Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 1. Поэзия стр 28.

не позднее 1989

Письма к римским друзьям

Камилл, Сатурнов век прошел
вчера он кончился -
откуда знаю?
сказали варвары -
пришли попить воды
худые, жалкие -
наверное, долго бились
и все в крови -
своей или чужой -
не разобрал я -
цвет-то одинаков

Что сделал я? -
да вынес им воды
лакали, брызгались,
размазали подтеки
по рыжим бородам, потом ушли
главарь смотрел
через плечо на дом
запоминал дорогу,
как вернуться ночью

Что буду делать? -
допишу тебе письмо,
пойду взгляну на солнце,
как заходит
а Юнии скажу дать детям опий
пусть крепко спят,
готовясь в долгий путь

"А где-то там вдали Сарматия…"

а где-то там вдали Сарматия,
Марцелл
страна, где мертвых
зарывают в землю,
смешав с навозом,
сеют, как ячмень
и ждут, когда взойдут

вот, в августе священном
шевелятся поля
ростками бледных рук
окрепнув с темнотой,
покойники идут
на праздник деревенский,
там танцуют,
кто с мужем, кто с женой
и счастливы сарматы -
на мертвецах
основан их обычай
а на заре…
что, Цинния, дрожишь?
ты говоришь,
скребутся чьи-то пальцы
о доски? где? в подполье?
все возможно…
не так уж далека Сарматия,
Марцелл!

"Вчера смотрел…"

вчера смотрел,
как ловят фимодлид,
чудесных рыб,
расцвеченных Иридой
плывущие кинжалы -
вот их облик
в стремительных потоках…
потный раб
заходит босиком на середину
несущейся воды и там стоит,
пока к его ступням
резвящаяся рыба не привыкнет
затем летит
к лесе привязанная муха
рывок -
и ужас бессловесного
создания,
которое успело осознать,
что над его зеркальным небом -
другой и тоже населенный мир

Камилл,
когда посланье дочитаешь,
взгляни вокруг
и напиши, что видел
не видел ли ты, часом, ног,
Камилл?

1989

"Когда с Лицинией на ложе узком в истоме…"

когда с Лицинией на ложе узком в истоме
лежим подолгу, отдыхая от сладостной битвы,
случившейся утром поздним (нам милое время),
порой касаемся друг друга кончиками пальцев,
вызывая возбужденной содрогание плоти
(так после сладостной бури еще трепещет море)
утомленно молчим и слушаем грохот
колесниц, по улицам узким бегущих,
за окном всплески крыльев мягкие голубиных
все нам мило, да только на кухоньке нашей
грохочет утварью Арминий, двадцатой когорты
седьмого легиона на постой вставший воин,
полугерманец, полуперс, мочой ослиной разящий
(видать, полощет ей зубы), здоровенный малый
для упражнений ратных он часто выбирает
неподходящее время, неподходящее место
обнаженный, гремя щитом, но в поножах ржавых,
вбегает в наши покои, не замечая раскрытых
красот твоих, копье втыкает в шаткую стену
и рубит ветхую мебель, потом назад убегает
и я ловлю взгляд твой тайный и понимаю с печалью,
кто будет тебе защитой и чьи ты выберешь чресла,
когда декуриям скажут, что переходят вброд реку
нагие варвары леса…

около 1989

Садык

Садык берет ружье и уходит в горы
умирать за право жить рабом как отец
в арабской вязи тропинок он видит суры Корана,
и словом неба в кармане лежит священный свинец

а я не знаю, кто вторгся в мою страну
я просыпаюсь и глотаю чужую слюну
столько лет я нахожусь у кого-то в плену
уплыть бы за море, да боюсь - потону

Садык ложится в песок головою к Мекке
и шепчет скороговорки, лишенные смысла
от солнца жаркого кровью наливаются веки,
и вслед за коброй в песке ползут садыковы мысли

но я не знаю, кто прав - Христос или Аллах,
я ни хрена не понимаю в этих темных делах
и как рыба об лед об отечество бьюсь
ушел бы в леса - да боюсь, заблужусь

а я не знаю, где свет: наверху или внизу
я не прочь полетать, но по привычке ползу
и пока разберешься, кто здесь царь, кто здесь вор,
зайдет в квартиру Садык и передернет затвор

1989

Под железнодорожным мостом

под железнодорожным мостом
последняя сигарета оказалась сырой
ржавая пыль на моих волосах,
состав гремит над моей головой

под железнодорожным мостом
улетают минуты из опущенных рук
я никуда не уйду, пока в тумане густом
с последним поездом не стихнет
гипнотический звук

под железнодорожным мостом
я слежу, не жалея остывающих дней,
за проплывающим в небе крестом,
гасящим свет городских огней

под железнодорожным мостом
я и сам не заметил, когда я привык,
то, что хватает другим на века,
тратить беспечно,
в какой-то миг

под железнодорожным мостом
я набил карманы золотою золой,
последний вагон махнул мне хвостом,
состав отгремел над моей головой

1990

Родившийся в эту ночь

я ехал в такси по пустому шоссе
с тобою один на один,
и шофер говорил не тебе и не мне
про запчасти и про бензин
он включал только ближний свет
и видел одну ерунду
он не видел того,
что ночное шоссе
упирается прямо в звезду
адрес был прост и понятен:
засыпанный снегом хлев
красное вино и белый хлеб -
/ в моем дипломате /
они для тебя,
родившийся в эту ночь

тот, кто дает нам свет,
тот, кто дает нам тьму
и никогда не даст нам ответ
на простой вопрос - почему?
тот, кто дает нам жизнь,
тот, кто дает нам смерть,
кто написал нас всех, как рассказ,
и заклеил в белый конверт

я ехал в такси, и от белых полей
поднимался искрящийся пар,
как дыханье всех спящих под этой звездой
детей и супружеских пар,
/ родившихся в эту ночь /

и таксист, начиная творить чудеса,
прикурил от ее лучей
я спросил: чей ты будешь, заснеженный мир?
и мир мне ответил: ничей…
я засмеялся от счастья,
что его у меня не отнять,
я разлил вино и хлеб разделил
и протянул таксисту,
чтобы он вспомнил, кто
родился в эту ночь
/ чтобы помнили все,
кто родился в эту ночь /

не позднее 1990

Последний человек на Земле

когда впервые за туманами запахло огнем,
он стоял за околицей и видел свой дом,
картошку в огороде и луг у реки
он вытер слезу и сжал кулаки,
поставил на высоком чердаке пулемет
и записал в дневнике: "Сюда никто не войдет"

красные пришли и обагрили закат,
белые пришли и полегли, словно снег,
синие, как волны, откатились назад
и все это сделал один человек,
молившийся под крышей своим богам
/ своим двум богам, своим двум рукам /

но ночь подняла на башне черный свой стяг,
их истинный цвет, их подлинный флаг
/ свой истинный крест, свой подлинный флаг /
три армии собрала на расправу она,
/ три армии собрались на расправу в ночь /
три темных шеренги, три дьявольских сна,
/ три черных начала, три дьявольских сна /
три мертвых источника адских трех рек
/ три черных начала адских трех рек /
что мог с ними сделать один человек?

сойдемся на месте, где был его дом,
где трава высока над древесным углем
и зароем нашу радость в этом черном угле
там, где умер последний человек на Земле,
молившийся под крышей своим богам

не позднее 1990

Джульетта

Джульетта лежит на зеленом лугу
среди муравьев и среди стрекоз
на бронзовой коже, на нежной траве
бежит серебро ее светлых волос
тонкие пальцы вцепились в цветы,
и цветы поменяли свой цвет
расколот, как сердце, на камне горит
Джульетты пластмассовый красный браслет

судья, если люди поймают его,
ты по книгам его не суди
закрой свои книги - ты в них не найдешь
ни одной подходящей статьи
отпусти его с миром и плюнь ему вслед,
пусть он с этим проклятьем пойдет
пусть никто никогда не полюбит его,
пусть он никогда не умрет

Джульетта лежит на зеленом лугу
среди муравьев и среди стрекоз
муравьи соберут ее чистую кровь,
а стрекозы - нектар ее слез

не позднее 1990

Черные птицы

черные птицы слетают с луны,
черные птицы, страшные сны
кружатся, кружатся всю ночь,
ищут повсюду мою дочь

возьмите мое золото,
возьмите мое золото,
возьмите мое золото
и улетайте обратно

- нам не нужно твое золото,
нам не нужно твое золото,
заржавело твое золото
и повсюду на нем пятна

черные птицы из детских глаз
выклюют черным клювом алмаз,
в черных алмаз унесут когтях,
оставив в глазах черный угольный страх

возьмите мое царство,
возьмите мое царство,
возьмите мое царство
и возьмите мою корону

- нам не нужно твое царство,
нам не нужно твое царство
твое царство - яма в земле сырой,
и корона твоя - из клена

так возьмите тогда глаза мои,
так возьмите тогда глаза мои,
так возьмите тогда глаза мои,
чтобы они вас впредь не видали

- нам уже не нужны глаза твои,
нам уже не нужны глаза твои
мы уже побывали в глазах твоих
и все, что нам нужно, взяли