Аменемхет слушал беседу братьев с явным, хотя и никому не видимым удовольствием. Собственно, сейчас ретивый военачальник признавался в том, что план верховного жреца храма Амона-Ра есть перл подлинной мудрости и трезвого патриотизма. Терпеливое накопление сил, вот чем не следовало пренебрегать. Но пролитое на землю вино обратно в кувшин не вернешь.
Камос нервно дергался в воде, чувствуя, что и она уходит из-под ног.
– Это тупик!
– И я так думал, но случай пришел нам на помощь. А может, это сам Амон вмешался. Я предпочитаю думать так.
– Так что же случилось?! – нервно спросил фараон.
– Прошлой ночью люди Шахкея ловили в порту корабельшиков, хотя бы и пьяных, дабы снарядить свои суда для плавания. Поскольку народу схвачено было много, то в неразберихе на пристани, в предутреннем тумане одному, самому удачливому, удалось ускользнуть, лежа в маленькой лодке, как будто ее унесло течением. Гнаться за ней было некому, потому что все встречали как раз другую лодку, что подошла к пристани. А в ней мой корабельщик заметил человека с одной рукой, нескольких израненных воинов, связанного человека и мальчика.
– Мальчика?! – Аменемхет выпрямился в кресле.
Яхмос не ответил и лишь подергал своим плоским носом.
– Я стал думать, кто бы могли быть эти трое?
– Почему трое?
– Потому, правитель и брат, что раненые гиксосы нам неинтересны. Нам надо думать о связанном мужчине, об одноруком мужчине и мальчике. Про однорукого нечего и говорить, это предатель Хека.
Камос тихо замычал в воде от злобы.
– Мужчина в путах, если внимательно обдумать его описание – длинное лицо, высокий рост, – это "царский брат" Мегила.
Фараон даже закашлялся в воде от неожиданности.
– Почему не сам Апоп? "Царский брат", связанный, в лодке с Хекой здесь, у нашей пристани! Что ты еще выдумаешь?! – Камос повернулся к Аменемхету, ища в нем поддержку в опровержение несуразных фантазий брата. Но жрец был как никогда серьезен.
– Мегила действительно в Фивах, я привез его сюда на ладье Амона. А Яхмосу о нем рассказал, наверное, Хека.
Младший брат кивнул:
– Я сначала ему даже не поверил. Этот однорукий шакал слишком много болтает, и нельзя понять, какие его слова надо считать правдой.
На правителя Верхнего Египта было неудобно смотреть.
– Зачем ты его привез?! – спросил Яхмос.
– Он сам сдался мне и попросил защиты от Апопа. Он мог быть нам полезен. Он много интересного рассказал мне во время плавания. А потом сбежал, – спокойно сказал верховный жрец и поймал на себе внимательный взгляд младшего брата.
– И я ничего, ничего не знал! – заныл Камос.
Яхмос, чтобы смягчить раздражение брата, сказал:
– Ты болел.
– Я знаю! – крикнул фараон и чуть не пошел ко дну.
– А кто, по твоему разумению, этот мальчик? – очень осторожно, даже не глядя на Яхмоса, спросил верховный жрец.
Генерал немного помедлил, покачиваясь вперед-назад на длинных сандалиях.
– Твой племянник, сын князя Бакенсети.
Аменемхет закрыл глаза:
– Почему ты так решил?
– Твой безносый дурак Са-Амон радостно сообщил мне и всем, что убил сына Бакенсети, утопил в реке. Все пожелали увидеть тело. Мы подняли саркофаг на поверхность, благо у пристани неглубоко. Подняли в спешке, никуда не удалив жрецов. И обнаружили там статую Птаха. Поверженного Птаха. Но я подумал, что мальчика в Фивах тоже ждали. Если его хотели убить, значит, были уверены, что он появится.
Верховный жрец ничего не ответил.
– Услышав рассказ удачно сбежавшего корабельщика, я подумал: а что, если этот мальчик Мериптах? Возраст схожий, и к какому другому мальчику могло быть такое внимание, чтобы возить его вместе с "царским братом" и великим колдуном. Когда ко мне пришли люди Шахкея, я сказал им: у вашего господина есть три человека, которые мне нужны, пусть он отдаст мне одного из них, и тогда я отпущу его с людьми по воде. Я ничего не знал точно, только насчет Хеки я был уверен, но сказал им так, как сказал. Гонцы отвечали, что их господин будет думать. На рассвете простодушный Шахкей прислал спросить, кого из троих, колдуна, княжеского сына или "царского брата", я прошу для себя. Он не знал, что я спрашиваю наугад. Теперь мы должны решить, кого? – Яхмос говорил с удовольствием, ему было приятно продемонстрировать, что он может побеждать не только силой, но и умом.
– А мы не можем потребовать всех троих?
– Нет, правитель и брат, даже двоих не можем. Шахкей должен явиться перед Апопом и оправдаться в бегстве из Фив, и в позорном бегстве. Ему нужны два подношения к трону.
Камос крикнул слуг, и ему помогли выбраться из воды и обернули в простыню. Фараон, слегка поддерживаемый с двух сторон, добрался до пустого кресла, стоящего рядом с Аменемхетом. Тяжко в него опустился, вялым жестом отослал прислужников, вздохнул и сказал:
– Нам надо требовать колдуна. Я не могу простить покушения на свою жизнь. Кроме того, не забывайте, что я еще плох, а этот нечестивец знает средства, какими можно поставить меня на ноги.
– Извини меня, правитель и брат мой, но мысль эта плохая. Что касается мести, то мстить надо не ничтожному самозваному лекарю, а тому, кто его послал, то есть сидящему подле тебя уважаемому верховному жрецу. Но мы с тобой во имя возрождения царства решили отказаться от мести. Так что если уж мы пожали руку, то уместно ли наказывать нож, который она сжимала? А что до твоего здоровья, то ты и без всякой помощи, хвала Амону, поправляешься. Еще день-другой – и ты примешь первую наложницу.
Аменемхет сделал вид, что не услышал оскорбления в свой адрес.
– Я думаю, что Шахкей предложит нам мальчишку. По его представлениям, Мегила главнейший враг царя теперь и истребление его – заветное желание Апопа. Хека завидное приобретение для царского собрания удивительных людей. Апоп уже приглашал его к себе и теперь будет счастлив увидеть у себя главнейшего колдуна кушитов. А мальчишка… Ну что ему какой-то княжеский сын. – Яхмос тоже сел в кресло.
– Ты прав, конечно, Мегилу Апоп сильнее всего желает получить в свои руки. Ибо "царский брат" взбунтовался против царя, а это не может быть прощено. И колдуном он, наверное, заинтересуется. Для чего ему может быть нужен мальчик Мериптах, я не представляю. Но представляю, для чего он нужен тебе, Аменемхет. Ты умышляешь, спустя какие-то годы, женить его на одной из дочерей Камоса, а когда его отравят твои новые лекари и я погибну в каком-нибудь походе, что нетрудно подстроить, сделать своего племянника правителем Фив.
– Это речь безумного, – скучным, совершенно невозмущенным тоном сказал Аменемхет.
Фараон смотрел то на одного, то на другого, явно отставая в понимании ситуации.
– Я соглашусь на то, чтобы нам выдали Мериптаха, но при одном условии, что смогу его немедленно удавить! – отрезал Яхмос.
Установилась тишина, прерываемая тяжелыми, нервными, сбивчивыми вздохами Камоса.
– Но никакой всем нам не будет пользы в том, что мы убьем княжеского сына. Не только не будет пользы, но и будет от этого большой стыд. Мемфис возмутится против нас – и будет прав. Про колдуна мы уже говорили. Это слуга, которого стыдно наказывать, потому что он делал то, что ему велели, и которого нельзя использовать, потому что нельзя до конца понять, на что он способен. Мы должны требовать себе "царского брата". Потому что таким образом мы получим наибольшую пользу. А мы еще не так сильны, чтобы пренебрегать даже мелкими выгодами.
Камос поглядел на Аменемхета. По старой привычке ему было неуютно, когда он не знал мнение верховного жреца.
– Но, брат, Шахкей не хуже нас понимает, как ценен для Апопа Мегила, он ценнее двух других, по моему разумению. Он скажет – берите двоих, оставьте мне одного.
– Шахкей отдаст нам "царского брата". Я знаю, что ему сказать. Мы обманем азиата. Я скажу, что мы сразу же убьем Мегилу. В конце концов, Апоп сам желает гибели брату-предателю. Но я не скажу Шахкею, как именно мы его убьем.