Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 1. Поэзия стр 11.

Желтели листья, будто ныла печень
У кружевных деревьев, пахнул снег,
И я не поздоровался со встречным,
Остановив вневременной, кричащий бег.

Царапая песок тяжелой тростью,
Сидело Все, укутанное в мех,
Ругало ревматические кости
И испускало стариковский вздох.

Огромный Нос вдыхал осенний воздух,
Через ноздрю в себя вбирая облака…
И горло тишине прорезал возглас:
"Неужто это Все?" - И Все сказало: "Да…"

Астрологическая трагедия

Снег полыхал уже не первый месяц,
И пламя перекинулось на лед;
Снег руки обжигал, за воротник он падал,
Сжигая кожу на спине; во всех прихожих
Сбивали снег, как пламя, с черных шуб,
И толпы раздувались, словно кобры,
Пытаясь отряхнуть напалм с себя,
И пьяные лежали -
Обугленные трупы.

И тут же, в тишине, как в кисее,
Сон с желтой пеною у рта неясно проступает
Сквозь легкий занавес мороза.
Огнетушитель сорван был,
И сразу вьюги смерч поплыл,
Как сказочный огнедушитель.

Ты шел, но кто-то на руках,
Тяжелый от предсмертных стонов,
Лежал, и ты его тащил,
Порою из последних сил,
Порою вновь воспрянув духом,
Ронял его в огонь и поднимал
Опять, невидимого, с ребрами худыми -
Из пламени - на волю, спотыкаясь,
И близоруко шарил по сугробам,
Когда, невидимого, вновь его терял.

И это было первое явление планеты…
А самки продолжали хохотать.

Над омутом летала стрекоза,
Твою любовь изображая этой
Пародией невинной;
Злобный месяц бодал нагое небо в теплый пах.
Стеклянный омут, в котором даже ведьмы тонут,
Ткал как паук вериги из лунных бликов.
Тень по траве скользила,
Едва одетая - ее ты удержать
Способен был, но не способен ощутить,
И, недовольный непознаньем тени,
Ее ты все плотнее прижимал,
Но не подвластна тень была
Проникновенью.

Второй явилась раз тебе планета…
А ивы продолжали хохотать.

И вот, освободившись от привычек,
В латунной шкуре, под мохнатые глаза
Слезливых звезд представ и руку
Вдаль протянув за недоступным и принадлежащим,
Ты в первый раз почувствовал трепещущую плоть
И тут же ощутил разлитье пустоты в руке,
Как бы разлитье желчи.

И пролетали метеоры
Снежков расплавленных,
Которыми играли огромные титаны
С оранжевыми мускулами; а ты
В безумье шарил в темноте руками,
Пытаясь отыскать весомый камень
И бросить Неизвестности в лицо.
Но пальцы расползались
Адамовою глиной и лепились
Вокруг исчезнувшей планеты, не стерпевшей
Прикосновения огромных рук.

"Когда мы утонем в холоде…"

когда мы утонем в холоде,
сведенные судорогой,
наши глаза подберут
и будут играть
голубыми снежками и прочими

когда мы утонем в холоде,
широкую белую спину
ледового демона
в сизых мурашках
увидим впервые воочию

и разные стили мы изберем, утопая,
но выплыть не сможем
из сизого пара,
холодильником нашего мозга рожденного,
из сизого пара,
на лес гипербореев похожего

все более безразлично
взирая на теплые руки
и тихие звуки
дыхания светлого,
будем с трудом различать мы тепло
в окружающих лицах,
скользя по летейской воде
безразличья

бутоны невыпавших градин
друг другу даря,
мы будем на пляжах лежать Января,
там, где граничат моря Позавчера
и снежных песков меловые поля

богиней Фригидой мы будем наказаны,
только поскольку
мы часть своей жизни
прошли по дороге тепла,
но с холодом взглядов и губ удалимся
в страну, где всегда неподвижны все лица,
в страну безмятежную
Позавчера

все боги отпрянут
от наших холодных сердец,
растирая спиртом
побелевшие пальцы
у люка в страну мерзлоты
в поблекшем от осени городе,
где вышедшие случайно наружу
женщины-сосульки
тают и оставляют мокрый след,
заканчивающийся полувысохшим пятном

когда ты утонешь в холоде,
приходи ко мне по адресу
Большакова 101, кв. 74,
ибо у меня есть большой холодильник,
в котором мы сможем поддержать
свое существование
между банкой с селедкой
и огурцами
в волшебной стране Позавчера,
отделенной от Завтра
металлической дверцей

приходи,
приходи в Позавчера,
принося замерзшее сердце

"Земля зимой - огромный белый заяц…"

Земля зимой - огромный белый заяц,
прядающий полосками ушей;
он в собственном дыханье замерзает,
выкусывая звезды, словно вшей.
Земля зимой - принцесса в горностаях,
с румянцем на обветренных щеках.
Она щетиной льдинок обрастает,
Сухие листья вновь перелистав.

Но кроме белых - разных красок
полно… Смотри! вот янтари -
пролитым у забора квасом -
собачьей капелькой мочи.
И канарейкой яркой - лыжный след
срывается с горы, перекрывая
отсветов розовых уютный свет
и кружево кусков коры кровавой.

И на Земли ребристом крае
краснеют два обломка льда:
как будто бы огромный заяц ранен
или принцесса тает со стыда.

"Ты - переписчик мой, небрежною лакуной…"

Ты - переписчик мой, небрежною лакуной
Перекосивший замысел стиха,
Задуманного вечером безлунным,
Когда рука еще была тиха

И не кричала, языком тяжелым,
Перо ворочая с немыслимым трудом;
Еще не полнилось безжизненным рассолом
То, что звала живительным прудом.

Не плавали за льдами роговицы,
Пугая белым брюхом, рыбы дум,
И, черновик открыв с любой страницы,
Найти возможно было страсть и ум.

Перепиши! Иль перепишем вместе?
Дай строй строкам могуществом души!
Я знаю: ошибешься в том же месте…
На всякий случай все ж - перепиши!

Прикосновение к запястью

Прослушивает скорбный доктор пульс.
Он собирает в скляночку удары:
В азарте собирателя такого раритета,
Как человеческой души ударные моменты,
Он забывает о синеющем больном.

Не так ли, наслаждаясь пониманьем,
Приговорил к агонии пожизненной
Раскованную душу,
Открывшую тебя
Как новый континент?

Твое нежное отчаяние,
Награжденное орденом Великого Ничто,
Перерастает в бутафорию непризнания -
И так понятно всем, что ты не понят -
Что нечего и понимать в тебе.

Не недооценивай до времени
Насильное объединение беглых каторжников
в пустыне,
Сбежавших глазами из тьмы,
Ушами из пространного молчания,
Обонянием из букета вакуума,
Осязанием из приспособленности к объятиям,
Всей душой - от снега, растертого с клубникой
неона.

Вырастут корни у зуба твоей мудрости
в чужой челюсти:
Дай только время -
Пусть пока связывает нечто,
Уподобленное общей колодке:
Спекуляция провалами ночей
Или общий смех.
Закладывай быков, Дидона!
Ибо земля исполнена благостыни.
Режь бычью шкуру на полоски!
Без геометрической хитрости
Не вместить в одно место этого мира
Двоих.

Эй, эй, эй! Спеши по адресу:
Направляю тебя стрелой из могучего лука,
Пробивающего тоннели надежды.
Меняй номера на машинах,
Знакомься с кюветами в поисках незастолбленной
Бонанцы:
Там (если верить слухам и мне)
Обнаженная Душа засмотрелась
В маленькое чистое зеркальце
Среди хищного ожидания болота.
Столкнешь ее пинком в затылок
Или заботливо унесешь от опасного места,
Сентиментально воркуя…
…К другому болоту?

Эй, эй, эй! Спеши по адресу,
Маленькая красная скорая помощь
С крыльями Эроса.
Прикоснись к запястью,
Слушай пульс, не любуясь,
Заботливо считай

Взрывник у бикфорда катарсиса.

Засохшие деревья январских ночей

Сухое дерево любви ждет молнии небес,
Чтоб полыхнуть огнем. И Феникс гнезда вьет
В его колючей кроне.

Ждет королей семи частей души,
Ждет в полночи
Терновая корона.

Ждет там и здесь: источник улиц сих
Струит девичий смех, и лани изваяний -
Суть пальцы на руках податливых желаний,
Что эту влагу пьют, беременея в них.

Весь город в Вашей диспозиции, о маршал!
Вы, одержавший столько поражений,
Мозг венценосный, воинство страстей.

Белеет на карнизах хлад костей,
Скелет зимы, сосулек стылых ребра,
О маршал, просто был ты слишком добрым:
Переходя Березину огней,
Закутался в свой плащ экс-император Сердце.

Война теней неистребимых дней,
Огонь, угасший в очаге ладоней.

Мы умираем на невидимых фронтах,
Но наши трупы продолжают бой;
Хоть опадали плоти лоскуты, как листья,
Но остов в шторме музыки чернел.

Засохший лес героев юности моей
В натеках красной камеди застыл.
Он обернулся на прощанье, и -
У Моря Мертвого стал солью опьяненья.

О, не будите спящий лес богов,
Друиды с ледяными бородами,
Ночных машин безвольные скитанья
И дьяволы разбойницы Луны.

Лес видит истинной любви благие сны,
И комли, заграждая автострады,
Не ждут из рук весны листвы награды,
А ждут гнилых клыков во рту огня.

Окаменелый лес чувств юноши
Под спудом
Миллионолетий -
Черный антрацит.

"Лето набирает номер 03…"

лето набирает номер 03,
глотает барбитураты,
умирает некрасиво,
в долгих конвульсиях.

осень с красным крестом
освидетельствовала труп,
обмыла его дождями
и похоронила под снегом

и только весна
написала проталинами
имя и даты рожденья и смерти
на белой доске снеговой