Русов попил холодной воды, распахнул иллюминатор и сделал несколько глубоких вдохов. Вот каким для него, для его мамы и тысяч ленинградцев был день восьмого сентября, когда лейтенант германской армии Рудольф Шмеллинг со своими парнями замкнул блокадное вокруг Ленинграда кольцо в старинном городке-крепости на Неве Шлиссельбурге. Жарким, трескучим пламенем горели "американские горы". Пылали и громадные, с многолетним запасом продуктов Бадаевские склады, и воздух, текущий горячими потоками по разбомбленным улицам города, пах шоколадом и конфетами "Коровка"... Ах, Руди, капитан "Принцессы", что же вы, "белокурые повелители мира", делали? Наверно, вы пили вино, пели "Лили Марлен" в тот день. Вы пели и веселились в разбитом тяжелыми снарядами Шлиссельбурге, а Коля, сжимая потную, дрожащую ладонь мамы, шел домой. Черными провалами зияли окна, валялись опрокинутые трамваи, телефонные будки и продуктовые ларьки, под ногами звенело и хрупало стекло, по мостовым плыл пух и обрывки каких-то бумаг. Они шли навстречу новым ужасам бомбежек, артиллерийских обстрелов, навстречу осени и голодной, морозной зиме... Вот каким был тот день. Много потом было страшных дней, но этот день запомнился Русову на всю жизнь. И много повидал он смертей, он схоронил маму, бабушку, двоюродных братьев и сестренок, дядю и тетю, но, когда вспоминал о войне, отчего-то чаще всего видел в своем воображении отсеченную от туловища человеческую голову с очками-колесами на резинке.
Чертов Руди. Проклятая Германия... Однако нет ли чего еще интересного в бумажках капитана "Принцессы Атлантики"? Так. Опять счета. За телефонные разговоры, стоянку у пирса, перешвартовку, услуга лоцмана. А, вот еще письмо. Вернее, начало письма: "Ингрид. Настала пора сказать тебе все. Я решил..." И это письмо не дописано. Но вот еще: "Дорогая Ингрид. Тебе будет очень неприятно получить это мое письмо, но я решил, что наступил момент, чтобы..." Решил... Наступил момент... Надо дописывать свои письма, Рудольф Шмеллинг! Что ты там решил? Какой важный в твоей жизни наступил момент? Что же произошло в бурливых, южных широтах Индийского океана?
Однако хватит. Еще ночную вахту стоять. Спать! Русов накрылся одеялом, выключил свет и сразу закрыл глаза... Чьи-то осторожные, легкие шаги. Дверь скрипнула. Кого там еще несет? Русов приподнялся. Лунный свет заполнил каюту. Блики, похожие на косяки рыб, скользили по переборкам, дивану. Нет, дверь была закрыта, но кто-то стоял возле нее. "Нинка? - подумал Русов, вглядываясь в смутные очертания лица. - Но почему у нее зеленые глаза?"
Штиль. Зеркальная гладь. Тройка альбатросов.
Хотелось верить, что это именно те, приставшие к нам где-то у Южного тропика птицы. Ну, конечно, они. Солидный толстяк папаша, симпатичная мама и серый еще малыш. То взмывают, то опускаются к самой воде, заглядывают вниз, любуются своими отражениями.
Солнце. Синее-синее небо. Синяя-синяя, глубокая, приковывающая взгляд вода. Утром один айсберг обнаружился. Ледяная, хрустально сверкающая на свежих изломах горища. Все на юг, все на юг "бежал" танкер "Пассат". Жора уже разложил на штурманском столе 5993-ю карту, на которой были изображены острова Кергелен. Зайдут ли они туда, не зайдут, видно будет, но на этой карте несколько южнее островов был нарисован квадратик. Именно там предстояла где-то завтра поутру встреча со зверобоями. И разговор уже с ними состоялся. Сам капитан-директор флотилии подошел к радиотелефону и осведомился, какое самочувствие у капитана, у старпома. О погоде перекинулись несколькими фразами, и еще капитан-директор поинтересовался, не нуждаются ли моряки "Пассата" в каких-либо дефицитных продуктах, а может и винах?.. Очень добрый, благожелательный получился разговор. Вот эта-то активно подчеркнутая доброжелательность и насторожила, как капитана танкера, так и Русова. Обычно капитан-директора крупных баз оставались где-то там, в недоступных вершинах иерархической, командной лестницы. По поводу приемки топлива с танкера вели переговоры четвертые помощники, да и то через губу.
Русов ходил по рубке, порой останавливался, любуясь океаном, и время от времени поглядывал на Мухина, следил, как он держит танкер на курсе. Шурик хмурился и тоже бросал в сторону помощника капитана короткие, какие-то вопрошающие взгляды.
Русов остановился возле рулевой колонки, последил за стрелкой курсометра. Ну, Долгов! Отлично стоят ребята, ровненько, точно по рельсам, катит танкер.
- Выкладывай, что у тебя, Шурик?
- Да нет, ничего... - промямлил Мухин, - Все о'кэй, старпом,
Хлопнула дверь, холодный сквознячок прокатился по рубке, кажется, кислые щи сегодня будут? Провинившийся перед "палубой" кок "втирался" в доверие, пирожки к завтраку напек, вот теперь решил щами команду побаловать. Жора Куликов вошел. В зубах трубка. Остановился перед Русовым, руки в карманах, глаза щурятся от дыма.
- Ну, что скажете, старпом? - Жора вынул трубку изо рта: - Это видите?
- И дед твой, Иван, такую, наверное, курил. Что скажу? Не курите в рубке, Куликов!
- Ах, Николай Владимирович, об этом ли речь! Думайте же, думайте... - Мухин шумно вздохнул, затоптался, будто застоявшийся конь. Куликов глянул в его сторону. - А Муха вам еще ничего не сообщил?
- Да что он должен мне сообщить, черт подери? - вспылил Русов. - Один мне дым в физиономию пускает, другой...
- А еще Шерлок Холмс! Тайны принялся раскрывать, - сказал Жора и, поняв по нахмуренным бровям Русова, что хватит темнить, сказал: - Помните ли вы, чиф, повесть Гоголя "Тарас Бульба"? Мотая от ляхов, старый Тарас попридержал коня, чтобы вернуться за упавшей на землю трубкой... Привыкают настоящие курильщики к трубкам, чиф! Так вот, не странно ли, что капитан "Принцессы морей", как определили вы название теплохода, покидая судно, не прихватил с собой и трубку с табаком, а?
- А ведь действительно. Очень странно. Дальше, Жора.
- А дальше вот что: эта фигура у открытого окна. За занавеской. Вам показалось, мне показалось, а ведь, оказывается, и Серегину тоже "показалось"! Теперь я смолкаю, а ты, Шурка, рассказывай.
- Да и мне тоже как бы показалось! - выпалил Мухин. - Потому и не решался сказать, а уж потом, когда Жора пришел ко мне в каюту...
- Короче, Мухин.
- Когда мы с Серегиным обходили каюты палубы "А", там, где живет команда, Валька зашел в одну каюту, девка там голая календарная к переборке была приклеена, и стал он эту девку отдирать, а я вышел в коридор и вдруг увидел, что какая-то фигура в конце коридора показалась. Крикнул: "Боцман, вы?" Молчок в ответ, замерла фигура... И тут Серегин как медведь из каюты полез, тычет мне в лицо бабехой, я отвлекся, а когда вновь глянул в конец коридора, никого.
- Это был Рудольф Шмеллинг, капитан "Принцессы"! Он, как в старые добрые времена, когда судно тонуло, остался на борту, - сказал Жора. - И ничего нам не показалось! Докладывайте нашему кэпу. Возвращаться надо.
- Не торопыжничай, Жора. Возвращаться? - Русов заходил по рубке. - Это редкостный случай, Жора, что мы натолкнулись на покинутое людьми судно. Найти его вновь - что пуговицу в песчаной дюне нашаривать. А во-вторых, мой торопливый юный штурман, если человек решился погибнуть вместе с судном, не вышел к нам, когда мы находились там, зачем же мы будем лезть в его сложные дела?
- Хорошо, - немного поразмышляв, согласился Куликов. - Пускай все останется как есть. Гуд бай!
Папаша-альбатрос, едва шевеля кончиками громадных крыльев, подлетел к танкеру, кота Тимоху заметил. Сидя на якорной лебедке, кот намывал себе морду мускулистой лапой. Отчего-то так приятно было глядеть на кота...
ЮРИК РОЕВ ИЗ СОЗВЕЗДИЯ СЕВЕРНАЯ КОРОНА
К зверобоям подошли на другой день, в десятом часу, на вахте Жоры Куликова. Ярко светило солнце. Синими плавными изгибами крупной, пологой зыби сиял океан. Боцман и матросы полоскали из брандспойтов палубу, а на горизонте уже вырастала железная махина. Капитан чувствовал себя превосходно. Голова не болела, минувшую ночь он отлично выспался, а потому был бодр и деятелен. Еще на своей вахте слышал Русов, как поднялся капитан в каюте, сделал зарядку, а потом, зайдя в рубку и осведомившись у Русова, как проходит вахта и сколько осталось примерно миль до базы, попросил у него утюг. Гладился.
И Русов, сдав вахту Куликову, сменил свитер на белую рубашку и галстук надел, а потом вновь поднялся в рубку, какой уж тут отдых, когда предстоит сложная швартовка. Этот вроде бы не очень большой ветерок да крупная, пологая зыбь... Уже состоялись переговоры с базой; поджидая танкер, шла она самым малым ходом - так будет легче швартоваться.
Вот она, вырастающая из океана чудовищной горой железа, палуб и надстроек. На корме толпятся свободные от вахт моряки; каждый приход судна к ним - маленькая радость, разнообразие жизни. Из иллюминаторов какие-то удочки торчат, и кажется, будто база ощетинилась, словно еж. Так это же антенны индивидуальных приемников.
- Швартуйтесь к левому борту. У нас скорость три, - пророкотал динамик. - При швартовке снизим до двух. Кранцы уже смайнали за борт.
- Вас, база, поняли хорошо, - отозвался капитан. - Попросите ребят убрать антенны. Поломаем.
- Хорошо. Подходите, "Пассат", подходите. Командование базы приветствует вас и ждет на своем борту.
- Самый малый, Жора. Пять градусов на правый борт. Так держать, - командовал капитан, а Куликов и рулевой быстро и точно выполняли команды. - Хорошо. Влево не ходить.
До чего же все-таки громадина эта база! Когда бункеровали траулеры, танкер перед ними казался крупным и величественным, теперь танкер представлялся Русову малышом в сравнении с этим железным чудовищем.