всему философски.
Перед самой дверью Пьетро невольно остановился. Стену украшали пять фресок; каждая изображала всадника, держащего в руках знамя с лестницей о пяти ступенях. Хотя все пятеро всадников были похожи друг на друга, как родные, Пьетро без труда узнал нынешнего правителя Вероны.
- Да, это он, - подтвердил Марьотто.
Пьетро глаз не мог отвести от фрески. Тот, кто не видел Кангранде, пожалуй, решил бы, что живописец польстил своей модели. Правитель Вероны восседал на боевом коне, в одной руке держал жезл, в другой - меч, на ветру развевалась грива каштановых волос. Поистине он был великолепен. Прекрасное лицо выражало яростный восторг. Над головой Кангранде, рядом со знаменем, изображавшим лестницу, красовалось знамя с его собственной символикой - борзой пес на лазурном фоне. От себя художник добавил несколько темных пятен, разумея под ними кровь, запятнавшую знамя в бою, из которого Кангранде вышел победителем.
Но Пьетро привлекла манера исполнения фрески.
- Какая прекрасная работа, - произнес он.
- Отличная, - подхватил Монтекки и, приглядевшись, добавил: - У жеребца шея изогнута под правильным углом, грива подстрижена как надо… Ой! Извини. Просто мой отец разводит лошадей. Художника зовут Джотто ди Бондоне.
Внезапно Пьетро расхохотался, немало смутив Марьотто.
- Ты что, слыхал о нем, Пьетро?
- Бери выше - я с ним знаком. Он друг моего отца. В каком-то смысле. Мы часто у него бывали, когда жили в Лукке. - Пьетро вовремя закрыл рот.
Видя, что приятель чего-то недоговаривает, заинтригованный Марьотто принялся его тормошить:
- Ну? Так что ты хотел сказать?
Пьетро покачал головой.
- Ты когда-нибудь видел детей Джотто? Они прекрасно воспитаны, умны, деликатны. Но до чего же уродливы! Что девочки, что мальчики. Страшны как смертный грех. Однажды мы у них ужинали, и отец спросил, как человека, создающего столь прекрасные фрески, угораздило наделать столь безобразных детей.
- Прямо так и спросил? И что же Джотто?
- А Джотто и говорит: "Друг мой, все дело в том, что фрески я пишу при дневном свете".
Еле сдерживая смех, юноши прошли на лоджию.
Где-то около Торре ди Конфине одинокий всадник придержал коня перед трактиром. Всадник был молод и, судя по глазам, несколько не в себе. С коня летели хлопья пены. Юноша спешился. На его крик "Эй, хозяин! Свежую лошадь, да побыстрее!" явился мальчик-конюх с куском сыра. В тот же миг дверь открылась и на пороге возник трактирщик собственной персоной, весьма дородной и об одной руке. Конюх, разинув рот, смотрел на хозяина; тот, в свою очередь, наметанным глазом окидывал юношу и его коня.
- Этому лошадь не давать, - обернулся трактирщик к конюху. - Он свою загнал и мою загонит.
Юноша, тоже загнанный, стиснул собственное предплечье. Дождавшись, когда трактирщик удостоит его вниманием, он выдохнул свою весть и вывернул свой кошель.
При виде ли золота или от услышанного, но толстяк поменял отношение к гостю на прямо противоположное. Юноше поднесли кружку крепкого эля; конюх в это время поспешно седлал лучшую лошадь. Юноша дрожал крупной дрожью, казалось, он вот-вот разрыдается. Он не сомневался, что едва избежал смерти; не сомневался также и в том, что по его горячим следам уже мчится целая армия.
Через десять минут он летел по дороге, бурдюк был туг от вина, шпоры нещадно впивались в лошадиные бока. Трактирщик тем временем успел созвать соседей - вместе они решали, уйти или рискнуть остаться.
Солнечный свет заливал огромную лоджию, выходящую на восток. Ее полукруглую крышу поддерживали колонны. Залу и лоджию разделяли пышные занавеси; сейчас они были отдернуты, и юношам, стоящим на пороге залы, правитель Вероны и его благородные гости казались изображениями самих себя. На заднем плане великолепной картины поблескивала река Адидже.
Но конечно же, всякого, вошедшего в залу, поражал в первую очередь не вид Адидже, а сам Кангранде делла Скала - он всегда был центральной фигурой любой композиции. Каштановые волосы, высветленные итальянским солнцем, обрамляли мужественное лицо. В движениях чувствовалась огромная сила, причем он не растрачивал ее впустую - каждый жест был выверен и точен.
"Он мог бы с тем же успехом называться Ястребом", - подумал Пьетро, заметив, что в зале помимо людей присутствуют собаки и ловчие птицы.
Последних Кангранде разводил. Соколы и ястребы свободно сидели на деревянных столбах, хранивших отпечатки их когтей. На птицах были клобучки, однако гости, пытавшиеся кормить птиц мясом из рук, все равно немало рисковали собственными пальцами.
У ног Капитана разлеглись две овчарки. Огромные, узкомордые, они казались совершенно дикими зверями; но вот Кангранде вытянул руку - и овчарки превратились в безобидных щенят, старающихся привлечь внимание хозяина веселой игрой.
Одна собака явно чувствовала себя главной. Это был гибкий, жилистый зверь с характерной длинной узкой мордой и изогнутыми клыками. Кангранде кинул псу подачку, и тот поймал лакомый кусок прямо на лету. Когда пес снова улегся у ног хозяина и принялся глодать кость, Пьетро разглядел, что на попонке у него вышиты серебром лестница и орел - знаки семейства делла Скала. Длинная шерсть на спине несколько свалялась под попонкой - признак, что пес был veltro, то есть из породы борзых. Слово veltro являлось синонимом к слову "полукровка". Кангранде носил кличку Il Veltro, дававшую его врагам пищу для острот.