Взгляд его был мутен, сквозь серую пелену проступали лишь неясные очертания. То ли деревьев, то ли скал. Это было непонятно, также непонятна была тишина, стоявшая вокруг. Может быть, ударом отшибло не только зрение, но и слух? Са-Амон сел, пытаясь потными кулаками протереть глаза. Пелена покраснела, но сделалась прозрачнее. Кровь из раны на лбу, понял пленник. Он помотал головой, рассчитывая таким образом рассеять тишину в ушах. Этого не получилось, но зато еще более прояснился взгляд и стало понятно, почему тихо. Вокруг, насколько хватало силы замутненного взгляда, не было ни души. Валялись тюки носильщиков, валялись копья, на ближайшей акации висел заброшенный туда лук. Но ни одного человека. Даже того охранника, к которому была привязана веревка Са-Амона. Чтобы окончательно в этом убедиться, он подогнул к груди связанные руки и увидел лишь обрезанную веревку. Охранник сбежал, так же как и прочие выкормыши Небамона, образцовые египетские копьеносцы и лучники. Тяжелый желчный смешок выполз из распухших губ связанного "подарка". И с этим войском…
Са-Амон поднял валявшийся поблизости нож и освободился от пут. Даже если бы он до сего момента сомневался в том, что верховный жрец Аменемхет видит истинное течение событий, то теперь бы сомнения отлетели далеко. Мысль об Аменемхете вдруг обернулась мучительной стороной – Мериптах?! Он огляделся. Носилок с саркофагом нигде не было. Налетевшие гиксосы не только распугали воинов Птаха, но и похитили спящего мальчика! Поймут ли они, что он такое есть? Или же они специально посланы за ним?
Зачем он Апопу?! Что он сделает, получив его тело? Может, у него есть зелье, чтобы пробудить его? Если бы он желал его смерти, то велел бы просто отсечь голову, но не увозить. Значит, мальчик ему нужен живой. Пусть Мериптах окажется не в руках Яхмоса, все равно приказание верховного жреца будет не выполнено. И без того гудевшая голова Са-Амона окончательно отказалась соображать, и он схватился за нее почти бесчувственными руками.
И тут из-за кустов акации, на которой висел лук, донеслись какие-то звуки. Воины Птаха возвращаются. Са-Амон спохватился – как же глупо он себя ведет, стоя просто так тут, на месте несостоявшегося боя. Вернувшись сюда в достаточном количестве, люди Небамона снова его свяжут. Негнущейся, мертвой кистью Са-Амон подоткнул под мышку поднятое копье и заковылял в кусты.
Теперь спящего мальчика нужно было не просто убить, его нужно было еще и отыскать. Чтобы заниматься этим, лучше находиться на свободе.
Он устроился в темной тростниковой норе и принялся растирать деревянные кисти рук, не обращая внимания на оживившихся комаров и слепней, толпой налипших на его широкую спину. Его убежище было шагах в пятидесяти от камня, рассекшего лоб, поэтому он отлично слышал, что происходит на дороге.
Воины Птаха пристыженно возвращались, выгребаемые из тростниковой чащи ругательствами командира. Заросли хрустели и справа, и слева от Са-Амона. Дважды сокрушенные герои прошли буквально в двух шагах от притаившегося беглеца, и он порадовался, что папирус так густ в здешних местах.
Воинство Небамона восстановилось на удивление быстро. Схлынул испуг, возобновился порядок.
Руки постепенно начинали слушаться. Са-Амон лишь слегка пошевеливал пальцами, при этом прислушиваясь. И ему удалось расслышать самое главное: сейчас мы пойдем и отобьем вверенную нам верховным жрецом Птахотепом святыню. Кто рассмотрел врага, понял уже – он не то, что о нем думают. Это просто конный сброд. От него не следовало бежать, потому что он сам обратился в бегство. А пока собираются носильщики и негры, нужно отыскать беглеца, перерезавшего веревки. Последовала команда, и тростник зашуршал перед Са-Амоном по фронту в сто локтей. Пристыженные воины со всей страстью бросились на поиски. Са-Амон поднялся и побежал, пригибаясь, прочь от дороги, к речному берегу. Тучи насекомых, возбужденных запахом человеческого пота, встали над ним, как столб. Горло забивала летучая труха, под ногами что-то чавкало и змеилось. Даже каменные подошвы рвало торчащими из воды кореньями. Того, что его различат по шуму, Са-Амон не боялся, преследователи бежали в таком же облаке тростникового треска. У него была одна забота – не наступить на ядовитую змею, – вот одна рябит воду, удирая, – и не проколоть ногу насквозь. Вот вторая гадина, обвивается вокруг сухого древесного ствола, добираясь до птичьей кладки. Тростник снопами валился вправо и влево под мощными руками беглеца. Внезапно на него выпала черная, блестящая маска с оскаленным от ужаса ртом и ярко-белыми белками. Слишком далеко запрятавшийся негр. Са-Амон, державший копье под самым острием, выпустил его вперед и убил несчастного прежде, чем тот успел издать хотя бы звук.
Почти сразу вслед за этим Са-Амон выбрался на твердую дорогу, неприметную тропку, петлявшую меж двумя стенами зарослей несомненно в сторону берега. Если погоня не набредет на нее, то можно считать, что он уже спасся. Один плавный поворот следовал за другим. По расчету Са-Амона, до берега оставалось не более сотни шагов, как вдруг под ноги ему бросилась мусорная куча и мелькнула впереди плоская крыша крохотного крестьянского дома. Деревня. То, значит, была не косулья водопойная тропка, но поросячья дорожка к дармовому угощению. Зачем нужна деревня? Расспросить хотя бы, где ближайший гиксосский гарнизон. Мериптаха, несомненно, доставят сначала туда.
Дом был маленький, даже без традиционной в этих местах прихожей комнаты и крытой кухни. Два помещения – комната с деревянной колонной посередине, для поддержания крыши, и спальня. Весь пол в спальне покрыт потертыми циновками и замызганными подушками. Но в целом домик был хоть и маленький, но опрятный. Каменная посуда вымыта и стоит стопкой на лавке в углу, пол выметен и увлажнен. На треугольном табурете кувшин для омовений, накрытый полотенцем.
Са-Амон ходил по пустому жилищу, жадно хлебая прохладное молоко из кувшина и набивая рот грубо помолотой мукой. Другой еды в доме не отыскалось. Ходил и поглядывал то в приоткрытую дверь, то в окошко. И правильно делал, потому что очень скоро заметил, что на открытой им помойке появилось несколько вооруженных людей. Они осмотрелись и направились к дому.
29
– Теперь я спрошу тебя вот о чем. Мой язык отказывается служить мне, так отвратителен предмет, о котором должна пойти речь. Но я не могу не спросить. С самого детства, когда меня хотели испугать, то говорили – не будешь молиться, не будешь почитать старших, тебя украдет Себек или тебя отправят в Аварис. Многие, особенно чернь, уверены, что за стенами этого города живет сам змей Апоп и питается он исключительно детьми мужского пола. Похищенными мальчиками или силою отобранными у родителей. Слухов этих я не опровергаю, и даже считаю полезным, что мой народ ненавидит Аварис и боится его. Не важно, подлинный ли змей там сидит или царь-человек под его именем. Однако с некоторого времени, когда достиг я известного положения, стало мне известно удивительное – мальчиков никто по ночам не ворует, никто насильно их ко двору Апопа не влечет. Родители сами везут их ко двору, и еще не всех берут… – начал Аменемхет.
– Это правда, – кивнул Мегила.
– Но это непонятно.
– Это понятно, если объяснить. Аварису не нужны вообще мальчики, ему нужны мальчики замечательные в своем роде.
– Такие, как Мериптах?
– Да, ты правильно назвал пример. Мериптах, сын Бакенсети, был дважды обречен на то, чтобы оказаться при дворе. Во-первых, он сын правителя княжества, открыто сияющего в короне Авариса. Все египетские номархи, некоторые правители городов в южной Сирии, вожди степных племен к западу от Халдеи присылают нам своих сыновей после достижения ими определенного возраста. Юношам этим предстоит сменить своих отцов у кормила власти, и необходимо, чтобы они получили нужное воспитание, выкинули из головы своих племенных идолов и поместили на их место славу и интерес Авариса.
– Предались омерзительному Сету?
– Сет это не всё и даже не главное для Авариса. Вторая причина, по которой Мериптах должен был прибыть в столицу, его собственные достоинства. Ведь сразу заметно, что он не совсем обычный ребенок, поразительный ребенок. Редкое сочетание энергичного ума, здравого, благородного характера, возвышенной души и особой привлекательности. Даже если бы он не был княжеским сыном, о нем стало бы известно рано или поздно. Рано или поздно его бы призвали в столицу. Правда и то, что в доме богатых родителей всем указанным качествам легче развиться, чем в хижине бедняка.
– Но если собрать всех сыновей ваших открытых данников, то получится три-четыре десятка юношей, но известно, что в ваших школах обучаются многие сотни "царских детей".
– Более двух тысяч. Далеко не все они выходят впоследствии из разряда "царских детей" в круг "царских друзей", не все равны способностями и усердием. Многие остаются лишь писцами, школьными надзирателями, библиотекарями, дворцовыми распорядителями, помощниками учителей, просто солдатами внутренней стражи. Но зато уж великолепными и великолепно верными солдатами. "Царские друзья" – это армейские офицеры, кормчие главнейших кораблей, начальники крепостей, богатейшие купцы и ростовщики, живущие повсюду, где торгуют. И главное – наши тайные послы при каждом правящем доме. Глаза, уши, слово и воля Авариса в пределах всего мира, освещаемого солнцем и луною. И совсем уж немногие поднимаются так высоко, что их начинают величать "царскими братьями". Таких всего лишь полтора-два десятка, и они есть главный царский совет. Это главный казначей, начальник конницы, главный школьный распорядитель, хранитель архива, хранитель "Дома женщин", управитель всех наук и другие. Я тоже среди них, как главный тайный посланник и надзиратель за исполнением заведенных правил.
– Но ты не ответил – откуда берутся эти две тысячи?!