Перед домом господина Сетмоса ждала, сидя на корточках, черноглазая молоденькая девушка лет пятнадцати, одетая очень хорошо, но не по-господски.
– Кто ты?
Девушка, назвавшись непонятным именем Эвер, сообщила, что послана великолепной госпожой Бесорой, которая желает сегодня же видеть у себя торговца благовониями.
Хотя Сетмос-Хека сам мечтал об этой встрече, но настойчивость приглашения слегка смутила его. Самой тонкой частью своего нюха он уловил нечто похожее на опасность. Он принюхался снова, но предчувствие не стало отчетливее, однако же и не рассеялось. Что тут было делать? Хека переменил платье, вычистил и вымыл роскошный флакон из горного стекла и наполнил его составом из каменной миски. Он примерно представлял себе, как должно проявить себя это средство, но лишь реальная проверка покажет все.
Быстрая тьма упала на город Апопа.
Торговец благовониями, выскользнув из дома, углубился под древесные своды. Как он отыщет в этом переплетении листвы и мрака темный каменный склеп громадной женщины? Но очень скоро он понял, что его опасения напрасны. Подойдя к берегу известного пруда, он не успел бросить взгляд на облепленный сдобными звездами лак воды, ибо был отвлечен зрелищем ярко освещенного дворца на холме. Дворец был плотно наполнен светом изнутри, но и вокруг было выставлено не менее дюжины жаровен, с хрустом перемалывавших в своем пламени собирающуюся со всей дельты мошкару. Но более всего поразило Сетмоса-Хеку не обилие света, а обилие людей. Многочисленные служанки и гостьи мельтешили не хуже мотыльков, влетая внутрь и вылетая наружу. А по склону, подобно легкому первому меду, стекала волна сладковатой лютневой музыки.
Торговец благовониями понял – ему туда.
64
С Мериптахом никто не заговаривал, и он не заговаривал ни с кем. Как только процессия Небамона вышла за городские ворота, княжеского сына освободили от поклажи и позволили надеть сандалии.
Линия бегства ломалась и петляла, иногда даже шла сама себе навстречу.
Процессия сторонилась деревень и обходила города. Если навстречу попадались путники, крестьяне с ослами, спешащие по делам писцы, Небамон разговаривал с ними сам, стараясь держать в отдалении от своих людей. Все это выглядело нормальными мерами предосторожности.
Если бы Мериптаху сказали, что один раз он уже путешествовал сходным способом, он бы, пожалуй, удивился.
Конные разъезды попадались на дороге дважды. В первый раз возле переправы через глубокий канал, рядом с большой лодочной пристанью. Когда вдруг из-за ивовой заросли, захватившей берег, раздался стук копыт, Мериптах вскочил на ноги и стал оглядываться, прикидывая, каким путем лучше и легче будет скрыться. Небамон, оказавшийся в этот миг рядом, вцепился ему в плечо каменными пальцами и заставил сесть на землю.
– Это не погоня, – сказал он. – Сядь в тени.
Выехавшим к пристани мрачноватым всадникам он предъявил некий папирус, вынутый из специального керамического футляра, висевшего на поясе. Что написано в документе, они понять не могли, но вид большой храмовой печати был им знаком. Гиксосы лениво, но внимательно осмотрели процессию. Разумеется, меньше всего их заинтересовали черные носильщики, жавшиеся друг к другу под соломенным навесом, присыпанные красноватой пылью здешних дорог.
Старший всадник, человек с рассеченной нижней губой и желтыми из-за больной печени глазами, потребовал мзду за проезд. Небамон возмутился, ибо он был не какой-нибудь торговец, а слуга храма, но потом все же достал из-за пояса несколько дебенов. Все устроилось. Взбив копытами своих коренастых кобыл столб темной пыли, обдав сидящих на земле запахом конского пота и ветра, гиксосы ускакали.
Когда Небамон вошел под навес, где жались его негры, он увидел, что Мериптах вертит в руках длинный осколок камня и оценивающе его разглядывает.
– Что ты задумал?
Мальчик поднял на него спокойные, но жутковатые глаза:
– Они ищут меня, чтобы отвезти к Апопу.
Полководец Птаха попытался осторожно высвободить из пальцев мальчика колкий осколок. Мериптах только снисходительно улыбнулся, показывая ослепительно белые, совершенно негритянские зубы. Офицер сказал, длинно вздохнув:
– Я спрячу тебя, Мериптах. Апоп никогда не получит тебя.
Пальцы мальчика разжались.
Ночевали в местах пустынных, в проветриваемых пальмовых рощах, в заброшенных имениях, всякий раз помещая негритенка Мериптаха в самую середину ночного лежбища. Даже намаявшись за время утомительного перехода, мальчик подолгу лежал на спине, не поддаваясь сну, слушая блуждающее тявканье шакалов, укромные молитвы ночных стражей, сидящих по краям маленького лагеря с торчащими в небо копьями, и до головной боли всматриваясь в чуть подрагивающий лунный лик.
Однажды на рассвете, проснувшись раньше других, Мериптах отбежал в сторону от становища по нужде. Сидя за кустами сухого кустарника, он почувствовал, что на него смотрят. Из-за акации, что по левую руку. Взгляд как бы холодил и возбуждал в душе сомнение и неудобство.
– Ты кто? – спросил княжеский сын, в основном для того, чтобы подбодрить себя звуком собственного голоса.
Вопрос возбудил легкое движение в листве, и наружу показалось смуглое детское лицо с огромными миндалевидными глазами. Очень красивой формы, как будто срисованные со стен гробницы. Немного, правда, гноящимися, что встречается сплошь и рядом у деревенских детей.
– Выйди.
Листва акации немного поволновалась, но засевшего внутри ребенка не выпустила. Осторожный голос поинтересовался:
– А ты кто?
Мериптах встал и развел руками, отчего в глазах обитателя акации мелькнул ужас.
– Ты леопард?
Княжеского сына схватил приступ смеха.
– Я леопард? – улыбаясь, спросил Мериптах, оглядывая себя, и тут понял, что улыбается он зря. Черная краска, делавшая из него негра, сильно пообтерлась и лежала на животе и ногах лишь пятнами. – Но у меня же нет хвоста.
Этот аргумент ничуть не подействовал на мальца, появившегося наконец на свету. Он опустился на расцарапанные колени и попросил не убивать его в наказание за нескромность, за то, что он подкрался.
– Как тебя зовут и откуда ты?
Оказалось, что он Мехи, сын крестьянина, и в такую рань выбежал из дома, чтобы проверить, не подошла ли вода к их полю, не пора ли рыть подводной канал. Он каждое утро бегает к реке, и в этом его мелкая служба по дому, ибо он еще мал и, наверное, не слишком вкусен для такого сильного и важного господина, как леопард.
– И что же, недалеко твоя деревня?
– Совсем, совсем недалеко, пройти надобно всего две дамбы, вот так и вот так, дом стоит сразу за тамарисками.
– А какой город тут поблизости и кто его хранитель, может быть, Хонсу или Хатхор?
Гноящиеся глаза захлопали, пытаясь одолеть смысл вопроса.
– Город, как называется город?
– А-а… – Мальчик открыл было рот, но тут же рухнул лицом вниз на жесткую землю, испуганно что-то вереща. Сбивший его с ног Небамон сам поднял его за шею одной рукой и отшвырнул дальше за дерево, отдавая одновременно команду кому-то из своих людей.
– Пойдем, Мериптах.
Только во время полуденного привала, когда вся экспедиция разлеглась вокруг крохотного родника, бившего из-под громадных кореньев поваленного дерева, княжеский сын спросил, что сталось с пугливым мальчиком.
– Он мог рассказать о тебе, – ответил Небамон. – Тебя ищут, и я слежу, чтобы никто не знал, где тебя искать.
– Как зовется то место, куда ведешь меня? – спросил Мериптах, хотя давал себе слово, что ни за что не станет задавать этого вопроса.
– Тебе лучше не знать этого.
– Почему?
– Чтобы ты по неосторожности сам не дал знать о себе.
– Я молчаливее мумии.
– Ты разговариваешь по ночам.
– Но кто же меня может слышать?
– Хотя бы и один лишь шакал, и это опасно.
Конные разъезды гиксосов и перегоняли, и попадались навстречу, вообще их было много больше, чем в обычное время. Так, по крайней мере, казалось Мериптаху. Унылый грохот висел не стихая над долиной, едва начинал съеживаться один барабан, проявлялся на границе слуха другой. Всадники не просто носились туда-обратно, они, несомненно, что-то высматривали. Иногда требовали у Небамона его папирус, кривились на печать Птаха, без особого азарта осматривали поклажу. Заново превращенный в негра Мериптах сидел на корточках в сторонке, радуясь, что осыпающаяся белая пыль делает достовернее его черноту.
На рассвете повернули к югу. И Мериптах окончательно отказался от попыток самостоятельно сообразить – куда они все же направляются. Край низкорослого ивняка и заброшенных дамб тянулся бесконечно. Впереди бежали два местных крестьянина на худых, как ивовые ветки, ногах – проводники. Во время привалов они сидели в сторонке и грызли побеги лотоса. Когда им дали по куску вяленого мяса, они униженно благодарили. День опять уже клонился к концу, когда стало заметно, что проводники ведут себя не совсем обычно, они начали метаться вправо-влево, тихо переговариваться. Заблудились? Ищут удобное место для ночлега? Оказалось, ни то ни другое. Они искали скрытую в зарослях пристань. Скрытую так хорошо, что даже им мудрено было на нее выйти сразу.