- Хватит разговоры городить, пора кончать фигариса, - зловеще сказал Фрол.
Он бросил вёсла на дно лодки, схватил меня и принялся привязывать к ногам тяжёлый камень. Я не сопротивлялся. Берёг силы.
- Это хорошо, что ты не визжишь как свинья, - говорил Измайлов. - Раз смерть неизбежна, надо принять её с достоинством.
Достойно умирать я естественно не собирался. К тому времени я сумел немного ослабить верёвки.
- Последнее желание есть?
- Развяжи меня и отпусти.
- Увы, не могу. Ещё что-нибудь.
- Можно я размозжу этим камнем голову Фролу. Жалко я его гадёныша не убил тогда на постоялом дворе.
Фрол взревел, как дикий зверь и пнул меня сапогом в зад. Я полетел в воду и стал стремительно погружаться. Мои лёгкие разрывались от недостатка воздуха, уши болели. Ногами я коснулся илистого дна. Вязали меня впопыхах и вместо того, чтобы связать руки за спиной просто прикрутили их к бокам. Благодаря этому мне удалось достать кинжал, невероятным усилием ещё больше ослабив путы и дотянувшись одной рукой до другой. Я перерезал верёвки, стянул сапоги и всплыл на поверхность. Там принялся жадно глотать воздух. Увидел выше по течению тёмный силуэт лодки. У левого борта стояли разбойники и смотрели в воду.
- Упокой господь его душу, - блаженным голосом церковного диакона произнёс Измайлов.
Фрол смачно плюнулся, но по обыкновению промолчал.
Глава VI
Холодная ночь на берегу. Как я добывал себе обед. Я возвращаюсь в Казань и попадаю в логово Филина. Подслушанный разговор. Я отправляю на тот свет Измайлова и возвращаю свои бумаги.
Я выбрался на берег, дрожа от холода. Мой кафтан остался у Измайлова со всем содержимым карманов, среди которого числились огниво, курительная трубка, кисет с табаком и кошелёк со всей выручкой от продажи "цезарианского тяжеловоза". А самое главное, за подкладкой кафтана были зашиты драгоценные бумаги, указ с печатью великого государя Петра Алексеевича, письмо воеводе Бахметьеву от его сиятельства Антона Мануиловича Девиера и рекомендация Матвею Ласточкину.
Я снял с себя мокрую одежду и провёл ночь, безуспешно пытаясь согреться, скача по берегу, аки юродивый. К тому времени, когда взошло солнце, я уже был готов отдать все сокровища мира за возможность разжечь костёр, выпить кружку горячего чая и выкурить трубку.
Утром я, наконец, увидел, где нахожусь. Стены и башни казанского кремля появились из утренней дымки выше по течению. Меня била дрожь. Живот завывал песню голодного волка. Неподалёку я увидел деревушку, небольшую, всего дворов десять. От неё вереница мужиков с лошадьми и сохами двигалась по тропинке в сторону не вспаханного поля.
Если бы я пошёл в деревню и попросил этих добрых людей о помощи, то наверняка бы получил миску щей и кусок хлеба. Но меня взял страх, что в деревне могли обитать люди, якшающиеся с ушкуйниками. За последние дни я уже два раза чудом спасся от смерти. Третий раз, скорее всего так не повезёт. Пока разбойники считают меня покоящимся на дне Волги - я в безопасности.
По этой причине я решился на дурной поступок. Воровать грешно, особенно у людей, добывающих хлеб насущный тяжким трудом. Но в данной ситуации у меня не было другого выхода.
Я увидел девочку с хворостинкой, гнавшую к реке гусей. У меня в голове сразу созрел план. Я сделал из ремня пращу, вымазался с ног до головы грязью и стал ползком подбираться к гусям.
Птицы почуяли меня, загалдели и, приняв угрожающую позу, стали наступать.
- Да чо это с вами!? - воскликнула девочка. - А ну, геть назад!
Она принялась хлестать их прутиком. Птицы недовольно гоготали, но слушались.
Я вскочил в полный рост, раскрутил пращу и метнул камень в ближайшего гуся. Тот замертво упал на землю, а девочка застыла на месте от удивления и испуга.
Я подбежал к гусю, схватил его за шею и бросился наутёк. Девочка, придя, наконец, в себя, дико завизжала.
Из изб повыскакивали бабы. Я услышал, как маленькая пастушка что-то быстро тараторит. Оглянулся назад:
- Чёрт! Чёрт! - закричала девочка, указывая на меня. - Он Михеича стырил! - Михеичем наверное, был покойный гусь.
Бабы заохали, залопотали. В их руках как по волшебству появились вилы, и они бросились за мной в погоню.
"Ох, не приведи господь попасться им в руки" - подумал я: "Такие, как пить дать, наделают дырок".
Бегал я быстро, поэтому без труда оторвался от преследования. Укрылся в прибрежных камышах. Погоня кряхтя и ругаясь на чём свет стоит, пронеслась мимо.
Я выбрался из своего убежища, прихватил спрятанную одежду и направился в деревню. В одной из изб я застал грудного ребёнка в колыбельке и древнего старика с длинной бородой. Увидев меня, он выпучил глаза, забормотал:
- Изыди нечистый! - и полез под лавку.
Я схватил лежавшее на печке огниво, взял немного соли и хлеба и побежал в лес. Поев и выспавшись, я, как мог, привёл в порядок одежду и вышел на дорогу. Нужно было вернуться в Казань и, во что бы то не стало, отобрать у разбойников мои бумаги.
Но попасть в город после захода солнца было непросто. Ворота закрыли, улицы перегородили рогатками, и у каждой стояли солдаты. Я уже собирался заночевать в поле, но тут увидел нарядную карету, спешившую в город. "Эту-то точно пропустят" - подумал я и, прыгнув на козлы, пристроился среди пожиток богатого путешественника.
Карету остановили у рогаток. Караульный потребовал пропуск. Кучер нагнулся и передал ему бумагу. Солдат повертел её в руках и передал вышедшему из будки прапорщику. Тот поднёс бумагу к фонарю, прочитал, вытянулся по струнке и произнёс:
- Извольте проезжать. Эй, Афонька, дурень ты этакий, поднимай шлахбауму.
Солдат поспешил исполнить распоряжение.
- Трогай! - крикнул кучер.
Лошади понесли карету по пустынным улицам Казани. Миновав слободы, она въехала в ворота деревянных стен посада и остановилась возле одной из башен, покосившейся от времени, с дверью висевшей на единственной ржавой петле и прохудившейся крышей. Из бойниц на нижних этажах пробивался мерцающий свет.
И вдруг я услышал голос, от которого у меня затряслись поджилки.
- Ну, привет, привет, старый боевой товарищ, - сказал помещик Филин выбравшемуся из кареты грузному человеку, лица которого я во тьме не разглядел. - Оставь кучера стеречь свою колымагу. Разбойников полна Казань. Враз уведут.
- Сомневаюсь, чтобы кто-то из местных шпыней рискнёт угнать карету стоящую рядом с твоим логовом.
- Не стоит быть слишком самонадеянным. Я был, и теперь, видишь, с проломленной черепушкой хожу, - он указал на повязку на голове. - Хорошо, что сейчас хоть хожу, а то ещё недавно без чувств валялся и бредил. Меня Дунька-разбойница выхаживала.
- Кто ж это тебя так.
- Твоя бумажная крыса.
- Кондратьев что ли, - в голосе неизвестного человека было столько неподдельного изумления, что я не на шутку возгордился собой.
- Он самый. Ты говорил - никчёмный человечишка, бумажная крыса. Крысы, знаешь ли, больно кусаются. А никчемного человечишку Девиер на такое дело не пошлёт. Этот твой Кондратьев только с виду был дурак дурачком. А так хитёр пуще самого дьявола.
Моё самомнение подскочило просто до невиданных высот.
- Ты говоришь был? Значит гадёныш сдох?
- Не боись. Фрол с ребятами прошлой ночью отправили твоего фигариса с карасями беседовать. Упокой господи его душу. Мне парнишка понравился. Но раз надо для дела - значит надо. Кстати, а откуда ты узнал про него?
- Одна моя знакомая девица состоит в интересных отношениях с секретарём Дивиера Афонькой.
Они вошли в башню. Кучер на козлах вытащил из укромного уголка бутылку и отхлебнул несколько глотков. Дверь, висевшая на единственной петле, качалась и скрипела на ветру. На последнем этаже башни зажёгся огонь. Филин со своим гостем наверняка были там. Мне, во что бы то ни стало, надо было узнать, о чём они говорят.
Я соскочил на землю и стал карабкаться по стыку брёвен башни наверх. Пару раз едва не сорвался, когда под ногами обломились куски трухлявого дерева. Через бойницу, расположенную на втором этаже башни, я увидел Фрола, сидевшего рядом с железной печкой и скребущего ложкой в котелке с кашей. Рядом с ним лежало длинное ружьё, пистолеты и топор.
Наконец я добрался до верха стены и заглянул в бойницу. Внутри чадили сальные свечи. Филин развалился на тюфяке и курил турецкий кальян. Рядом стояла бочка заткнутая пробкой и два серебряных кубка. Помещик вынул пробку и налил в кубки вина. Один кубок подал приехавшему.
- Бери, вино хорошее. Я его у одного грека-купца взял.
- А что с греком сделал?
- В рощице закопал.
Пришелец взял кубок и стал вертеться на одном месте, ища, куда бы присесть.
- Да не крутись ты как заведенный, - раздражённо произнёс Филин. - Сядь на тюфяк.
- Там полно клопов, - фыркнул человек.
"Проклятье, кто же это такой", - подумал я.
Голос был мне знаком, только я никак не мог припомнить, чей он. И разглядеть лицо не было никакой возможности.
- Привык к шикарной жизни значит, - захихикал разбойник. - Забыл, небось, как купались в ингерманландских болотах. А свеи нас картечью. Ты тогда был весь в ошмётках мозгов того солдата, которому снесло пол головы.
- Хватит. Забыл я об этом, и вспоминать больше не желаю.
Человек снял богатый кафтан, сложил его на полу и уселся на него. Как назло спиной ко мне. Спросил:
- Ты моё дело обдумал?
Филин затянулся кальяном. Из бойницы приторно запахло анашой. На душе вдруг стало радостно, потянуло на смех.